Человек никогда не откажется от установления того справедливого порядка, который ему кажется наилучшим.

Стремление к справедливости - кратчайший путь к несправедливости.

Изрядно накачавшись пивом выгребаю из бара на воздух. Полночь. Дом рядом, в пяти минутах. Чужеземцу не стоит поддавать далеко от собственного жилья. Откуда ни возьмись прямо передо мной русская русоволосая отчаянная башка. Под хмельком.

- Русский? - кричит он озорно, не оставляя сомнений в своей неукротимой холеричности.

- Русский! - кричу я, такой же точно неуравновешенный.

- Тогда пойдем! Ставлю пиво!

В баре полно полупьяных не задиристых финнов. Толстостенные кружки катапультируют через стойку бара, плывут покачиваясь и опускаются на пятачок стола.

- Давно в Финляндии? - спрашивает "башка".

- Три года.

- Хе! А я - пятнадцать лет. Это теперь нашего брата можно встретить где угодно. А тогда...

Замечаю, что помимо холеричности, которая мне так понятна, у моего визави еще что-то примешано, не от природы уже, от жизни. Что-то малоприятное, неосязаемое, не от добра.

Дернули по кружке, выяснили, что годки да еще и тезками оказались в придачу.

- Валера! Извини, но теперь моя очередь. Не привык я за чужой счет, говорю и иду за пивом.

Не возражает, улыбается иронично:"Видали мы таких, гордых".

- Ну и чем занимаемся? - к иронии подцепляет вагончик, груженый под завязку ящиками, а в них самодовольство кирпичиками.

- Свободный журналист.

- Безработный, значит? - смеется.

- Почти, - соглашаюсь с фактом.

- А у меня своя фирма. Да и еще команду пацанов тренирую - хоккейную.

- За тебя! - впрочем, кружка поднимается уже без энтузиазма. Как боец штрафной роты в атаку.

- Тебе такая фамилия ничего не говорит? - называет фамилию и смотрит. Мне сейчас, наверно, надо вскочить и воскликнуть:"Это ж надо? Сам? Собственной персоной? Здесь, со мной?"

Но за моими плечами столько всего, что на подобные штуки я просто не способен.

- Очень приятно, - говорю и повторяю, - За тебя!

Тезка разочарован.

- Где печатаешься?

Перечисляю. Он в свою очередь никак не реагирут на "Дружбу Народов".

- Как твоя фамилия?

- Суси.

- Под финна канаешь? - новая интонация - жесткая, как столкновение металлических парней возле хоккейного борта.

- Нет. Я - финн. По матери.

- А отца что, ни в хер не ставишь?

- Да что ты, сука, знаешь? - взрываюсь, - Что ты знаешь о моей жизни? Я отца никогда в глаза не видел! Незаконнорожденный я! Понимаешь? Он, падла, бросил мать, когда я еще не родился!

Финны с любопытством поглядывают в сторону, где двое русских кажется готовы к мордобитию.

Тезка молчит. Но не долго.

- Пишешь, наверно, как все журналюги о том, что Советский Союз - говно?

- Да уж - не здравицы.

- Советский Союз - наша Родина! Дурак ты! А Сталин - герой нашей эпохи!

Я припух и выпал в осадок. Мысли перестали сопротивляться и поплыли по течению в алкогольных водах. От бессмысленности.

- Пошли. Я тебя отвезу домой. На такси.

- Да пошел ты, - бросил я в ответ. В голосе моем не было раздражения. Одна скука.

Не прав ты, знаешь, когда не сдерживаешься, когда даешь волю эмоциям, чувствам уступаешь, а не разуму. Ну несправедливы они, ну говорят обидные вещи, ну оскорбляют... А ты выше будь, выше.

Хорошенькое кино! Мне что, может быть заново родиться?

Господа! Если кто-то по-христиански желает подставлять другую щеку, так спешу уведомить - я не возражаю...

Вячеславу не приходит в голову перекапывать меня словно картошку в надежде вырастить иной более культурный и подходящий сорт.

В чужой душе надо вести себя как в музее - на цыпочках. Нечего там делать в кирзах, перепачканных болотной глиной да с ковшовой лопатой наперевес.

Дорожишь теми, кто принимает тебя таким, каков есть. Оттого с московскими друзьями моими возникло непереводимое доверие, какое казалось возможно лишь среди детей в песочнице.

- Мы, конечно, придурки основательные, - сказал Костя без улыбки. Он имел ввиду наше пишущее сетевое сообщество.

Тезис сей был мною немедленно одобрен, а я получил к тому ж дополнительное подтверждение: виртуальный образ и реальный - это как два костюма пятидесятого размера с одного конвейера.

Неподдельный литературный талант Кости сгибает, как конверты, уголки завистливых губ. У некоторых. Роскошная квартира на Новом Арбате. Дорогая. Не от литературных гонораров. Верткая видать голова у Кости и нос умеет располагаться в нужном направлении, в ногу со временем. Напрасно он слегка, незаметно стесняется собственного богатства. Впрочем, это моя поношенная куртка виновата...

Время суетится дворником, все ускоряя и ускоряя движения, сметая оставшиеся часы в мусорную корзину.

Костя подруливает к Ленинградскому вокзалу. Обнимаемся.

- Поехал. Не люблю долгих прощаний, - говорит. Взмах ладони, педаль газа и все.

Пролезаем с Вячеславом в купе. Садимся напротив друг друга. Наверно Костя прав, что прощается резко. В такие минуты слова напоминают отсыревшие патроны - осечку дают.

- Ну слава Богу - наконец-то ты уезжаешь, - умудряется все-таки пальнуть Вячеслав.

Задиристая веселая красная ракета взмывает в вечернее московское небо.

Мы смеемся.

Настороженно, как суслик из ямки, выглядывает мыслишка: а почему собственно - все не так?

Все так.

Все так, как надо.

26 июня 1999 года

Хельсинки