Два перехода за один мах сделали солдаты, пройдя таким образом более 65 верст в 16 часов и к 10 часам подошли к позиции.

Весть о прибывшем подкреплении мигом облетела всех в русском отряде, солдаты приободрились, воспряли духом, и позиция, укрепленная капитаном Серебренниковым, при достаточном количестве защитников сделалась, если не совсем неуязвимою, то, во всяком случае, солидною преградою для наступавшего противника. Теперь, даже и при ночном нападении афганцев, являлась полная возможность отстоять ее.

Ночь прошла спокойно, и с наступлением утра капитан Скерский, не видя более необходимости держать захваченных афганцев, являвшихся большою помехою в отряде в смысле отвлечения людей для окарауливания их, приказал отпустить Ниязмата и других пленных на свободу, причем Ниязмату словесно поручил передать афганскому начальнику о прибывшем подкреплении (Ниязмат не знал количества прибывших), и что ввиду избежания столкновения советует ему отойти вниз по Шах-Даре.

Вскоре после отъезда пленных, конечно передавших слова капитана, афганцы как бы в ответ на предложение Скерского снова предприняли наступательное движение, во время которого удалось определить их численность; в афганском отряде, по-видимому, было 2 роты пехоты в составе 130 человек и 28 всадников, которые, выйдя из ущелья, в своих красных мундирах выделывали всевозможные эволюции в виду нашего отряда, не предпринимая, однако, серьезного наступления.

Проманеврировав таким образом несколько времени, они снова скрылись в ущелье.

К полудню опять из афганского лагеря прибыл таджик с письмом, в котором афганцы требовали, чтобы русский отряд отступил на один переход, пока не окончатся переговоры между генералами. В ответ на это письмо Скерский еще раз письменно заявил начальнику афганского отряда, что вступать с ним в переговоры не может по той простой причине, что ни он, ни афганец на это не уполномочены, а что с занятой позиции русские не отступят ни на шаг и что пребывание в сфере нашего ружейного огня афганских войск он будет считать за неприязненные действия и будет встречать выстрелами всякую попытку к приближению их к занятой нами позиции. "Пока вы не отойдете к Дашту, я буду смотреть на вас, как на врагов, и сообразно с этим буду и действовать", - писал капитан.

Всю ночь ожидал отряд нападения, но напрасно, и только с рассветом разъезды сообщили, что афганцы предпринимают обход левого фланга позиции по ущелью Вяз-Дары.

Чтобы помешать им в этом намерении, с позиции был послан разъезд из 15 казаков под командою хорунжего Рябова к месту, где накануне были сосредоточены главные силы противника.

Подойдя на довольно близкое расстояние к афганскому лагерю и не будучи замеченным, разъезд остановился на некоторое время и снова показался в виду афганцев.

Появление разъезда, а в особенности двух молодцов казаков{122}, которые подскакали к неприятельскому бивуаку на 100 шагов, вызвало у афганцев тревогу. По уряднику Каширину и казаку Терехову было сделано несколько десятков выстрелов, к счастью не задевших смелых оренбуржцев, которые, отвечая афганцам на скаку, уже приближались к ожидавшему их разъезду. На выстрелы афганцев хорунжий Рябов с шестисот шагов дал три залпа, причинив противнику значительный вред.

Но самым важным обстоятельством было то, что цель, ради достижения которой был выслан разъезд, осуществилась, так как карабкавшиеся на склоны гор левого берега реки Шах-Дары афганцы, имевшие намерение обойти нас по ущелью Вяз-Даре, услыхав внизу перестрелку, поспешили на выстрелы и таким образом обходное движение их было приостановлено, что и дало возможность более основательно приготовиться для отражения обхода.

Рекогносцировка Рябова была произведена в 11 часов, а в 2 часа афганцы снова начали свое дело. Около пяти часов они бегом из обходной колонны начали спускаться к нашей позиции и повели правильную атаку.

Подпустив наступающего неприятеля на 2000 шагов, отряд встретил его несколькими дружными залпами. Афганцы залегли за камнями и стали осыпать позицию частым одиночным огнем, длившимся около 20 минут, затем поднялись и, быстро перебежав расстояние в 500 шагов, опять скрылись за осколками гранита.

