- Потом опять три дня "болеть" будешь, - сказала она таким тоном, как если бы: "Опять на три дня дождь зарядил". Маша догадывалась, что поездки к профессору были больше, чем обыкновенная пьянка. Она давно заметила, что, потом, после "того", Сергей становился спокойней, внимательней и добрей. Значит, ему это надо. Значит, не стоит препятствовать.
- В пятницу поеду.
Филимонов предпочитал пятницу. День накануне выходных. С двухдневным резервом времени для мобилизации физических сил.
В тот день он ушел с работы сразу после обеда. Решил зайти в парикмахерскую, а оттуда, прямиком, на Ярославский вокзал. Толстушка-парикмахерша ловко манипулировала инструментами.
"Как врачи попадают ей в вену"? - подумал Филимонов, наблюдая за движением мясистых рук, по локоть обнаженных.
Помещение парикмахерской было крохотным. Два кресла. Однако, второго работника на месте не было. Несоразмерная помещению, отопительная батарея протягивалась, почти, от одной стены до другой и выдавала такую порцию тепла, что клиент, вполне, мог бы раздеваться до трусов.
Филимонов быстро вспотел и мучительно дожидался окончания стрижки. Расплатился. На улицу вышел измученным, заглатывая свежий воздух стаканами. В магазине, куда он зашел за водкой, неожиданно закружилась голова. Да так, что пришлось прислониться к стене. Он испуганно провел ладонью по влажному лбу. "Нехорошо! Ой, как, нехорошо! Не сердечный ли это приступ?"
- Налейте-ка мне томатного сока, - обессиленно попросил он продавщицу, экономя силы на слове:"Пожалуйста".
Немного полегчало. "Может не ехать?" Но на улице "вентиляция заработала", задышалось ровней. "Прошло, кажется. Наверно, просто переутомление. Тем более, надо ехать на дачу, поближе к природе".
В электричке опять прошибло. На этот раз, ухватистей, одновременно с ознобом. Филимонов вытянул ноги, откинулся на спинку сиденья, замер. Народу было мало, и на него никто не обращал внимания. Сергей Павлович закрыл глаза и подумал: "А, может, это - конец? Кранты? Смерть не имеет привычки советоваться и не предоставляет "последнее слово обреченному".
- Что ты, Танька! Да он тогда меня просто убьет! Ты не знаешь его характер. Это твой Мишка - теленок! А мой, чуть что - по рогам! - как сквозь сон, доносился чей-то пронзительный голос.
- Не-е. Мишка меня пальцем не трогает. А пусть только попробовал бы! Я б ему сама, тут же, утюгом про меж глаз! Он знает. Нельзя мужикам поддаваться. Тогда и ценить будут. Я так специально, иногда, глазки кому строю. Пусть поревнует. Все на пользу.
- Ты б с моим пожила да глазки построила! Враз без глазок то и осталась...
Потом слова сбились в кучу, и Филимонов перестал улавливать их смысл. Так солдаты, расстроив ряды, бегут в панике с позиций и не понять уже, где первая шеренга, где - последняя. Все перепуталось.
Он очнулся в тот самый момент, когда электричка дернулась и стала набирать ход. За окном отчетливо промелькнуло название станции. "Его" станции.
- О, черт! Проворонил!
Филимонов напрягся и приготовился выйти на следующей остановке. Железнодорожная ветка была ему знакома. Там, дальше, профсоюзный санаторий. Там он не раз отдыхал. Показалась станция и электричка, с некоторым усилием и скрипом, затормозила. Он вышел на воздух. Еще мгновенье и электричка испарилась.
Сергей Павлович стоял совершенно один на безлюдном перроне. Ни одной живой души! Вокзальчик станции, чуть больше общественного туалета, был незнаком. Филимонов мог бы поручиться, что никогда прежде, здесь, не был. Интересно то, что на том месте, где должно было быть название станции, ничего, ровным счетом, не было. Он дважды обошел вокзальчик вокруг, потрогал входную дверь (она оказалась запертой). Постучал в окошечко кассы. Никого! Как не искал, не сумел обнаружить расписания. "Видно, какая-то новая промежуточная станция. И, видать, появилась недавно. Не обустроена еще".
Он ощутил приближение нового приступа недомогания и растерянно оглянулся. Увидел свежевыкрашенную (не в зеленый, обычный, а почему то - в красный цвет) скамью. Расстегнул куртку, освободил ворот рубашки. Дрожь усиливалась.
- Кажется, Вам требуется помощь?
Прямо перед Филимоновым стоял человек. Респектабельный мужчина в черном пальто и черной шляпе. Из деталей лица запоминалась толстая, слегка вывернутая, нижняя губа и блестящие, как у иога, сверлящие глаза.
- Мне? - переспросил хрипло Филимонов, - Да. Мне нужна помощь.
Вспоминая потом этот первый момент знакомства, вопрос незнакомца и собственный ответ, он придет к убеждению, что речь шла не о медицинской помощи. Не только о медицинской. Он вспомнит, что сразу почувствовал, что слово - "помощь" прозвучало в вопросе с каким то тайным смыслом, подтекстом. Потому то и переспросил, что почувствовал. А самое главное, он в своем ответе, то же заговорил о "помощи", имея ввиду не просто врачебную, а какую то другую, ему самому непонятную. С каким то неясным странным смыслом. При этом и незнакомец, и он, оба понимали, что говорят о "помощи" в том, другом смысле. Незнакомец улыбнулся.
- Минуточку! Сейчас все будет в порядке! - Он приложил пухлую ладонь к взмокшему лбу Филимонова, - Еще минуточку!
Затем он резко убрал руку и отступил на шаг, как художник от мольберта после заключительного мазка кистью.
Дрожь прекратилась моментально. Серегей Павлович неуверенно пощупал голову. Никаких признаков боли! Он глубоко вздохнул и облегченно выпрямился.
- Спасибо! Вы, наверно, врач?
- В некотором роде.
- Не знаю, что это было. Но, сказать честно, я перепугался. Подумал сердечный приступ.
Мужчина оглядел быстро, но цепко, скамейку, провел пальцем по шершавой поверхности и, убедившись, что краска засохла основательно, присел рядом.
- Инфаркт Вам не грозит, не беспокойтесь. Даже несмотря на то, что физкультуру, как видно, Вы игнорируете, курите и не прочь пропустить стаканчик-другой. Только не подумайте, что я это говорю в осуждение! Так, к слову! Я сам в жизни не делал гимнастику, курю с четырнадцати лет, а пью ежедневно.
Он вытащил небрежно из внутреннего кармана плоскую мельхиоровую фляжку.
- Глотните!
Сергей Павлович влил в себя изрядную дозу.
