А о ком стоит? – спросил он, словно бы сам у себя. Перед открытыми глазами, устремленными в темный угол, где смутно колыхалась густая паутина, плавало окровавленное лицо Орзариса, мягко озаренное непонятной благостью. "Я прощаю тебя, брат!". О, какой соблазн поверить в то, что этот человек был одарен всяческими добродетелями, как полагается существующим лишь в сказках рыцарям Бога-Облака… Сорген подумал, что он никогда не смог бы сказать в лицо врагу слова о прощении. Скорее бы плюнул, на последнем дыхании вытолкнул пополам с кровью проклятие. Ах, как бы хорошо было бросить все это, прилипшее к нему, как жидкая грязь. Месть, война, служение интересам Черных Старцев. Бросить и удалиться на самый край мира, жить в полном одиночестве и покое. Глупая мечта! Ведь он никогда не сможет успокоиться и простить, ведь так? Его ведет вперед, к битвам и жестоким поступкам собственная воля и необходимость, а не желания трех жаждущих власти над миром старых колдунов. Что бы там ни говорил Келудан, хитрый лис. Кто он такой, чтобы знать все обо всех? Свихнувшийся от страха человечишка, возомнивший о себе невесть что.

Вдруг холодная ладонь легла на горячую щеку Соргена и он вздрогнул, почувствовав боль во всем теле. Кожу стали холодить волны неведомой эманации, будто неосязаемый сквозняк проник в комнату. Медленно, с трудом действуя непослушными мышцами, Сорген повернул голову. В головах постели, сгорбившись, сидел Призрак. Горький стон вырвался из груди колдуна, когда он увидел ее лицо. Щеки ввалились, глаза скрылись в черных провалах глазниц. Силуэт Призрака шел волнами, то становясь менее видимым, то снова проявляясь на мгновение. Казалось, что к нему явилась сама Смерть, жуткая и печальная. Сорген поднял дрожавшую руку к колеблющемуся лицу Призрака, но не смог дотянуться так высоко. Пригибаемая вниз немощью, словно отяжеленная камнем, рука опустилась и прошла насквозь через колени видения.

– О, Дальвиг! – прошептал Призрак. – Я думала, что мы никогда не увидимся с тобой, но ты позвал меня.

– Я? – спросил Сорген, едва шевеля сухим, словно бы разбухшим языком. Ведь он только что выпил полкружки воды! – Нет… Я и не думал о тебе.

– Твои сомнения и желание оставить путь порока и смерти, непонятливый Дальвиг! Вот что стало зовом ко мне. Я тонула, погружаясь в бездонный колодец тьмы, когда словно бы порыв ветра подхватил меня под руки и перенес сюда. Несчастный Дальвиг! Где-то глубоко внутри тебя прячется крошечная частичка человека. Клочок задержавшийся в пропащем теле души? Ты пожалел о том, что сотворил с собой и возжелал другой доли… Увы, слишком, слишком поздно! Долго ты шел к этому сомнению, и теперь, сколько ни оборачивайся, не увидишь обратного пути.

– А как же ты?

– Я? – высохший рот Призрака скривился в печальной усмешке. – Глоток воздуха перед тем, как погрузиться в темные глубины. Наше прощание… хотя теперь я буду исчезать с еще большей грустью.

– Но почему?

– Как иначе? Если б не твои сомнения, я могла бы думать, что ты полностью конченый человек, что для тебя осталась лишь одна дорога – к мучениям, которые ты заслужил. Но эти мысли… значит, есть о чем сожалеть. И это очень, очень грустно.

– Трудно представить, что могло быть по-другому.

– Да, – Призрак снова улыбнулся, печально и устало. – Такая у нас судьба.

– Но откуда же эти сомнения, скажи мне? – внезапно воскликнул Сорген, в волнении подавшись вверх и даже приподнявшись на локтях. – Где им гнездиться в человеке, который лишен души?

– Это самое страшное, обреченный Дальвиг! – строго ответил Призрак. – Тем, кто вырвал из тебя душу, меньше всего интересна твоя судьба и твои муки. А душа… Понимаешь, я могла бы сравнить это с озером, чистым и прозрачным. Но потом исчезает родник, питающий его водой – и постепенно озеро становится прудом, зарастающим дурно пахнущей травой, затянутым ряской, с заваленным илом дном. Много лет пройдет до тех пор, пока он превратится в болото и затем высохнет совсем.

– И нет возможности прорыть к нему канаву из соседнего ручья?

