Явился унтер-офицер с фонарем, и они отправились втроем через темный двор.
Катя пошла за ними.
Она знала, что Владимир должен быть там, потому что ему негде было спрятаться: все было так внимательно обыскано. Она предвидела нечто ужасное. Но не идти не могла: оставаться и ждать было еще ужаснее.
Жандарм растолкал няню, которая притворялась спящей, а может быть, и взаправду заснула.
- Что такое, что нужно? - бормотала она.
- Вставай, одевайся.
Старуха повиновалась.
Флигель был осмотрен. Преступника там не было.
Прокурор начинал терять терпение. Он обменялся несколькими словами со своим товарищем.
- Нужно допросить эту старую каргу, - сказал он.
- Слушай, - обратился он к старухе. - Смотри мне прямо в глаза.
- Чего смотреть, и так вижу! - огрызнулась няня.
- Не разговаривать! - крикнул прокурор. -- Отвечай: где тот молодой барин, что к вам сюда пришел в прошлый понедельник?
- Мне почем знать барские дела? Мое дело подначальное. Пришел и ушел, стало быть, коли нету.
- Слушай, хоть ты и старуха... - грозно начал прокурор.
Жандармский офицер тронул его в эту дшнуту за плечо и указал глазами на кольцо, висевшее на потолке.
Катя посмотрела туда же, и холодный пот выступил у нее на лбу.
"Он там, наверное", - подумала она.
- Ах, да, это правда! - весело сказал прокурор.
Затем, обращаясь к Кате, он прибавил: - Позвольте, пожалуйста, лестницу. Там я видел у вас в чулане.
- Сделайте одолжение, - отвечала Катя, ни жива ни мертва.
Офицер с солдатом вышли и вернулись через минуту с маленькой комнатной лестницей и приставили ее к стене.
Жандармский офицер, которому принадлежала честь открытия трапа, полез по ней с фонарем в руке.
Лестница была несколько коротка, а он был мал ростом. Желая подняться выше, он ступил ногою на верхнюю полку этажерки, которая висела на стене тут же слева. Но гвозди не выдержали, и этажерка, книги, жандарм и лестница - все полетело на пол.
Жандарм чуть не упал на спину прокурору, который нагнулся, чтобы поднять с земли сложенный вдвое листок почтовой бумаги, вывалившийся из одной из книг при падении.
То было прощальное письмо, которое Владимир оставил Кате накануне, собираясь уходить, и потом забыл уничтожить.
Прокурор прочел его и от досады помянул черта.
Добыча ускользнула от него перед самым носом.
- Что такое? - спросил его достойный товарищ.
- А вот читайте.
Жандарм взял записку.
Сомневаться было невозможно. Внизу стояло число и подпись: Владимир Волгин. На заголовке: Екатерине Васильевне Прозоровой. Происхождение записки было ясно, и оно подтвердило вполне показания, случайно вырвавшиеся у Кати.
- Вам, вероятно, приятно будет, - ехидничал прокурор, обращаясь к Кате, - узнать о признательных чувствах к вам вашего протеже.
Он подал ей записку.
Катя прочла, ничего не понимая. Одно она чувствовала, что произошел какой-то кризис и что дела Владимира каким-то чудом поправляются.
- Вы мне позвольте этот документик обратно, - сказал прокурор. - Мы должны приобщить его к делу. Я думаю, - обратился он к жандарму, продолжать долее обыск и допрашивать остальную прислугу - бесполезно.
Тот с ним согласился.
Владимир был спасен.
Тут же был составлен краткий протокол, что по показаниям хозяйки дома и няньки, крестьянки такой-то, и по найденной после записке оказалось, что неизвестного звания человек, проживавший под именем Владимира Волгина, скрылся неизвестно куда накануне обыска.
Катя подписала, не читая. Она все еще не могла прийти в себя.
Через несколько минут телеги застучали снова у подъезда. Жандармы уехали.
VIII
Когда звук их колес замолк вдали, няня приподняла ручкой метлы крышку трапа и крикнула Владимиру:
- Выходи, барин, уехали!
В отверстии показалось улыбающееся лицо молодого человека. Сверху ему все было слышно. Повиснув на кольцах, он соскочил вниз.
- Ну, счастлив твой бог, барин! - сказала няня. - Ты, видно, в сорочке родился.
