У всех летчиков Заполярья были такие красные, слезящиеся глаза, и у Ивана Яка, и у Скнарева, а темные очки-"консервы" носил только начальник штаба майор Фисюк, который никогда не летал. Вначале это раздражало. Потом привык...
Далеко слева проплыл сверкающий цветными крышами деревянный Гаммерфест - самый северный город на земном шаре, огороженный с моря ожерельем заградительных бон. Самолет входил в неведомое мне, за морями-за долами, Лопское море.
- Курс норд-вест... градусов, - просипел Скнарев.
Круто, я едва удержал свой валенок, развернулись почти на полюс и наконец увидели американский караван, идущий развернутым фронтом.
Зрелище это незабываемое, торжественное. Во всю ширину Баренцева моря, кажется, до ледяной
кромки, идет огромный конвой. Белые буруны кипят на черной воде. Коричневые дымы столбом.
Над каждым транспортом висит на железном тросе аэростат воздушного заграждения.
Тральщики, чуть поодаль друг от друга, дымят впереди...
За ними эсминцы, узкие, как борзые. Водяными блохами снуют катера противовоздушной обороны.
Американские транспорты "Либерти" сидят тяжело. Дымят густо, сажей.
- Александр Ильич, прикинь ордер конвоя. Похоже, весь английский королевский флот вышел на рыбную ловлю... Паша, отбей Кидалинскому пеленг союзников! Все! Пусть гонит свое воинство на Хебугтен, пока не поздно...
Хебугтен был стратегическим аэродромом, вроде нашей Ваенги, только немецким; там ждали англичан восемьсот пикировщиков "Юнкерс-87", которые сожгут, утопят этот караван, если их не прихватить на земле.
Иногда Хебугтен бывал пуст. Значит, английский караван пробивался Средиземным морем.
А ныне ждут здесь. С прошлой пятницы. Весь пятый воздушный флот, видать, вернулся. Фисюк показывал Скнареву мокрые фотографии. Хебугтен напоминал на них длинную ленту липучей бумаги, черной от мух...
- Координаты каравана приняты! - деловито сообщил дядя Паша.
- Добро! Закипела Ваенга, - пробасил Иван Як и, заложив крутой вираж и нырнув в облако, двинулся домой, как я думал. Разведчик свое дело сделал.
Не тут-то было...
- Курс... градусов, - протянул Скнарев утомленно, похоже, даже зевнул. - Операция номер, - он произнес шифр, - снимаем плановым АФА-12...
- Это что такое? - бестактно спросил я.
-- Кто ж его знает, земеля. Темна вода в облацех.
Только после войны узнал, что нашей целью была именно вода. Только "тяжелая". Гитлеровцы, готовясь запустить атомный котел, хоронили свою "тяжелую воду" в норвежских скалах, где, считали, никто искать не будет.
И вот перевозили куда-то "тяжелую воду". Скорее всего, часть ее. Летом англичане еще раз подрывали "тяжелую воду" на каком-то озерце. Год-два упустили б, возможно, была бы у Гитлера атомная бомба.
На занесенную снегом скалу, из недр которой вытягивали на армейских вездеходах огромную, с прямыми гранями цистерну, мы вышли секунда в секунду.
Лощина горела. Черный дым стелился над снегом. Вездеходы были перевернуты, раскиданы, чадили. Кто-то бомбил до нас. Может, Карельский фронт. Может, американские "летающие крепости".
Наше дело телячье - привезти снимки. Две бомбы, правда, взяли. На всякий случай.
- Влево 5 градусов, - просипел Скнарев. - Ложись на боевой! Включаю АФА-12. Стрелки, не зевай!
Дядя Паша начал лупить из своей оглушавшей меня пушки "ШВАК", и я, следом, короткими очередями. По вспышкам зениток...
Эти "водяные" дали нам прикурить. Разворошил кто-то гнездовье, а нам расхлебывать.
Застучало осколками по крыльям, по фюзеляжу, машина вздрогнула, как раненый зверь. Потянуло ветерком из пробитой обшивки и... острым запахом масла.
- Маслобак?! - встревоженно воскликнул дядя Паша.
- Порядок, - ответил Иван Як.
"О-ох, тогда, похоже, масляные амортизаторы шасси в клочья,- мелькнуло у меня, - как садиться будем? Без колес..."
