Потому в том бесконечном балансе созидания и разрушения, что наедине с собственной совестью ведет каждый из нас, он будет всегда побеждать безразлично, добро ему придется творить или зло. Не из гуманности или благих побуждений, а просто из осторожности, из неуемного чиновничьего желания перестраховаться, он будет ограничиваться постным, безопасным добром. Завязнет в олимпиадах и утренниках, нескончаемой подаче докладных записок, которые все равно никогда не утвердят. Он наверняка попытается завести себе подчиненных и не откажется от попутных взяток. Асафий - первый симптом бюрократии в нашем маленьком коллективе.

На самый ничтожный отрезок времени я почувствовал себя обманутым. Будто встретил самого себя с наклеенной бородой и фальшивым протезом в подземном и переходе и, не разобрав, подал монету.

Но тут же мысли едкой кислотой догадки стали выискивать в этой ситуации трещины ответов. Почему это произошло, нельзя ли проделать с Асафием ту же метаморфозу, что претерпел я сам? И за ответом не приходиться долго ходить от стены к стене - он лежит на поверхности. Плоды нашего труда обесценивают наши же усилия - отсутствие самых страшных, кровоточащих язв порождает стремление к покою. Мне вспомнился другой мой сон: я мою руки в чане с кровью, отдираю прилипшую краску, вычищаю грязь из-под ногтей, а кровь не желает пачкать кожи - аккуратными капельками сбегает в чан. Но ненависть утрачивает свою необходимость, исчезают оправдания зла, и основная пружина моего предприятия скоро проржавеет, вся строгость и элегантность управленческих решений обернется тягомотиной бумагомарательства. Ни завтра, ни через год, но я превращусь в очередного провинциального прожектера, отягощенного черными воспоминаниями.

И как только я понимаю это - прошлое будто воскресает. Чиновничья жажда теплого местечка вгрызается в печень, лень зовет на боковую, к продажности и обывательству. Отчетливо припоминается, что на базе нет первоклассных учителей и дети, которых с таким трудом удалось вытащить из столицы, останутся здесь полувыученными. Я давно уже не загорал на пляже, не сидел в хорошем ресторане и не слушал оперу.

Но вспышка ностальгии не зажгла моего сердца. Долг, дружба, совместные достижения и грехи - все это удерживает меня от немедленного написания проекта о сотрудничестве со столичными каналами и долгой командировки. Да и власть над людьми неизмеримо приятней командования цифрами. Я сроднился со своим делом, врос в него, пропитался радостями и огорчениями, мечтами и неудачами. Не захотел продавать то, чему отдал так много сил.

Надо просто найти новые формы действия.

This story is total fictional.

Март 2004