Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- Вам чего? - спросил только.

- Вас к себе просят, - заморгал мохнатыми ресницами рыжий.

- Что у меня просят? - изумился Юрка. В это время чья-то запоздалая душа устремилась ввысь. Юрка прибрал ее щелчком, а рыжий завистливо посмотрел на исчезающую у Юрки за пазухой душу, сглотнул и повторил:

- Вас к себе просят. Нужны.

- Ну, раз я нужен, пусть сам и является, - не согласился Юрка.

- Честью просят, - взмолился рыжий. - Не могут сами явиться. Нельзя. Или вы боитесь?

- Чего? - дернулся Юрка, собирая остатки злости. Злость, направленная вовнутрь, не вечна. Выжигая все внутри, обращается она наружу. И злости, обращенной наружу, обязательно нужен противник. Враг. - Этих, что ли, бояться, черных? Мразь болотную? Да не стоят они удара огненного меча!

- Тогда летим, - пригласил рыжий.

А внизу, на разноцветном рынке: "Кручу-верчу, обмануть хочу!" приговаривал жгучий брюнет, вращая по фанерке черный подозрительный шарик. Кто-то вновь плакал. И не было уже Вадима, чтобы если не помочь, то хотя бы закричать в голос.

Праведники не часто живут средь живых.

За спиной у рыжего крылья пламенели, как первомайские флажки. Юрка летел за ним, поругивая себя за уступчивость и за любопытство. Маршрут рыжий выбрал знакомый: летели на юг. Опять вокруг стелились пески и громоздились горы. Склоны были пусты - ни стонов, ни выстрелов не доносилось. "Может, у них перемирие", - подумал Юрка.

- Ты давно в ангелах? - попробовал заговорить с Юркой рыжий.

- Не твое дело.

- Значит, недавно, - удовлетворенно кивнул тот. - Да мне говорили. Не кипятись. Я не враг тебе. Не там врагов ищешь.

- Друзья, стало быть? - удивился Юрка. - Ну-ну.

А сам оглядывался, уж очень знаком и впрямь был пустынный пейзаж. "Ларкох-бэто" - всплыло чужое название. Да, Ларкох, горный массив такой. Посреди ущелье узкое. Там пехота пыталась несколько дней пробиться к месту падения вертолета, на котором летели генерал с сопровождающими. Духи сбили вертолет американской ракетой. Красные так и не пробились, послали полосатых - десантников. Им пришлось идти стремительно, за ночь. К рассвету ноги отяжелели, казалось, пути не будет конца. "Веселее, подбадривал сержант. - Чего ты землю сапогами гладишь, как бабу по животу!" Хотя шли, конечно, не в сапогах, какие сапоги в Афгане? Он, Юрка, три пары кроссовок по этим горам истоптал.

Остатки вертолета были похожи на разломанную игрушку. Генералу голову оторвало, пилоты обгорели так, что страшно было смотреть; Юрка почувствовал запах смерти.

Потом как-то в этих же местах встречали караван, его ждали три ночи и два с половиной дня. Когда мало воды, время ожидания запоминается отчетливо, каждый час. Но дождались, "тойоту" с разведчиками пропустили, как и положено, "мерседесы" зажали вплотную. Те, что сопровождали на "мерседесах" груз, дрались, как сволочи. Не до последнего патрона патронов у них было с избытком, аж до последней гибели бились духи и двоих наших ребят прихватили с собой на тот свет, Саню-тюменца и летеху Дементьева. А когда духов пришибли всех до одного и вызвали уже вертушку, чтобы сваливать в часть, во второй машине обнаружили то, из-за чего так держались за груз охранники: героин, килограммов двести. Аккуратные такие полиэтиленовые пакеты. Непрерывно ругаясь на чем свет стоит, они перетаскивали героин в пещеру, где ранее отсиживались поджидая, и обложили смертельный груз чудом не взорвавшейся взрывчаткой из другого "мерседеса". Такого количества мин-ловушек, как в этой пещере, сапер Стасик отроду не ставил.

Через неделю или дней через десять на самой дохленькой, плюгавенькой минке, выведенной наружу из этой пещеры Али-бабы, подорвался старый пастух. Что-то привлекло его внимание, он потянул, а Стасик свою работу знал и делал безупречно. На взрыв прикатила бетра, ребята вылезли посмотреть. Пастух сидел на земле, одну ногу совсем оторвало, другая болталась на жиле и три пальца на руке как отстригло. Оставшимися пальцами он тыкал в землю рядом и бормотал что-то невнятное. Не стонал, не плакал, наверное, был в шоке.