Во время этих перебежек из ложементов было сделано по бегущей цепи с прицелом 1600 шагов пять залпов, положивших нескольких афганцев, и затем до наступления темноты продолжалась перестрелка редким огнем.

Афганские пули то и дело ударялись о брустверы укреплений и рикошетировали, с визгом увлекая за собою мелкие осколки камней. Однако, видя превосходство наших трехлинейных ружей над своими, афганцы не решились продолжать наступления, и, когда сумерки сгустились до того, что стрельба становилась уже невозможною, они отошли к своим главным силам. Утомленным солдатам и на этот раз не удалось отдохнуть.

Нет-нет да и раздастся выстрел из неприятельского лагеря, расположенного у кишлака Видвейн, прожужжит пуля, сделает рикошет и умчится в темноту, затянув свою обычную песню.

К полночи выстрелы стали учащаться, заставляя наших быть все время настороже. Оказалось, что к афганцам подошло подкрепление и с провиантом из Кала-и-Бар-Пянджа прибыл Баба-Ша-хан.

С утра 8 августа афганцы приступили к постройке укрепления в 2400 шагах от нашей позиции на скате, по которому поднимались они, чтобы обойти отряд.

Так как в числе строивших укрепление было много таджиков, силой принужденных служить своим истязателям, капитан Скерский не открывал огня по афганцам, во избежание напрасного кровопролития ни в чем не повинных работников.

До четырех часов длилась постройка и затем была прекращена.

К семи часам стало подходить новое подкрепление к афганцам, состоящее из кавалерии и пехоты, но, несмотря на это, они ничего не предпринимали, так что отряду в первый раз удалось провести мало-мальски спокойную ночь{123}.

Наутро в афганском лагере поднялась суматоха, которая сначала была принята за подготовление к наступлению, но затем очень скоро на позиции убедились, что афганцы вьючили лошадей и собирались в поход.

Не утерпели и тут афганцы и, сделав несколько выстрелов по отряду, стали медленно отступать вниз по Шах-Даре, вскоре после чего начальник отряда получил письмо от афганцев, объяснившее их внезапное отступление.

"Могущественным Правителям и Начальникам русских.

В понедельник мы получили ваш пакет. Уходите отсюда назад. Вы так с нами обращались, что мы считаем вас врагами. Если вы отсюда отступите, то между нами может быть восстановлен мир. Согласно вашего письма мы сегодня отступаем с занятой нами позиции и будем ждать того времени, когда высшее начальство ваше и наше покончат переговоры, и тогда уже будем действовать согласно с результами последних.

Просим и вас поступить таким же образом. Мы несколько раз просили вас уходить и предупреждали о грозящей с нашей стороны вам опасности, и если что-либо теперь случится, то вините самих себя.

Мы отступаем теперь. Вы же не наступайте. Отступили мы сегодня для того, чтобы не порождать недоразумений между двумя государствами. На земле нет ни для кого спасения от афганского войска - спастись можно только на небе! Если придут сюда наши молодые катаганы{124}, то живые не найдут своих одежд, а мертвые - саванов.

Мир-Азам-Галяндыр, капитан, Абду-Джабар, Гулям-Мухамед, Магомед-Иса, Мастон (очевидно, англичанин)".

На это письмо начальник отряда воздержался ответом, так как не доверял афганцам в их обещании отступить к Дашту и ожидал о том официального донесения от разъездов, следивших за отступлением противника.

Как ожидал Скерский, так и случилось, афганцы и не думали отступать к Дашту, а остановились в 5 верстах от позиции у крепости Рош-Кала. Ввиду этого осложнения и что к афганцам может подойти новое подкрепление из Кала-и-Бар-Пянджа при форсированном движении в один день, положение отряда становилось опять серьезным, а тут еще выяснилось, что в тылу позиции находятся перевалы Мац, Вранг и Житхорф, не исследованные дотоле и не бывшие намеченными на картах и, очевидно, прекрасно известные афганцам, через которые они легко могли из Вахана зайти в тыл позиции.