- В сорочке, бабушка! - согласился Владимир, продолжая улыбаться. - А где же твоя барышня?
Кати не было в комнате.
- К себе ушла, - отвечала няня. - Велела тебе дожидаться.
Через четверть часа вошла Катя. Она была одета по-дорожному, в шляпке, синем суконном платье и коротенькой безрукавке. В руках у нее было легкое мужское пальто, мужская дорожная фуражка и маленький ручной чемодан.
- Вам нельзя здесь оставаться ни минуты более, - сказала она. - Но я думаю, вам лучше немного переменить вид, чтоб вас нельзя было узнать по костюму.
Я принесла вам братнино пальто и фуражку. Вы с ним почти одного роста. Да вот возьмите чемоданчик: это придаст вам более дорожный вид.
- Это хорошо, спасибо. Я ухожу сию минуту.
- Нет, вам нельзя идти пешком. Из города пароход уходит рано утром, а теперь уж час ночи. - Она посмотрела на маленькие серебряные часы, висевшие у нее на поясе. - Вы туда не доберетесь вовремя. Идите за мной.
- Прощай, няня! - обратилась она к старухе. - Присмотри за мамой. Если спросят меня, скажи, что я поехала за доктором.
- Прощай, моя пташечка. Уж будь покойна. Догляжу. Прощай и ты, барин.
- Прощай, бабушка, спасибо тебе! - сказал Владимир.
Они вышли. Катя повела Владимира к сторожке, куда запиралась на ночь лодка. Они спустили ее на воду. Катя взяла пару весел.
- Нам нужно гнать что есть силы, чтобы попасть вовремя, - сказала она.
Они направили лодку на середину реки и пустили ее стрелою вниз по течению. Ночь была ясная, безлунная. Тысячи звезд смотрели на них из темно-синей высоты. Далекие берега с деревнями, церквами, рощами медленно уплывали от них, погружаясь в туманную мглу. Мерно, в такт ударяя веслами, они неслись.
Когда они прибыли к городку, где приставал пароход, было пять часов. Пароход отходил в шесть без четверти.
Катя постучалась к знакомому рыбаку и сдала ему лодку, которую он должен был доставить обратно Они пошли по пустынным улицам к пристани, почти не разговаривая дорогою. Катя была утомлена и разбита долгой греблей и волнениями прошлой ночи Владимир был сдержан и молчалив. На душе у него залегла тяжесть, которую даже счастье снова возвращенной свободы не могло совершенно облегчить. Он не сомневался ни минуты, что Крутиков на него донес. И Катя будет его женою!
Катя первая прервала молчание.
Послушайте,- сказала она, - когда вы приедете в Петербург не можете ли вы как-нибудь дать мне знать что вы прибыли благополучно?
- Хорошоблагодарю вас, - сказал Владимир. - Только едва ли это необходимо. Если меня сторожат и арестуют на пристани, вы это сами увидите. А если нет то можете считать меня в безопасности. Я доеду на пароходе до Нижнего, а оттуда ничего не стоит добраться до Петербурга.
- Нетвсе-таки дайте знать, - настаивала Катя.
- Хорошо, - сказал Владимир. - Писать мне к вам, конечно невозможно. Но мы сделаем вот что. Скажите сколько вам лет?
- Двадцать два, - ответила Катя, несколько удивленная таким приступом.
- Нутак вот. двадцать второго - число ваших чет - я напечатаю в вашей газете какое-нибудь дутое объявление, скажем, об уроках испанского и португальского языка, и дам дутый адрес, где опять же будет двадцать два, число ваших лет. Ну вы и будете уж знать что я в Петербурге.
Катя подивилась легкости и простоте его плана и сказала, что будет ждать двадцать второго.
- Мне тоже нужно о чем-то вас попросить, Катерина Васильевна, - сказал Владимир после некоторого раздумья.
- Ну что, скажите.
- Помните наш вчерашний разговор насчет вашего брата?
- Еще бы! Конечно, помню,- сказала Катя.
- Можете быть уверены, что и я его не забуду. Но только дайте мне слово, что вы ни одной живой душе не скажете о моем намерении. Вы понимаете, ч го это - не моя прихоть: все в этих делах зависит от сохранения тайны. И я не о себе только хлопочу.
