- Рискну предположить, подкладывают кнопки на стул?

- Слушай, что ты за психолог такой? - пациент сжал челюсти и на секунду его лицу вернулась прежняя сила.

- А я тебя не утешаю, - Адриан пожал плечами, - Сюда приходят учиться смотреть на смерть. Я смогу заставить тебя расслабиться, но сейчас мне важнее узнать твои реакции на раздражение. Чем тебя достают?

- Всем! - Вадим почти сорвался. Его голос повис на грани громкого слова и крика, - Проблемами, секретаршами, производством, бумагами. А что ни возьмись - везде гадости. Сегодня он поставил на интерком голос маленького мальчика! Визгливый и слова говорить не умеет. Его невозможно слушать. Я сюда и примчался. Всю бумагу в кабинете покрыли водяными знаками - моя физиономия в разных гримасах. Это...

Пациент справился с собой, глубоко вздохнул, прикрыл глаза.

- Не так плохо. А какая защита от программ в дисплеях, от подсознательного внушения?

- Ваши безопасники у меня крутились. Что-то в машину поставили. Другие дисплеи отключили. Регулярно заходят. Нормально, - Вадим в рассеянности потер переносицу, а Ирм тут же нашептал Адриану, что пациент раньше пользовался очками. Осталась близорукость восприятия окружающего пространства.

- А сторонников у тебя там много? Не один же ты в офисе?

- Имеются. Но мне приходится держать на себе все дело.

- То есть вторая сторона работает только на разрушение, а ты на созидание?

- Да, - Ирм подсказывал Адриану, но тот и сам видел.

- Неправда.

Усталый богатырь резко поднял глаза и встретил радушный взгляд жизнелюба.

- Видишь ли, Вадим, случай действительно сложный. Применим чуточку самоуверенности, безапелляционности. Наглости. Придется устанавливать пронырливость. Убирать брезгливость. Разбираться с ложью самому себе. Словом, поработаем на славу.

Адриан увидел сомнение в глазах пациента.

- Тут, случаем, не тоталитарная секта?

- Намекаешь на зомбирование? Дескать, вытрясем из тебя все, превратим в марионетку и оставим полным психом?

- Вроде того.

- Резонная мысль. Сейчас сделать из человека говорящее чучело - раз плюнуть. Но есть парочка контрдоводов. Чем проще программа, что вкладывается в личность, тем меньше эта личность работает. Скажем, внушу я тебе, чтобы ты отдал все свои деньги. Почти разрушу личность. На передачу денег уйдет полчаса. И все. Чтобы ты деньги всю жизнь зарабатывал, надо оставить тебе чуть больше соображения. Чтобы делал это эффективно, а не тупо клянчил мелочь в переходах, - нужно сохранить твою индивидуальность. Чтобы ты делал это эффективней других - твою личность надо развивать. Вот и подумай - та работа, которую ты делаешь, она нуждается в интеллекте? Или с ней справится твой компьютерный секретарь?

- По-моему, это попытка отделаться лестью, - Вадим подозрительно сощурился, - Знаю я такие приемчики: вы слишком умны и гениальны, чтобы вас можно было обмануть. Чистая пирамида.

- Приятно когда пациент не доверят врачу, - Адриан искренне улыбнулся, - Это делает мою работу более продуктивной. А если серьезно - я ведь не требую денег. В марионетку тебя могли превратить и наши безопасники. Акции и так у корпорации. После юридической победы сменить тебя можно будет росчерком пера. Еще вопросы?

- Нет.

Из стола выросли дисплеи. Изображение на них готово было проникнуть в душу пациента. Вадим подобрался, вцепился пальцами в подлокотники и несколько раз глубоко вздохнул. Адриан одел очки.

- Поехали.

Всплеск информации. Адриан нырнул в сознание пациента, как в мутный, до половины забитый мусором колодец. Во всей старой литературе его смешило, что мысли человека можно читать. Глупости. Как прочесть образ, ощущение? Если переводить все это в текст, психиатр всегда будет отставать на полшага. Потому сейчас в деле изображение и звук. Слабый генератор запахов. И мощный компьютер, который в состоянии воплотить на экране весь образный хаос человеческого рассудка.

- Вот и посмотри на себя в зеркало. Хорош?

