Олег размахнулся, чтобы ударить по ненавистной роже, и рухнул на стол. Рухнул - и не поднялся. Поднялся Гоша, жалеючи, погладил Олега по волосам:
- Мы пойдем, Альберт, а ты оставь у дверей Юру и тоже отдохни до утра. Пойдем, Зоя.
Зоя встала и, некрасиво раскорячившись, ударила Олега ногой.
- Пьяная скотина! - возвестила она с радостью.
...Она ударила голой пяткой по мокрому песку. Узкая ямка заполнилась водой. Вода в ямке была желтая, мутная; в ней вертелись песчинки.
Затем маленькая, влажная и прохладная нога наступила на его горячую спину и медленно погладила вдоль позвоночника, и песчинки скрипели под ее ступней, и песчинки корябали его спину. Он перевернулся и посмотрел на нее. Ее купальник был холодный-холодный, и он вздрогнул.
Он бежал вдоль воды по песку. Бежать было трудно: ноги вязли и подворачивались; но бежать было легко: ни полуфинальных, ни финальных забегов.
Он надел шиповки, стараясь не рассматривать соперников. Свободно и изящно взмахивая ногами, они разминались перед стартом. Они поочередно делали рывки, каждый со своей дорожки - примеривались. Они бежали - мощно, резко, стремительно. Нет, он так не умел и вряд ли сумеет. Он тоже попробовал свою дорожку. Когда он выпрямился после пробного старта, то увидел впереди красную майку знаменитости.
"Салочка, дай колбаски! Салочка, дай колбаски!" Мальчишки убегали и разбегались. Модный чубчик бил по бровям, а из-под бровей лил пот, лил в глаза. Наконец он увидел нужную спину: спина горбилась - встречный ветер раздувал полосатую рубашку. Спина ближе, ближе. Лишь бы не поскользнуться на траве. Теперь осалить, теперь увернуться, а теперь можно самому звонко и победно кричать: "Салочка, дай колбаски! Салочка, дай колбаски!"
Он снял брюки и свитер, сложил их на зеленой травке. Рядом раздевались они. Все одинаковые в тренировочных костюмах, они теперь выглядели по-разному. В разных майках, с различными прическами, с разноцветно загорелыми фигурами. "На старт!" - раздалась команда. Они шли впереди, и мышцы играли на их могучих ногах. Раздался выстрел, и разноцветные майки впереди помчались. Но они не удалялись, они стремительно стояли на месте, а мчался он. Нет, и он не мчался - ведь майки не приближались. Лишь когда скорость завалила его на вираже, он понял, что и он и они - бегут.
На прямой все сблизились и плотной группой важно побежали вдоль бровки. Коротким рывком обойдя одного, он пристроился в затылок знаменитости. У знаменитости была конопатая спина, а на правом плече небольшой красный прыщ. Прыщ успокоил его. И он, радуясь своему спокойствию, пробежал за знаменитостью весь первый круг.
Идти было некуда. А нужно было идти. Он шагнул вперед. Он шагнул вперед, а знаменитость осталась сзади. Метров сто продолжалось одиночество, но знаменитость снова вышла вперед, и конопатая спина стала медленно удаляться. "Салочка, дай колбаски! Салочка, дай колбаски!" Откуда-то из-под бровей лил крупными каплями пот, лил в глаза. Спина все ближе, ближе. И в последнем вираже он обошел знаменитость. Теперь можно звонко и победно кричать: "Салочка, дай колбаски! Салочка, дай колбаски!"
Он вышел на последнюю прямую. Он бежал один. Он бежал вдоль воды по песку. Бежать было трудно: ноги вязли и подворачивались, бежать было легко: ни полуфинальных, ни финальных забегов.
Как он пробежал последние десять метров, он не понял. Он пересек финиш и упал.
Он упал там, на площади...
Сон алкоголика беспокоен и краток. Олег проснулся, увидел перед собой незнакомые обои и долго пялился на выцветший, с подтеками, нарисованный букетик. Видимо, вспомнил, что было, и застонал. Постонав, спустил с тахты ноги и сел, обхватив обеими руками голову. Заботливый Альберт раздел его до трусов и пледом накрыл.
Он встал и чуть не упал, запутавшись в пледе. Зло отшвырнув его, Олег осмотрелся в полутьме. Первое, что ему попалось на глаза - серый свет в щелях между досками, которыми были забиты окна. Потом - стол, на котором стояли две бутылки шампанского, две бутылки коньяка, бутылка водки, бутылка виски и два блюда - с яблоками и виноградом.
