Главный редактор Макарцев, человек приближенный к Суслову, любил, когда его хвалили на совещаниях в ЦК. "В таких действиях, -- пишет Дружников, -была особая радость: в любых обстоятельствах всегда поступать, как нужно партии, хотя ты лично можешь с чем-то и не согласиться, даже считать иначе. Да, иначе, поскольку ты не машина, а живой член партии. Но, конечно, не согласиться в душе, не высказывая этого. Поступить ты обязан так, как считает партия. Тут-то и коренится разница между ленинской принципиальностью и принципиальностью абстрактной, аполитичной совестливостью". Несмотря на это, Макарцеву приходилось покорно выслушивать в отделе пропаганды критику за ошибки в идеологической борьбе.
В "Ангелах на кончике иглы" появляется также главный советский вождь. В книгах о той действительности, претендующих на полное, учитывающее все сферы жизни описание, руководители партии и правительства фигурируют часто, хотя показаны бывают по-разному: в тональности серьезной, пугающей своей чудовищностью, или в сатирическом, гротескном свете. Достаточно вспомнить портреты Сталина в книгах Солженицына, Войновича, Зиновьева. Появляется вождь и в книге Дружникова, в реминисценции биографии одного из героев. Сталин лишен священного ореола: подчеркнут комплекс низкого роста, упомянуты сросшиеся второй и третий пальцы левой ноги. В коротком эпизоде мы видим и Хрущева.
Как и Суслов у Дружникова, Брежнев не назван по фамилии, писатель подобрал ему псевдоним "Человек с густыми бровями", благодаря которому идентификация безошибочна. Представляя же вождя, автор использовал сатирически-гротескный вариант, сознательно отвергающий сакрализацию. Издевательски звучит сцена импотентологической терапии, где писатель сочетает насмешку с приемом снижения. Нельзя здесь не вспомнить о "Зияющих высотах" Зиновьева, где в футурологической утопии заправилы должны быть избавлены от болезней и достигать наивысшей степени сексуальной потенции.
В более зловещем свете, чем партийные вожди, описаны органы госбезопасности. В образе Кегельбанова изображен Андропов, -- Дружников напоминает о его "заслугах" в подавлении венгерского восстания. Политическая полиция расширила контроль на все области жизни, в том числе и на прессу, хотя пресса была под надзором ЦК. В связи с грозящей идеологической диверсией, стимулом которой стали события 1968 года в Чехословакии, КГБ усиливает надзор за обществом. Самым опасным врагом становятся создающие и распространяющие самиздат оппозиционеры, -- они уже свободны от вируса страха. Они отдают себе отчет, что ложь охватывает и пронизывает всю жизнь, что вместо правды провозглашается полуправда или полная липа. Некоторые писатели обращаются к темам и проблемам, на которых лежит идеологическое табу, запрещенным цензурой, к таким, браться за которые не позволяла и самоцензура.
Таким образом родилась диссидентская литература. В ней отражалось новое явление -- инакомыслие. Важно было, чтобы запрещенные произведения охватывали самые широкие читательские круги, воспитание общества могло быть гарантией перемен. Самиздату потребовались авторы текстов, переводчики, переписывающие текст машинистки, распространители. КГБ объявил им беспощадную борьбу. Дружников представляет нам ее цели и методы, показывает, как руководство разрабатывает план действий (стенограмма совещания в КГБ), описывает конкретные мероприятия, направленные на запугивание и ликвидацию идейных противников.
В романе Дружникова необыкновенно важную идейную и фабульную роль играет мотив серой папки. Серая папка -- это вышедший в самиздате перевод известной книги маркиза де Кюстина "Россия в 1839". Описание России первой половины XIX века, данное де Кюстином, служит как бы характеристикой жизни советской России. Царская империя XIX века и коммунистическое тоталитарное государство похожи, как две капли воды. Эту правду, облаченную в исторический костюм, не должен знать житель Страны Советов, поэтому книгу де Кюстина признали вражеской. Она стала причиной крушения главного редактора Макарцева, которого заменяет связанный с КГБ, рабски послушный Степан Ягубов. Однако прежде всего она погубила Павла Ивлева. Последний, переведя книгу де Кюстина с французского и распространяя ее, стал опасным. Ивлев отнюдь не герой, открыто выступающий против системы. Его нельзя сравнивать с такими диссидентами, как Андрей Синявский, Анатолий Марченко или Владимир Буковский. Тем не менее, не теряя инстинкта самосохранения, он преодолел страх и поверил, что сделать доступным для читателя самиздата произведение де Кюстина имеет смысл. В глазах Дружникова он -- один из ангелов, пытающихся принести "благую весть" более широкому кругу людей в порабощенном обществе.
Книгу Дружникова нельзя ограничить жанром романа о среде, поскольку ее образный пласт значительно богаче. В воспоминаниях появляются лагеря и военное время. Писатель выходит далеко за пределы редакции московской газеты, благодаря чему мы получаем широкую панораму тоталитарного государства со всеми его признаками. Не ограничивается автор эпохой брежневского застоя, в многочисленных экскурсах он возвращается к более ранним периодам, к сталинизму, к годам оттепели.
Кроме работников редакции мы видим в книге других персонажей, представляющих разную среду. Свежая идея Дружникова -- показать их в официальных документах: автобиографиях, анкетах, которые им приходилось заполнять для отдела кадров или для загранкомандировок, а также разного рода характеристиках. Здесь обнаруживается лживость системы, доходящая до абсурда: смешное переплетается с серьезным.
Благодаря книге Дружникова мы знакомимся с советскими реалиями, когда привилегированная каста пользуется благами, недоступными другим гражданам. Более того, к касте иначе применяется закон: входящие в нее могут его нарушать, здесь действует протекционизм и кумовство. Мы видим повседневную жизнь, трудности и заботы героев, их маленькие радости. В фабулу вплетены любовные мотивы, секс. Однако среди женских образов нет таких замечательных индивидуальностей, какие мастерски создавала русская классическая литература. Автор тепло относится к своим героиням, но его женщины не перерастают уровня заурядности.