Портрет на дисплее, плод работы программ и психолога, был воплощением всех недостатков и пороков оригинала. Еще немного - и образ стал бы карикатурой, гротеском, но сейчас пациент себя узнал.

- Смотри не отрываясь и слушай. Вот твоя раздражительность, - будто тени прошлись по уголкам глаз, крыльям носа и подбородку Вадима, - Попробуй ее подавить.

Из бокового экрана высунулась рожа. Плешивый, слюнявый, какой-то весь перекошенный олигофрен начал медленно и занудно крыть пациента на все корки. Одновременно голос Адриана изменился: стал поддерживающим, ободряющим.

- Кто он такой, этот урод сбоку? Он пустота. Он не страшен тебе. Его нет.

- Я понимаю. Стараюсь, - Вадим расслабился, смотрел на свой портрет чуть отрешенно.

- А теперь готовься.

Боковой экран опустел. Секунда, вторая, третья. И слюнявый идиот заверещал из другого экрана.

- А черт! - Вадима подкинуло, а его портрет перекосило.

- Вот! Здесь пробел. Первая реакция - крик и пустая злость! - Адриан говорил громко, чтобы Вадим не начал ругаться, - Ты тратишь нервы!

На экране отразилось лицо пациента в момент срыва - тягуче двигались зрачки, приоткрывался рот.

- Этот момент. Запомни - нельзя возмущаться. Люди должны ощущать твои действия, а не эмоции.

Вадим посмотрел. Притих. Опустился в кресло.

- Начинаю понимать. Давай дальше.

Следующие три часа они продуктивно закаляли его личность.

После, когда пациент перед самым уходом смотрел успокаивающую цветомузыку, пришла новость, которой ждали вторую неделю. Немедленно бежать не требовалось, и Адриан решил проветриться. В садике еще было пусто - а у зеркала стояла Лена. Рустиковы показывали ей, что оно могло. Сбоку не видно было, какие у них сегодня вкусы, но внушение они включили на полную мощность. Музыки не слышалось, да и зачем им музыка: их тихие, на грани шепота голоса, сплетались в подобие мелодии. Супруги не танцевали, но двигались в гармонии - перемещались ладони, локти, ступни. Замри они на миг, все было бы совершенно обычно, людей в таких позах можно каждую минуту увидеть на улицах. Но сейчас они обволакивали ее. Рустиковы "ставили интим" - создавали обстановку доверия. Их первый стандартный шаг.

Адриан несколько секунд оценивал положение. Нет. Она им не по зубам, напрасны их увертки. Нет той млеющей улыбки, томности, покорной расслабленности - в глазах только любезность. В наклоне головы твердость. Независимость.

Он чуть слышно прищелкнул пальцами и тихо подошел к ним. Дисплей, послушный его воле, отразил Адриана в обычном виде.

- Внимание, - самая маленькая доля стали в голосе и безразличие на лице, - Набран состав младшего звена. У нас работа, - и, чуть мягче, смотря ей в затылок, - Будем строгать "буратин".

Никогда бы корпорация не стала содержать такое подразделение разоряться на мелкие фобии своих сотрудников и лечение посторонних. Души надо было бронировать управленцам, делать это с разбором и тщанием - чтобы только свои безопасники могли приоткрыть панцири и прощупать их на предмет лояльности. В идеале менеджеры должны были стать штучным товаром, но такую загрузку группа бы не потянула, да и не допускали новичков к уж слишком большим тайнам. Была еще специфика набора кадров: после конкурсов они приходили большими партиями.

- Все в сад.

- Да, мы это там делаем, - почти в унисон проговорили супруги.

В саду уже было тесно. Полтора десятка свежих лиц - молодых, чуть тронутых цинизмом обучения и подсушенных бухгалтерским делом. Новенькие расселись на всех горизонтальных плоскостях. Максимыч был уже здесь, при командной работе он был главным.

Что свежачок наглый - это хорошо, легче будет раскачиваться.

- Дамы и господа! - начал Адриан, бодро перемещаясь по диагонали садика и стараясь не отдавить никому ноги.

- Леди и джентльмены, - продолжил Рустиков, застрявший у входа.

- Подчиненные! - каркнул Максимыч от колонны, - Сейчас перед вами ставится учебно-игровая задача: подороже продать мне свою душу!