- Ей нечем распеться! - отрезала она. - И у меня к тебе огромная просьба: будь любезен, не морочь ей голову.
Но было уже поздно... Упрямством Натка была в Киру: если она чего-нибудь хотела - то шла напролом. Два года, оставшиеся до окончания школы, Натка ходила на частные уроки вокала к бабкиной приятельнице, а ровно через неделю после выпускного бала она собрала чемодан и уехала работать в варьете в Таллинн.
Этот год был знаковым для их семьи: одна в своей квартире на Васильевском, ночью, во сне, от первого и последнего в ее жизни сердечного приступа умерла мать, Натка закончила школу и начала карьеру эстрадной певицы, а Кира на сорок шестом году жизни встретила Сережу.
Кира закурила и набрала номер. Натка подошла не сразу, и голос у нее был какой-то странный.
- Здравствуй, доченька, - сказала Кира. - Я тебя не разбудила?
- Нет, я бодрствую, бдю, - сообщила дочь. - Ну что, возвернулась?
Она всегда разговаривала с ней ерническим тоном, и Кира никак не могла привыкнуть.
- Что слышно? - спросила она. - Что у тебя новенького?
- Но-о-венького? - протянула Натка. - Из новенького - только новый сожитель... все остальное старенькое. - Она ойкнула и засмеялась: - Это он протестует против слова "сожитель"... А ты как предпочитаешь? - спросила она кого-то и снова захохотала. - Он предпочитает нецензурно, мамочка! Ну ладно, пока, разреши откланяться, мне сейчас недосуг: надо строить новую жизнь. - И дочь повесила трубку.
Заныло сердце, Кира приняла таблетку и запретила себе об этом думать: думай не думай, уже ничего не изменишь. Как это ни странно, смерть Сережи разъединила их с Наткой еще больше...
Сильнее всего она чувствовала Сережино присутствие здесь, дома: все вокруг было сделано его руками. Над роялем висели фотографии отца, матери и маленькой Натки; одинаковые рамочки из светлого дерева смастерил Сережа. И эта старинная настольная лампа матери с манерным хороводом пастухов и пастушек на пьедестале отреставрирована им. Им отциклеван и покрыт лаком пол в квартире, и этот столик под зеркалом в прихожей тоже его детище... Кира мимоходом погладила его прохладную поверхность, вошла в ванную и включила свет. Ничто не засияло, не засверкало и не отразилось... это тебе не Финляндия: просто клетушка с водогреем и трубами вдоль стены. Но уютно, и везде Сережа, его руки. Неужели когда-нибудь придется сделать ремонт: переклеить, перекрасить, перевесить...Теперь Кира ни за какие блага не рассталась бы с этой тесной, не повернуться, квартиркой, а тогда, вскоре после их встречи с Сережей, как раз из-за нее крупно поссорилась с Наткой. Натка после работы в таллиннском варьете моталась по всей стране и почти не жила в просторной барской бабкиной квартире на Васильевском, в которой была прописана. Поэтому Кира предложила ей семейный обмен. "Зачем тебе эти хоромы? - убеждала она дочь. - Все равно стоят под замком. А нам негде повернуться..." Но Натка уперлась, и ее неожиданно поддержал Сережа.
- Наверное, я не имею права вмешиваться, - сказал он, когда они остались одни. - Это твоя дочь, но именно поэтому я бы все оставил как есть: она там выросла, это в некотором смысле ее родина. И потом, она может выйти замуж... нам и здесь отлично: шутка сказать - двухкомнатная квартира на двоих!
- Курятник! - возразила Кира, но вопрос о семейном обмене был закрыт.
В эту ночь Кира не стала экспериментировать и приняла снотворное. Она легла и, перед тем как погасить свет, привычно взглянула на фотографию на стене напротив: Сережа с маленьким Муськой на плече смотрел на нее внимательно и чуть печально; Муська, как всегда, широко улыбался. Заснула Кира с привычной, но напрасной надеждой этой ночью увидеть Сережу во сне. Напрасной потому, что в последний раз он приснился ей год тому назад и с тех пор больше не снился...
Через десять дней после третьей годовщины его гибели Кире приснился сон. Они шли с Сережей по полутемному магазину: свет еле пробивался сквозь маленькие окна под самым потолком. Что-то они покупали, какую-то жалкую снедь, и ее раздражало, что она не может купить своей любимой копченой колбасы: не хватало денег. Она на ходу все пересчитывала деньги в кошельке и не заметила, как он отстал; потом уронила мелочь на пол, опустилась на корточки и рассердилась, что он не помогает ей собирать монеты. Тогда она оглянулась и увидела его спину - Сережа медленно шел к выходу. Она громко позвала его, но он, не оглядываясь, потянул на себя дверь и вышел. Тогда она рванулась за ним, бежала по бетонному полу и на весь магазин гулко цокала высокими каблуками, и так же гулко цокало в груди ее сердце. Добежала, толчком открыла дверь и увидела - уходящее вдаль голое снежное поле, и за ним пустоту, абсолютную пустоту, вакуум.
Они встретились на дне рождения Веры: Сережа был ее сослуживцем, одним из немногих избранных, с которыми общалась разборчивая Вера. За столом он оказался напротив, и Кира несколько раз встречала его внимательный долгий взгляд, который ничем не напоминал тех вопрошающих и призывных, к которым она привыкла. Просто это была его манера: он смотрел на нее, и в его серых глазах, казавшихся темными по контрасту с абсолютно седыми волосами, таилась печаль, как будто он увидел что-то такое, от чего ему сделалось грустно... Он вообще не производил впечатления веселого человека: когда все помирали со смеху, Сережа просто улыбался. Он сидел, слушал и смотрел на говорящего своим замедленным взглядом; и, даже не глядя на него, Кира весь вечер остро чувствовала его присутствие.
Когда гости разошлись, Кира немного задержалась, чтобы помочь Вере убрать со стола, а потом поехала домой в Купчино. Вот и все... Но несколько дней после этого она ходила с таким ощущением, как будто должна сделать что-то неотложное, пока не поняла, что просто хочет снова увидеть Сережу.
Тогда она позвонила Вере и без обиняков приступила к делу.
- Послушай, - сказала она. - Этот седой Сережа, ну, помнишь, на твоем дне рождения... почему он был один? Он что - не женат?
- Разведен... а тебе-то что?
- Просто я не люблю иметь дело с женатыми...
- Ты что - положила глаз?
- Сама не знаю, - призналась Кира. - А он тебя не спрашивал обо мне?
- Представь себе, нет, - отрезала Вера. - Послушай, Кирка, а тебе не надоело?
- Что надоело?
- Порхать... Все же ты не девочка.
Этого Кира от нее не ожидала. Выходило, что единственная подруга считает ее легкомысленной бабочкой, порхающей с цветка на цветок и, так сказать, вкушающей нектар жизни.
- Я не порхаю... я ищу. Я думала - ты понимаешь... - помолчав, ответила она. - Проблема заключается в том, что, наверное, я ищу то, чего нет!
- Мужчину, достойного тебя? - уточнила Вера.
- Мужчину, которому можно верить... А таких нет. Не существует на свете.
- Я же нашла - значит, существуют!
- Тебе повезло, - возразила Кира. - Тебе достался последний экземпляр. Не могла же она сказать, что Верин муж не пропускает ни одного удобного случая притиснуть ее в темном уголке...
Настроение было испорчено, и она собралась вешать трубку, но Вера, наверное, устыдясь, что взяла себе этот последний экземпляр, решила восстановить справедливость.
- Черт с тобой, - сказала она. - Чего не сделаешь ради любимой подруги... Ну, хочешь, я ему позвоню и приглашу в гости - скажу, что испекла пирог с капустой. Тем более что я его и вправду испекла... хочешь?
Вечером того же дня они вчетвером съели обещанный пирог, посмотрели по телевизору программу "Время", бурно обсудили новости и, не сойдясь во мнениях, чуть не поругались. Безапелляционная Вера, что называется, ловила на лету каждое слово Горбачева, воспринимая всякое инакомыслие как личное оскорбление; ее муж и Кира составляли оппозицию.
- Он просто не мог поступить иначе! - кричала Вера. - Как вы не понимаете? Как можно отпустить Грузию? Сначала Эстония, теперь Грузия... чего доброго, так все запросятся!
- Запросятся - и отлично! И отпустить! - подхватывал ее муж. - А то "сплотила навеки великая Русь"... Хватит! Досплачивалась!
