- Вы спите? - раздалось снаружи.

- Нет! - встрепенулся я, узнав голос X. - Заходите.

Он низко пригнулся и как бы на корточках вполз в палатку.

- Я вам не мешаю? - спросил он, усаживаяь в ногах на постели.

- Нисколько, напротив, я очень рад, что вы заглянули ко мне, мне что-то не спится. Не хотите ли папироску? - Я протянул ему портсигар.

- Спасибо, не курю, - сказал он.

- Ах да! Вы ведь не курите, - спохватился я и зажег спичку. В палатке стало на минуту светло. Спичка красноватым светом озарила лицо сотника: оно было слегка бледно, глаза лихорадочно блестели, а волосы, как растрепанная грива, выбивались из-под папахи.

- Послушайте, Николай Николаевич, - сказал он, - я к вам с просьбой.

- С какой?

- Вот с какой, - начал он после минутного раздумья. - Меня, наверное, убьют в первом же деле... не перебивайте, - сказал он, заметя, что я собираюсь возражать, - уж я не ошибаюсь - я буду убит, так вот я вам хочу передать 75 рублей денег и это кольцо. Вы все это передайте в Оренбурге моей невесте - знаете, дочка войскового старшины Вагина, вот ей и отдайте, да скажите, что я до последней минуты думал о ней.

- Да что это вы себя заживо хороните? - возмутился я. - Бросьте это и ложитесь-ка со мною - места хватит.

- Нет, нет, я серьезно вам говорю. Нынче ночью мне матушка моя, покойница, являлась, долго плакала она надо мною и говорит мне: готовься, Миша, Господь посылает за твоей душой. Вот у меня и заныло сердце, а сердце ведь вещун.

Вижу я, что не по себе человеку, а в душе посмеиваюсь над глупостью предрассудков.

- Так возьмете? - спросил он, протягивая мне пакетик.

- Хорошо, хорошо, - сказал я, - только по-моему это совершенно вы напрасно делаете.

Я взял вещи и положил их на ягдтан{48}.

- Ну, прощайте, спасибо.

Он нервно схватил мою руку, и спустя мгновение торопливые шаги его раздавались за палаткой.

Больной человек, подумал я и, завернувшись в одеяло, старался задремать, и, казалось, сон распускал надо мною свои крылья.

Вдруг раздался отдаленный ружейный выстрел, который среди ночной тишины как-то продолжительно, но слабо пронесся над спящим бивуаком. Я поднял голову - все как будто было тихо. Вот еще выстрел, и за ним, словно рой пчел, что-то зашуршало на бивуаке - это выбегали из палаток люди и строились. Схватив револьвер и шапку, я через несколько секунд был около юрты отрядного штаба. Все было по-прежнему тихо, только отряд уже был в полной готовности. Проскакало несколько офицеров, и сотня казаков выехала в степь. Я подошел к 1-му стрелковому батальону. Из темноты раздавались чьи-то торопливые шаги. "Кто идет?" - раздался голос часового. "Свои секреты!" - послышался ответ. Несколько солдат в шинелях подошли к части. Некоторые взяли к ноге, а некоторые оставались с ружьем на плече. Офицеры столпились вокруг них.

- Видали, что ли? - спросил командир батальона.

- Точно так, ваше высокоблародие, от нас и выстрел был.

- Много?

- Точно так, страсть сколько, - ответил солдат, - туды пошли, прибавил он, указывая рукою по направлению к западу.

В это время как бы свист сильного ветра пронесся по степи, и, казалось, на бивуак налетал целый ураган.

- Картечь! - раздалось где-то слева.

- По кавалерии пальба, ротами! - скомандовал полковник. Лязгнули затворы, и все замерло в ожидании, шум приближался. - Роты! - командовал полковник и выждал. - Пли! - вдруг резко крикнул он. Трах! - раздался дружный залп. На мгновение блеснувший огонь осветил впереди какую-то массу.

Слева блеснула как будто молния; бум, бум, трах, трах! - раздались орудийные выстрелы. Неприятельский отряд, очевидно, показал тыл, так как никого не появлялось. На других фасах каре было то же самое. Наши казаки бросились в темноту, и вскоре где-то издалека послышались выстрелы.

Уже рассвело. Перед 1-м батальоном шагах в 300 валялось несколько убитых кокандцев, а из степи показались возвращавшиеся сотни казаков, между которыми виднелись и пленные в пестрых халатах. Мимо меня проскакали двое казачьих офицеров и остановились около кибитки начальника штаба. Я пошел туда. В юрте встретил меня адъютант Б. Полковника не было.

