Как интересную для характеристики С.Перовской подробность упомянем, что, несмотря на твердое решение бежать, она долго не приводила своего намерения в исполнение, пропуская очень удобные случаи, потому что во всю дорогу от самого Симферополя ей, как нарочно, попадались жандармы, что называется, "добрые", предоставлявшие ей всякую свободу, и она не хотела их "подводить". Только под самым почти Петербургом, к счастью для русской революции, ей попались чистокровные церберы.

В Петербурге Перовская пробыла, однако, очень недолго. Все предыдущие неудачи не только не сломили, но, казалось, даже усилили в ней жажду осуществить свой заветный план освобождения. Она едет снова в Харьков и, несмотря на опасность своего положения в этом городе, приступает к самой деятельной работе. Теперь она замышляет уже произвести массовое освобождение - если не всех, то по крайней мере значительной части заключенных. Дело было неимоверно трудное и затруднялось для нее еще ее нелегальным положением. Перовская преодолела, однако, первые препятствия и подготовила очень многое: ей удалось подыскать людей, устроить наблюдение за центральной тюрьмой и завести сношения с заключенными. Относящиеся к этому периоду письма, которые она писала в Петербург, дышат верой в возможность осуществления ее плана. Она просила только поддержки - людьми и деньгами. Деньги посылались в достаточном количестве, но в людях почти всегда приходилось отказывать по множеству других дел. Таким образом, главную массу работы Перовской приходилось нести на своих плечах. Сверх разнообразных конспирационных работ по своему предприятию она взяла на себя столь хлопотливое дело снабжения заключенных провизией, книгами, платьем и исполняла это с обычной своей добросовестностью и усердием: одна ее приятельница рассказывает, как по нескольку дней расхаживала она по магазинам, прежде чем купить ту или другую вещь для "централочных", объясняя, что, мол, те чулки или фуфайки кажутся ей недостаточно прочными или теплыми. Все эти занятия не помешали ей поступить под фальшивым паспортом на акушерские курсы, пройти их в 8 месяцев до конца, отлично выдержать экзамен и получить диплом - все с целью устроиться когда-нибудь в деревне для пропаганды среди крестьянства. При всем том у нее хватало еще времени на обширную пропаганду среди молодежи, где она имела массу знакомств и организовала местный кружок, просуществовавший более двух лет.

Возможность такой необыкновенной разносторонности объясняется самым характером С.Перовской: в революционную деятельность она вносила ту же серьезную деловитость, которую вносит в свои дела английский банкир, создавший поговорку "time is money" (время - деньги). Она не была дилетантом или артистом революции, а именно ее работником, дельцом. Вскормленная и вспоенная, можно сказать, на лоне "дела", она прониклась им вся, вполне, и потому всему прочему почти не отдавала ни мыслей, ни времени. Редкая минута пропадала у нее даром. Если она приходила к кому-нибудь, то не иначе как по какому-нибудь делу или в виду будущего дела. Посидев сколько нужно, она уходила, не тратя никогда часов и вечеров для одного только удовольствия быть в обществе приятных людей. Впрочем, деловитость никогда не переходила у Перовской в деревянность, в казенную сухость в ее отношениях к людям. Напротив, она очень любила и людей и общество, но только "дело" она любила еще больше. Приятельская болтовня, после некоторой весьма умеренной дозы, становилась ей скучной, и без малейшей тени рахметовской угловатости, с такой же простотой и естественностью, с какой болтала и шутила сама, она уходила и мчалась куда-нибудь на другой конец города своей быстрой ровной походкой неутомимого скорохода, засунув руки в рукава пальто или маленькую муфточку, наклонив немного вперед свою гладко причесанную русую головку и не поднимая глаз с земли, серьезная, сосредоточенная и слегка насупленная, точно и дорогою она продолжала думать о "делах", чтобы не тратить понапрасну времени. И подобный образ жизни она могла вести без малейшего утомления месяц за месяцем, год за годом, потому что она следовала влечению собственной натуры, не насилуя себя ни в ту, ни в другую сторону.