Дядя Паша кончил стрелять и, оглядев белесые небеса, прокричал мне напряженным тоном, что все только начинается. Нас засекли трижды, и теперь ждет не дождется дальнего разведчика Луостари - фронтовое стойло "Мессершмидтов".
Луостари, действительно, нас ждало; когда мы проходили как можно дальше от него и ближе к ледяной кромке Баренцева моря, увидели - идет наперехват, густо, как казачья лава, сорок, пятьдесят "Мессершмидтов"... Четверо "Мессеров" спикировали на нас со стороны солнца невидимыми, но не сбили, а встали со всех четырех сторон как конвой... Иван Як налево пытается свернуть, слева гремит предупреждающе красная трасса. Вниз клюнул зелено-красный огненный веер на пути...
Иван Як деловито передал по радио, что "Мессеры" взяли нас в "коробочку"; добавил совсем уж не по уставу: "Везут, как Пугачева, в железной клетке!"
Только позднее узнали (Иван Яку еще до полета сообщили), что на север Норвегии прибыл с инспекцией не то маршал Геринг, не то еще какой-то маршал, и это к нему на высокое совещание и слетались со всей Лапландии немецкие генералы. В том числе, на гидросамолетах...
Гидросамолет с генералами из штаба Главнокомандующего Лапландской группировкой Дитла был сбит советским бомбовозом, известным тихоходом, вопреки всем правилам. Это вызвало в немецком штабе ВВС такую ярость, что было приказано экипаж доставить живьем.
И вот нас волокут. У них скоростенка известная - 450. У нас - 260. По стрелке вижу. На пределе идем. Все дрожит, точно на телеге катим по булыжнику. Я поглядел в левый плексиглас - напряженное худое лицо немецкого пилота, косится в нашу сторону настороженно. Чуть подал "Мессер" вперед, его фонарь вспыхнул на солнце.
А с другой стороны пилот-мальчишка. Этого вижу особенно хорошо. Шлем на затылке, торчит светлый чубчик. На его круглом лице восторг. Рот открыт, не то кричит, не то поет...
Не один Иван Як изредка затягивает. И они поют...
Я в этот момент не пел. Это точно. Я плотнее натянул шлем с наушниками, чтоб не прозевать какой-либо команды.
Команд никаких не было...
Тишина. Не слыхать бы никогда такой тишины... Уже белые, в снегу, норвежские берега замаячили, а по-прежнему тишина. Она стала давить мне на виски. Эта тишина, заполненная до краев обложным, саднящим душу ревом "Мессершмидтов".
- Штаб радирует, - торопливо сообщил дядя Паша. - Сейчас расшифрую... Ух, там суета-маята...
Пожалуй, можно было и так назвать то, что происходило сейчас в штабе Военно-воздушных сил Северного флота, расположенном в губе Грязной, в непробиваемой бомбами гранитной скале. Несколько матросов-радистов, телефонистов, шифровальщиков, вестовых, писарей, сменившись, рассказали шопотом своим ближайшим друзьям и подругам, что было в "гранитном штабе", а те, в свою очередь, своим дружкам. Через неделю об этом знала вся Ваенга.
Радист протянул начальнику штаба необычное сообщение: "Везут, как Пугачева, в железной клетке".
Начальник штаба Карпович, единственный в штабе генерал в годах, ходивший по бетонным коридорам в меховой безрукавке, прихрамывая, опираясь на трость, подержался рукой за сердце и поспешил к командующему ВВС Северного флота генерал-полковнику Андрееву.
Командующий прочел сообщение самолета-разведчика, выдернул из пачки папиросу "Беломор", начал ее мять крупными белыми пальцами. В эту минуту звякнул красный телефон без диска. Адмирал флота Головко сообщил командующему ВВС, что он находится у летчиков на КП генерала Кидалинского.
Головко интересовался "домашними делами", как он это называл.
Не было у адмирала флота Головко головной боли, мучительнее вот этой "домашней".
В глубине Арктики, за две тысячи километров от своих баз, немецкие подводные лодки жгли радиостанции зимовщиков и топили суда, которые перевозили людей и заводское оборудование из Архангельска в Норильск.
Как они могли попасть туда, немцы? Радиус действия крейсерских немецких лодок известен. По разведданным ни одна не была способна достичь Карского моря. Но они там - были...