- А знаете новость?

- Что такое?

- Сотник X. убит.

Я вздрогнул.

- Не может быть, - говорю.

- Пойдите, посмотрите - его привезли, лежит в юрте.

Я чуть не бегом бросился к казачьему лазарету; сердце мое сильно стучало, когда я входил в юрту. На санитарных носилках лежал X. Лицо его было открыто, а на правом виске виднелся след запекшейся крови. Оно было совершенно спокойно, только какая-то складка легла между бровей. Зубы чуть-чуть были оскалены, но это не безобразило лица покойного. Слезы катились у меня из глаз, и я, глубоко вздохнув, перекрестился...

- Ну, как же не сделаешься после этого фаталистом, господа? - спросил капитан.

Наступило гробовое молчание. Рассказ П. перед делом заставил каждого задуматься. Было уже около двух часов ночи, когда в палатку вошел отрядный адъютант.

- Начальник отряда приказал выступать к Яшиль-кулю со всеми предосторожностями, - сказал он вполголоса капитану, - получены точные сведения об афганцах.

- Господа! Поднимайте людей, - сказал П., и мы один за другим вышли из палатки.

Роты уже строились, и среди ночной тишины раздавалась перекличка. Выслав вперед разъезды и патрули, отряд двинулся форсированным маршем. Темень была полная. Луна скрылась уже за горами, тишина царила над суровым Памиром, и слышались только легкий шум, сопровождающий движение части, и побрякивание орудий{49}. Начинало светать. Все ярче и ярче вырисовывались контуры окружающих долину гор. Где-то неистово выл шакал. Все шли молча, у каждого на лице было что-то серьезное.

Наконец авангард отряда подошел к небольшому обрыву над рекою Аличуром и остановился. Казаки спешились и залегли по гребню яра. Внизу, на небольшой, покрытой травою площадке, около самой реки, виднелись юрты, составлявшие лагерь афганского поста.

- Послать ко мне переводчика! - приказал вполголоса полковник Ионов. Опершись обеими руками о луку седла, он в раздумье устремил свой взор на юрты. Ему было неприятно, что афганцы не подозревали о приходе отряда, и он хотел посредством переговоров заставить их уйти с поста и оставить таким образом русскую территорию. "Послать ли офицера к афганскому капитану?" подумал он и даже сделал соответствующее распоряжение, но вдруг переменил свое намерение. В это время к нему подошел пожилой киргиз с сытым и плутоватым лицом. Сняв свою меховую шапку, киргиз встал в почтительную позу, готовый выслушать приказание начальника.

- Послушай, Сиба-Тулла, - сказал полковник, - спустись в афганский аул и скажи начальнику поста, что русский полковник требует его наверх для переговоров. Понял?

- Слушаю-с, таксыр, - отвесив кулдук, сказал переводчик и пошел по направлению к обрыву. Было заметно, что он дрогнул. Идти одному в неприятельский лагерь было довольно рискованно. Киргиз начал спускаться и вдруг оглянулся назад. Казачьи винтовки и белые чехлы фуражек резко выделялись на темном фоне оврага. Эта картина как-будто приободрила его, и он, быстро спустившись, вошел в самую большую юрту. Переводчику было приказано обойтись с афганским начальником поста почтительно, не входя самому ни в какие рассуждения, но киргиз, как оказалось, не понял своего назначения. Часть афганцев спала, а часть пила чай, когда Сиба-Тулла поднял опущенную дверь юрты.

- Где начальник поста? - спросил переводчик у сидевших афганцев, которые удивленно смотрели на вооруженного киргиза; на их лицах выразилось беспокойство.

- Пойдем со мной, - сказал один из сидевших афганцев и, выйдя из юрты, пошел к отдельно стоявшей желомейке. - Здесь, - сказал он следовавшему за ним киргизу, подняв висячую дверь.

Киргиз нагнулся и вошел.

Перед ним на низеньком табурете с чашкой в руках сидел средних лет мужчина в белом мундире с золотыми плечевыми погонами. Стройная талия его была перехвачена ремнем, на котором висела афганская сабля с сильно изогнутым клинком. Подстриженная клинышком бородка, черные пушистые усы и сросшиеся над переносицей брови придавали его смуглому лицу особенно отважный оттенок. Он пристально взглянул на киргиза. По костюму его было видно, что он готовился куда-то ехать.