– В земле, как же иначе? (И еще всыпать за наглость.)

– Я хочу сказать, складывают ли они погребальный костер, чтобы сначала сжечь тело?

– Нет. Они выкапывают яму и выкладывают ее травой. Придают телу позу спящего и кладут рядом предметы, которые могут пригодиться во время путешествия в Подземный мир.

– Какие молитвы они читают?

– Каждый раз разные. Они хорошие поэты и находят нужные слова.

Тело Скакуна никто не трогал. Если бы не искаженное от боли лицо, могло показаться, что он просто заснул на солнце. Эней встал на колени и разгладил вокруг его глаз и рта гримасу боли.

– Он был совсем еще мальчик. Как его звали, Меллония?

– Скакун.

– Как ты нашла его тело?

– Меня привел сюда Бонус Эвентус.

– Скакун верил в Элизиум?

– Я не знаю этого слова. Он рассказывал о поляне и дубовой роще, где никогда не бывает Белого Сна, и где дриады живут в браке с кентаврами. Однажды он сказал, что хотел бы жениться на мне. Я подумала, что он меня просто дразнит.

– Неужели женщины твоего племени никогда не выходят замуж за кентавров? Кентавры ведь такие благородные.

(Благородные! Конечно, в конях, везущих боевую колесницу есть благородство, как, например, в Ксанфе – жеребце Ахилла.[25] Но кому придет в голову выходить за них замуж?)

– Никогда.

– Прости меня. Он, наверное, любил тебя.

– Однажды он меня поцеловал. Не знаю, что он имел в виду, но, похоже, ему это понравилось.

– А ты любила его?

– Любила? Когда он был рядом, мне хотелось бежать по траве и плавать в реке. Я начинала задумываться о начале начал. Однажды я пошла вместе с ним посмотреть на его новорожденного брата. Он пытался встать на свои тонкие, слабые ножки. Я была так рада, когда он научился стоять. Я кормила его медовыми лепешками, и мне захотелось иметь своего ребенка. Даже если это будет мальчик с рожками. Вот и все, что я знаю. Иногда я сердилась на него, но быстро прощала.

– Если вы не выходите замуж за кентавров, кто же отцы ваших детей? Я никогда не слышал о существовании мужчины-дриады.

– Мы идем в Священное Дерево и ждем там своего бога Румина. Но, пожалуйста, не будем сейчас об этом говорить.

Они прошли через поляну, и она подвела их к небольшому песчаному участку земли.

– Здесь мы выкопаем могилу. Вокруг растут цветы, а это место пустое. Сюда ударила молния. Мы никого не убьем, кроме нескольких кустиков травы.

Меллония стояла в стороне и наблюдала, как они работают, со смешанным чувством ожидания и тревоги. Ждала ли она, что они сдерут с кентавра кожу и сделают из нее одеяло? Асканий в свою очередь исподтишка следил за ней. Он был настороже, как человек, который всю жизнь воевал или плавал по бурному морю. Булавка, украшенная пчелой, поблескивала в растрепавшихся волосах девушки. Он следил за ее руками.

Они выстлали могилу ароматными травами и аккуратно опустили на них тело.

– Осыпьте его фиалками. Они красивые, но не очень чувствительные и не ощущают боли, когда ломаешь их стебелек. Он любил фиалки. А сумка пусть останется на нем. Он никогда не расставался с гребнем и флаконом.

Эней снял с пальца кольцо – большую жемчужину, доставшуюся ему от отца, которую тот в свою очередь получил от Афродиты. Она была Энею очень дорога – размером с кусочек угля, дымчато-серая, излучающая на солнце мягкий, глубокий свет.

– Чтобы заплатить Харону,[26] – пояснил он. – В Трое, перед тем как положить тело на погребальный костер, мы кладем умершему под язык монету.

– Это очень красивое кольцо, – сказала Меллония, – как жаль, что у Скакуна не было такого при жизни. Он очень гордился тем, как выглядит. Я подшучивала над ним: «Ты так заботишься о себе». – «Да, – отвечал он, – я хочу тебе нравиться».

– Можно, я прочту молитву?

– Да.

– Персефона, ты тоже была похищена с освещенной солнцем земли и перенесена во мрак. Когда Гадес унес тебя в Подземный мир, тебе, наверное, было столько же лет, сколько Скакуну. И ты тоже любила фиалки, гиацинты и водосбор. Побудь рядом со Скакуном в начале его одинокого пути. Покажи ему другие цветы – златоцветники. Сплети из них гирлянду и надень ему на шею.

Меллония не прервала, а скорее продолжила молитву, хотя и назвала богиню латинским именем:

– Прозерпина, расчеши ему волосы. Ему не дотянуться самому до конца гривы. Прощай, Скакун. Спи и не забывай меня, я приду к тебе в твоих снах, принесу фиалки и поцелую в губы.

– А если ты увидишь нас с Фениксом, – добавил Эней, – то знай, что хоть мы по ошибке и причинили тебе непоправимое зло, но в действительности хотели бы быть твоими друзьями.

Затем он шепотом прочел стихи, которые, как почти все сочиненные им, нравились Асканию, но были ему непонятны:

Эней отвернулся от могилы и, будто оцепенев, беззвучно зарыдал. В детстве Асканий видел, как плачет его отец. Это было, когда Креуса исчезла среди развалин Трои, когда, уплывая из Карфагена, Эней увидел дым, поднимавшийся от погребального костра Дидоны, и еще когда в бою погиб его друг.

Асканий обнимал его, утешая, будто маленького ребенка:

– Успокойся, мой дорогой. Не надо плакать из-за моей глупости.

Эней в ответ обнял сына, крепость его рук заставила вспомнить, как он силен. От других мужчин пахло кожей и бронзой, от Энея исходил запах моря – пены и свежего соленого ветра. Даже его седые волосы, которые Асканий чувствовал на своей щеке, были жесткими от соли. Асканий знал, что Эней плачет не из-за смерти кентавра; горести его скапливались, как скапливается в стужу лед на палубе корабля, и сейчас он оплакивал утраченную молодость мира, великий город, пораженный огнем, тех, кто любил его и кто ушел к Персефоне. В такие минуты можно лишь обнять и попытаться защитить своим теплом от холода воспоминаний.

На какой-то момент Асканий перестал следить за Меллонией. А когда вновь вспомнил о ней, то увидел, что Меллония вытащила из волос булавку и стояла неподвижно, будто дерево, в котором, по ее словам, она жила. Могло показаться, что она выросла прямо из земли, а не рождена матерью-дриадой. Даже протянутые вперед руки застыли в воздухе, как тонкие ветви.

Он подскочил к ней сзади, грубо обхватил обеими руками и с такой силой сдавил запястья, что она выронила булавку. Злоба своими рачьими клешнями оцарапала его душу. Ему хотелось свернуть Меллонии шею.

– Кого из нас ты собиралась заколоть?

– Сначала Энея. Затем, если получится, тебя.

Она не просила пощады, не сердилась, не была напугана. Он мог с легкостью раздавить ее, всего лишь сжав посильнее. Она была такой маленькой! Такие тонкие косточки, и так тихо и часто бьется сердце – непонятно, как оно могло поддерживать жизнь даже в таком крошечном существе. А волосы… будто спрядены из листвы и лучей солнца. И тем не менее она собиралась убить их обоих.

– Но ты ведь не сделала этого, – сказал Эней. – Почему ты не сделала, Повелительница пчел?

– Сначала я решила, что вы убили его ради добычи или развлечения. Но затем вы выкопали могилу и набрали фиалок. В твоих глазах была видна душа, переполненная болью, и я пожалела тебя.

– А моего сына?

– Он тебя любит и поэтому он – это ты. Я не могла причинить ему зло.

– Отпусти ее, Феникс.

Асканий неохотно разжал руки и тут же поспешил поднять смертоносную булавку.

– Я бы убил тебя не задумываясь, – сказал он, – если бы знал, что ты замышляешь что-то против моего отца.

Она улыбнулась ему:

– Но это ведь тоже проявление любви, разве не так? Я не могу сердиться на тебя, Феникс. Мы очень похожи. Мы готовы убить ради тех, кого любим.