– Если и есть, то мне об этом ничего не известно.

– Да. Все так говорят. И что же я теперь? Уже болото, или есть еще просветы между лягушачьей икрой и кувшинками?

– Не знаю, – признался Призрак. – Не знаю…

Слезы наполнили глаза Соргена, заставив его ожесточенно тереть лицо краем одеяла. Шмыгая носом, он снова взглянул в изголовье кровати – но там уже никого не было.

Он почувствовал дикое желание разрушить, разбить, сжечь что-нибудь. Уставившись невидящими глазами в угол, он принялся шептать, жарко и спешно, словно сумасшедший.

– Что же это значит? Правильный путь – простить всех вокруг, скопом, не деля их на тех, кто прощения заслужил, и тех, кто его никогда не заслужит… Так? Отринуть от себя гадкие устремления, вроде желания отомстить и убить врагов, поцеловать их в лоб губами, которые те только что разбили мне в кровь, и превратиться в живое воплощение добродетели. Отдать себя богу?? Но какой бог заслуживает всего этого, я спрашиваю? Неужели тот, лживый колдунишка, принявший форму облака и дурящий умы наивных простаков, таких, как Орзарис? Никогда. Ты знаешь, Призрак, что я никогда не смогу принять Белого бога, ибо теперь слишком хорошо с ним знаком. Но кто же тогда? Человек слаб, чтобы решать свои проблемы самостоятельно. Ему нужен хозяин, сверхсущество, которое взяло бы на себя груз сомнений, указало бы правильный путь, разделило бы жизнь на праведность и грех. Где он, Великий и Всемогущий Бог, чье слово станет для меня последней и окончательной истиной? Кто скажет, как следует поступать… Может быть, он смог бы объяснить мне, почему должен жить дальше гнусный Сима, принесший страдания семье Кобос… Показать, в чем заключается беспристрастная справедливость, не зависящая от глупости и амбиций людей!

Сорген забыл о своей немощи. С горящими глазами он вскочил с кровати и выхватил из-под волосяного матраса Вальдевул. Одним ударом он разбил дверь, даже не задумавшись над тем, что ее можно было бы открыть. Как был, обнаженный, он вылетел в коридор. Неразборчивые слова летели с губ вместе с брызгами слюны; глаза метали молнии, меч со свистом рассекал воздух. Сорген миновал коридор и лестницу. По пути ему попался какой-то человек, которому Вальдевул только чудом не снес головы. Сорген схватил ошалевшего от страха беднягу за шиворот и заорал ему в лицо:

– Ты знаешь Бога, подлец? Знаешь? Почему он не идет на зов человека, который в нем так нуждается?? А? Да потому, что его нет, тупица! Нет, и никогда не было!! Нет никаких высших сил, одни только шарлатаны, ловко под них маскирующиеся и дурящие людям головы. Кругом копошатся только жалкие человечишки; одни согласны со своим убожеством, другие пытаются раздуться и показаться более значимыми, чем они есть на самом деле. Но они не способны… не способны…

Колдун внезапно оборвал речь. Отбросив едва живую от страха жертву прочь, Сорген вырвался на улицу, где хлестал холодный дождь. Он сразу поскользнулся и рухнул во весь рост в пузырящуюся грязь. Так он и лежал в луже, слабо шевеля рукой: лезвие Вальдевула разгоняло мутную воду и чертило канавы в коричневой глине.

– Прекрасный конец! – шептал Сорген. – Все закончилось именно там, где мне и место, в зловонном грязном болоте. Подобное притягивается подобным. Грязь к грязи, зловоние к зловонию. Скоро мы смешаемся и станем единым целым. Прощайте, серые небеса!

Через некоторое время из дома выбежали люди во главе с Хейлой и Рогезом. Они осторожно вынули из рук Соргена меч, который сразу потерял волшебные рубящие свойства. Потом колдуна сложили на широкую тряпку и занесли обратно, под крышу.

– Он… м-м, слишком уж утомился, – промямлил Рогез, словно кто-то ждал от него оправданий безумному поступку Соргена. Хейла бросила на князя косой взгляд, и он поспешил ретироваться. Впрочем, Хейла вскоре тоже покинула комнату: безумец успокоился и уснул.

Ему снился сон. Призрак, на лицо которого вернулась вся его прежняя тонкая красота, с улыбкой подхватил Соргена под руки и понес высоко в небо, пронзая насквозь стены дома, дождь и тучи. Не нужно было прикладывать никаких усилий, чтобы преодолеть ветер и притяжение земли.