Однако, даже при ее энергии, ее способностях и упрямстве, не было никакой возможности довести до конца колоссального дела, задуманного ею. Мало-помалу организация "Земли и воли" совершенно перестала поддерживать ее. Борьба с правительством, разгоравшаяся все более и более, поглощала все наличные силы. Перовская делала все возможное и невозможное, чтобы привлечь кое-кого к своему предприятию. Но месяца два спустя после Мезенцовского дела общество "Земля и воля" должно было вынести жесточайший погром: наиболее деятельные из членов были арестованы, связи подорваны, а с ними сокращены и денежные средства. Оставшимся на свободе приходилось работать за четверых, чтобы только сохранить целость организации. При таких условиях нечего было и думать о попытке освободить "централочных". Перовская поняла это. На вид спокойная и даже не особенно грустная, по ночам она рыдала, уткнувшись головой в подушки: ей приходилось бросать на произвол судьбы своих несчастных товарищей и друзей, которых она так безгранично любила, бросать навсегда, безвозвратно, потому что она видела ясно, что невозможное теперь сделается потом еще более невозможным.

В конце 1878 года Перовская приехала в Петербург, и только с этого времени начинается ее деятельное участие в движении. Но когда после такого долгого отсутствия она снова явилась на поле битвы, все здесь переменилось: люди, тенденции, способы действия. Без нее, без ее ведома назрело новое направление, оформившееся впоследствии окончательно в "Народной воле". Политическая революция, признаваемая бесплодной и бесполезной старым революционным поколением, была провозглашена теперь необходимой ступенью к революции социальной.

Долго колебалась Перовская, прежде чем примкнуть к этому направлению, отодвигавшему на второй план чисто социалистическую деятельность. Народовольцам, желавшим, разумеется, привлечь на свою сторону такую силу, пришлось сломать немало копий в диспутах с ней.

- Ничего с этой бабой не поделаешь! - не раз восклицал Желябов.

Но нет ничего беспощаднее факта, и ни пред чем не склонявшаяся Перовская должна была положить оружие. Она примкнула наконец к новому направлению, так как действительно оно было единственное фактически возможное при условиях, созданных правительством. А раз примкнувши, она отдалась ему всецело, без оглядки, как все цельные натуры, и именно в могучей борьбе с самодержавием и обнаружила во всем блеске свои дарования и энергию.

Не станем излагать истории деятельности Перовской за последние два года ее жизни: при ее уменье работать это доступно лишь для обширной биографии, а не для краткого очерка.

Она принимает деятельное участие почти во всех выплывших наружу покушениях и во многих других, оставшихся неизвестными, и она была самым полезным человеком во всех организационных работах, потому что при своем холодном, проницательном уме умела предвидеть, оценить и взвесить самые ничтожные мелочи, от которых часто зависит успех или неуспех предприятий наиболее грандиозных. Она же была членом кружка, руководившего с редким у нас успехом рабочим делом в Петербурге. Не довольствуясь собственной кипучей деятельностью, она организовала вспомогательные группы для частных функций. Она заводила обширные связи с молодежью и после своих чисто конспирационных работ наибольшую часть времени посвящала деятельности именно в этой среде, откуда революция до сих пор черпает свои главные силы.

Перовская горячо любила эту среду; и едва ли можно указать в нашей партии человека, деятельность которого здесь была бы до такой степени плодотворна. Она завоевывала себе все симпатии молодежи своей простотой, отсутствием какого бы то ни было желания рисоваться и импонировать своим прошлым; она очаровывала ее своим умом, покоряла непреодолимо убедительной речью и, главное, умела одушевить, увлечь собственной заразительной преданностью делу, сквозившею из всего ее существа. Любовь и энтузиазм к ней во всех кружках, где ей приходилось действовать достаточно долго, - в Харькове, Петербурге, Симферополе, - переходили в настоящий культ. Влияние ее на молодые души было неизгладимо именно потому, что она своей личностью действовала на самые глубокие нравственные стороны человеческой натуры.