Он отвернулся и увидел свою одежду, аккуратно повешенную на стул у тахты. Покряхтывая, натянул джинсы, постанывая, влез в джемпер, куртку пока не стал надевать, с неимоверным трудом зашнуровал кроссовки.
Отдохнул самую малость, затем подошел к двери и дернул ее за ручку.
- Что надо? - еле слышно спросил из-за толстой двери Юра.
Олег не ответил и, не глядя на стол, прошел к умывальнику. Воды в кране не было, водопровод, вероятно, отключили, но рядом стояло полное ведро, на умывальнике - кружка. Поливая себе из кружки, он небрежно умылся.
Вернулся к двери, зажег противный желтый электрический свет и сел у стола. Долго сидел, разглядывая бутылки. Оторвал виноградный шарик, вяло пожевал и выплюнул в угол кожуру. И решился наконец. Мастерски придерживая пробку, почти без звука открыл бутылку шампанского, выпустил газ и, наклонив стакан, осторожно, по краю, стал наливать. Наливал малыми дозами, чтобы пена успевала оседать. Стакан был полон, и он поднял его.
Альберт взобрался на нужный этаж на мягких лапах, так, что даже Юра не слышал. Увидев Альберта в самый последний момент, он вскочил со ступеньки, на которой сидел.
- Проснулся? - деловито спросил Альберт. - Не ты, а он?
- Давно уже, - отрапортовал Юра.
- Ну, и как?
- Дернулся в дверь сначала, а потом притих. Минут через сорок песни петь начал.
- Какие песни пел?
- Из Окуджавы. "Синий троллейбус", "Вы слышите, грохочут сапоги" и еще что-то...
- Понятно. Я пойду к нему. Если ты понадобишься - позову.
Юра передал ему ключи. Альберт открыл дверь и проник в помещение.
Олег лежал на тахте лицом вниз, раскидав руки-ноги. Спал. Альберт подошел к столу - бутылка из-под шампанского была пуста, а в одной из коньячных оставалось на донышке.
Альберт щелкнул выключателем: больно уж противен днем желтый электрический свет. Но стало сумрачно и тоскливо - еще противней. Он снова включил электричество. Присел на тахту рядом с Олегом и слегка потрепал его за плечо. Олег не реагировал никак. Тогда Альберт перевернул его на спину и стал хлестать по щекам - довольно чувствительно.
- Почему дерешься? - плохо произнося слипающимися губами слова, промямлил Олег. В мутных его очах соображения не было.
- Как ты тут? - с брезгливой жалостью спросил Альберт.
- А, это ты, Альберт. - Олег, коротко дыша, присел на тахте, и его осенило: - Сдавай по-быстрому!
Желание выпить придало ему сил, и он, слегка пошатываясь, направился к столу и сел на стул.
Альберт устроился напротив и засомневался:
- Не много ли будет, Олег?
- В самый раз. Еще сто пятьдесят - и все.
- Как знаешь, - уступая, Альберт открыл непочатую бутылку коньяка, налил рюмку Олегу, налил рюмку себе и поднял свою: - За то, чтобы все это кончилось как можно скорее.
Разом маханули. У Олега не пошло: кашель с одновременным позывом к рвоте выбросил, разбрызгал коньяк. Откашлявшись и вытерев слезы, он сказал извинительно:
- Жестковат мне коньяк для начала. Шампузея лучше пойдет, - взял в руки откупоренную бутылку шампанского, посмотрел на просвет - была пуста, поставил ее на пол и занялся второй, закупоренной. На этот раз открыл варварски: с громом, взрывом, пеной. Налил себе стакан, а Альберту предложил: - Ты себе коньяку наливай, - и, проследив за тем, как наливал себе Альберт, поддержал его тост: - Ну, за что, чтобы все кончилось.
Альберт откинулся, принимая дозу, и в этот момент Олег, выхватив бутылку из-под стола, стремительно нанес ему удар по темени. С мягким стуком Альберт упал на пол.
- А, черт! - громко заговорил Олег. - Сверзился! Ну, ничего, встану. Вот и встал. А теперь мы с тобой, Альберт, споем, что-нибудь из Окуджавы.
Говоря, он наклонился над Альбертом и быстро прощупал его. Из внутренних карманов извлек ключ от двери, кнопочный нож и короткую дубинку. Кончив говорить, поднялся с колен и запел:
