Мастерская освещалась шестью большими светильниками-ладьями, у которых были рыбьи хвосты. Они плыли по воздуху, раскачиваясь на своих цепях. Один из работников стоял у горна, держа над пламенем согнутый кинжал, другой, сидя за столом, счищал с камней грязь и глину, а третий внимательно рассматривал большой сердолик, плоский и округлый, как печать, и покачивал головой в явном недоумении.

Тея наблюдала, как он вновь и вновь вертит камень в своих лапках. В комнате от раскаленного горна было душно и жарко, но Тея в своем пышном шафрановом платье чувствовала себя прекрасно. Насколько я мог заметить, она вообще никогда не потела. Три тщательно уложенных локона спускались на лоб, как подвески в форме улиток.

- Эвностий, - поинтересовалась она. - Ты когда-нибудь видел такой камень?

На его дымчато-серой поверхности сияло маленькое созвездие из шести огоньков, шести светильников, которое бесчисленными россыпями звездочек отражалось в многогранных глазах тельхина, внимательно его разглядывавшего.

- Хочешь кольцо из него? - спросил я.

Она была похожа на ребенка, которому только что предложили подарить дельфина или редкого, с белым оперением, грифона.

- Конечно, но разве тебе не надо обменять его на что-нибудь у других зверей?

Еще раньше я объяснил ей, что каждый зверь вносит свою долю в обеспечение леса всем необходимым. В обмен на семена для сада я отдаю кентаврам камни, дриады мастерят деревянные сундучки и получают за них у трий мед, который те держат в своих огромных шестиугольных хранилищах, и даже маленькие медведицы Артемиды нанизывают на нити черные ягоды гибискуса и выменивают их на кукол.

- Этот камень останется у меня, - сказал я. - Мы можем вырезать на нем все что угодно. Что бы тебе хотелось?

Тея задумалась.

- Голубую обезьяну. - Мысленно она была далеко отсюда, во дворце в Ватипетро, с его аккуратными садиками и, конечно, рядом со своим отцом, по которому очень тосковала. - Это возможно?

- Голубую обезьяну и... - шепнул я тельхину.

Понимающе кивнув, он принялся за работу.

- Можно, я посмотрю? - спросила Тея.

- Нет. Пусть это будет для тебя сюрпризом, - ответил я, а затем как бы мимоходом добавил: - К нам зайдут мои друзья, дня через два, вечером после ужина.

Она ответила не сразу:

- Сколько их?

- Двое. Кентавр и дриада.

- Зоэ, - сказала она. - Ты уже упоминал ее имя несколько раз. - Это прозвучало почти как обвинение.

- Старый друг, - объяснил я.

- Старше тебя?

- Давай посчитаем. Раз в четырнадцать старше.

- Значит, действительно старая.

- Вовсе нет. Дриады выглядят так же, как их деревья, а дуб Зоэ в прекрасном состоянии.

Она подавила вздох:

- Но хватит ли у нас вина?

- Пива, - сказал я. - Они пьют пиво. Оба.

- Женщина тоже пьет пиво?

- Она может перепить даже меня! - А затем добавил уже более спокойно: - Я варю его из ячменя прямо здесь, в мастерской. Ты обязательно должна попробовать.

Она улыбнулась мне великодушной улыбкой:

- Может, попробую. Значит, ты занимаешься пивом, а я испеку медовые лепешки. - И, немного помолчав, сказала: - Хорошо, что я успела закончить для тебя новую тунику.

- Тунику? - закричал я от неожиданности. Весной и летом ни один зверь мужского пола не ходит в одежде. Для чего она нужна? Воздух, поступающий к нам с жаркого ливийского континента, теплый и сухой, а женщины-звери обращают на неприкрытую мужскую плоть не больше внимания, чем критские мужчины на обнаженные груди своих женщин.

- Да, - сказала она, своими ловкими пальчиками доставая тунику из глубины корзины. - Тельхины сделали ткань, а я выкрасила ее и сшила.

- Узнаю твою работу. Цвет лаванды и вышитые рукава. - А почему не набедренная повязка?

- Она больше подходит Икару, но не тебе. Понимаешь, ты уже не юноша. Она внимательно посмотрела на мою заросшую волосами грудь, будто подумывая о ножницах. - Померяй ее сейчас. Я хочу посмотреть, хорошо ли она сидит.

Туника жала мне не меньше чем в семи местах. Я ощущал себя змеей, засунутой обратно в старую, сброшенную кожу.

- Мне не пошевелиться, - сказал я. - Я не могу дышать, я вот-вот задохнусь. И кроме того, - добавил я очень осторожно, - ты забыла сделать отверстие для хвоста.

- Перестань. К ней просто надо немного привыкнуть. Поноси ее. - Она похлопывала по мне, щипала, дергала, будто я не живое существо, а кусок мяса. - Если бы гости пришли через неделю, а не через два дня, ты успел бы за это время похудеть.

- Вечеринку перенести нельзя, - сердито ответил я. - И потом, я вовсе не толстый, а мускулистый. - Я приложил ее руку к своему твердому, как кокосовый орех, животу.

- Да, ты прав. Одни мускулы. Придется немного выпустить в талии.

Я заметил перемены сразу же, как только пришел домой. С появлением Теи исчез беспорядок - гора немытой посуды уже не стояла рядом с мельницей, да и сама мельница, из которой всегда сыпалась на пол мука, перекочевала к фонтану. Но если раньше что-то исчезало, то на сей раз - появилось. Только что зажженный светильник освещал три вазы в форме голубок, примостившихся среди корней. В них были воткнуты маки. Грустные личики моих любимцев укоризненно глядели на меня изо всех углов комнаты. В каждой голубке было по пять маков.

- Ты убила их, - закричал я. - Ты перерезала им горло.

- Приютила, а не убила. В саду никто не замечал их.

- Я замечал. Каждый день. Здесь они - как в тюрьме.

- Постараюсь быть добрым тюремщиком, - улыбнулась Тея, поправляя цветок.

Услышав слово "тюремщик", я подумал, что туника для меня - та же тюрьма. Мне не стало в ней удобнее после всех переделок, к тому же Тея так и не прорезала отверстие для хвоста. Плотно прижатый, он безжизненно висел, как засохший тростник. Как только Тея отвернулась, чтобы поправить еще один цветок, я поскорее набрал полную грудь воздуха, надеясь, что от этого пояс лопнет и туника разойдется по швам. Но не тут-то было. С завистью смотрел я на Икара, щеголявшего в новой набедренной повязке - зеленой, без всякой вышивки. Она была нарядной и удобной. Сама Тея надела длинную голубую юбку, состоящую из двух полотнищ, уложенных воланами и расшитых золотыми листьями. Волосы ее спереди, по обыкновению, были зачесаны так, чтобы спрятать уши, а сзади спадали на спину тремя волнистыми ручейками. Они были цвета осенней листвы, и лишь отдельные зеленые искорки напоминали об ушедшем лете. Средний палец украшало кольцо, недавно законченное тельхином. На нем, кроме голубой обезьяны, была молодая девушка-критянка, в которой легко можно было узнать Тею. Она брала из рук своего любимца крокус. Художник блестяще воспроизвел сцену, хотя я всего лишь шепнул ему, как выглядит сад в Ватипетро. Вырезав фигуры, он заполнил их крупицами лазурита. Кажется, просто веселая сценка, но строгий голубой камень придал ей благородство и грусть - ведь только в камне счастливые минуты застывают навечно.