Сверху дорога казалась совсем узкой тропинкой. Горы стояли отвесно, а дорога змеилась, иногда пропадая из виду, потом пропала совсем. Вершины сгрудились. В их теснине, где не было больше коридоров и расселин. Юрка увидел вдруг выбоину и на ней Прикованного, распластавшего по камню бесполезные крылья.

Собственно, Прикованного Юрка увидел не сразу. Сначала - глаза, как два прожектора, вычленившие ангела из чреды сопровождения и притягивающие к себе. Боль и ненависть читались в этих глазах, и еще, возможно, стыд - за собственную неполноценность. Всесильный, он был несвободен. Известно, что слепые прекрасно слышат, у безногих чрезвычайно развиты мышцы рук. Наверное, могущество и несвобода тесно связаны, а может быть, даже взаимообусловлены. Да и что такое свобода? Всего лишь возможность делать лично то, что за тебя и так готовы сделать другие - только прикажи.

Издавна известно, что Всевышний свободен, а Злоначальный сидит на цепи, как сторожевой пес, прикован и терзаем. Он, конечно, отказался бы от власти, дай ему свободу. Но свободу никто никому не в состоянии дать.

В жизни Юрка знал многих, кто отказывался от свободы делать самому ради права приказывать другим. Между прочим, лукавый язык означил словом "приказчик" не того, кто приказывает, а того, кому подаются команды. И многим прощались жуткие зверства, потому что прикрывались они приказом свыше. И никак не дотянуться до того, кто приказы отдает.

- Губитель? - спросил Прикованный с холодным равнодушием, которое никак не соответствовало огню, полыхавшему в огромных глазах.

- Ангел смерти, - поправил Юрка.

- Самолюбив, - усмехнулся Прикованный. - Что же тогда санитаром работаешь? Ты же убивать поставлен.

- Убивать? - вскипел немедленно Юрка. - А кого убивать? Может, тебя убить надобно? Так я готов.

- Верю, верю, - растянул Прикованный тонкие губы в усмешке, - знаю, что убивать связанного ты научен. Или я путаю? Только успокойся, я тебя не затем звал. Посмотреть на тебя хотел.

- Много чести, - не унимался Юрка. - Но раз зазвал в этакую даль, смотри, любуйся. А я пока, - он вытянул руку и сгреб подвернувшегося черного, - этого, что ли, казню именем божиим.

- Да на здоровье, - совсем разулыбался Прикованный, а черненький в Юркиной руке съежился и повис испуганным зайцем. - Только всякое зло противно божескому порядку. Так что имя Его тебе ни к чему. На зло молящегося Бог не слушает.

- Утомил, - сказал Юрка, разжимая руку. - Говорил бы сразу, что просишь, зачем звал.

- Посоветовать хочу: люби себя. Только себя люби, понимаешь? И всем, кому сможешь, объясни это. Любить нужно только себя.

- Не понимаю, - удивился Юрка.

- Поймешь, - сказал Прикованный.

И Юрка вновь попал в вязкое поле чужой мысли, чужой обиды и чужой боли. "Любишь ли ты Бога? - спрашивал Прикованный. - Сколько душ было растоптано из жертвенной любви к Христу! Сколько погибло мимоходом, когда шли страна на страну, род на род, стенка на стенку, возглашая: "С нами Бог!" И за Магомета шли тоже стенка на стенку. Возлюбленный Мао стоил обожествленного Гитлера и Сталина - отца народов. Как только главным становится лозунг любви - к Богу, Отечеству или нации, это означает, что человека не принимают в расчет. Что человек не имеет цены сам по себе, а ценится лишь степенью его любви, одобряемой свыше. Нельзя любить людей вообще, надо любить самого себя, свою семью, своего ребенка. Любовь, в которой массы участвуют в едином порыве, - отвлекающий маневр, чтобы свободней убивать и грабить".

- Но что я могу? - оправдывался Юрка. - Ведь люди не видят и не слышат меня. Я несу им смерть, а не любовь.

- Ты пойми и запомни, - настаивал Прикованный. - Когда тебе придется поднять свой меч, себя люби, а не Бога и не Идею, не человечество в целом, не людей вообще. Только так может спастись мир.

- Я подумаю, - сказал Юрка.

10
{"b":"42211","o":1}