Саах взял себе большую тарелку пельменей, уселся за стойку, и, уплетая их один за другим, впитывал события. Его черный бездонный взгляд время от времени встречался с пылающим пронзительным взглядом поварихи, и она томно опускала глаза, краснея от приливающей страсти. Как ее тянуло к нему!.. Саах равнодушно скользил взглядом поверх голов... Он задыхался. Кусок не лез в горло, изголодавшееся тело отказывалось принимать пищу. Он посмотрел в упор на Йу и Нат. От первой веяло чистотой, любовью и свежестью, от второй силой, поддержкой и простотой. Всех троих окружало нечто, как будто отдалявшее их за миллионы миль отсюда на берег лазурного моря... Кто-то, протискиваясь в толпе мимо них, случайно задел Сааха под руку, и стакан вина из его пальцев кувыркнулся на пол, рассыпавшись осколками в красной луже. Звона почти не было слышно из-за шума голосов, выкриков и взрывов смеха. Они расплатились и вышли. Стоянка автобусов пустовала, как и с утра. Неизвестно, ходили ли они вообще из города на эту станцию. Неизвестно, существовал ли сам город. Людям было хорошо здесь. Они, подобно дроздам, не думали о завтрашнем дне, наслаждаясь текущим мгновением, отдаваясь похоти, грабежу приезжих, еде и сну. Время остановилось в небытии, нарушаемом лишь чьей-то смертью в результате сумрачной пьяной поножовщины... Они ушли в лес и, облюбовав поляну, сели под березой. Мир станции вмиг ушел в нереальность, как сон, который надо забыть. Солнце было почти в зените.
- Помнишь, - спросила Нат Сааха, - эту вещь, которая начиналась "...музыка окутывала Сайна, обволакивала теплым покрывалом и несла в далекие миры..."? Где это было?
- Вот здесь, - показал Саах на грудь, - в первом слое...
Йу блуждала взглядом вокруг, выхватывая из пространства предметы, погружаясь в них; четко прослеживаемые формы вдруг как будто проявляли прозрачность и раскрывались, оставаясь теми же. Тут она подняла глаза к небу и застыла, уйдя ввысь. Саах вспомнил, как они шли по этому бескрайнему лесу три недели, полагаясь только на интуитивное чувство направления, не думая ни о погоде, ни о пище, ни о натруженных ногах. Это было частью их опыта. Это было, как путь, который не существовал. Который возникал прямо у них под ногами. Может быть, в будущем узнают о результатах и все станет проще. Но первопроходцам всегда труднее всего...
Солнце зашло. Повинуясь обстоятельствам, они вернулись к избам. Йу и Нат уединились во флигеле, задернув занавески, а Саах пошел к гостинице. Там играли в карты. Он подсел к игрокам и вошел в игру, глядя черным взглядом сквозь стол, соседей по игре, стены и потолок в (как казалось мужикам) бездну мрака и ужаса. Спокойное выражение ни разу не покидало его лица, и... это был напряженный поиск.
- ...и вот бывают странные люди, - отчетливо слышал Саах голос одного из игроков, - вот, например, вроде тебя, парень. Вышел из лесу, с двумя бабами, почти налегке...
- ...ну, и что же здесь особенного? - спросил он мужика мягким, почти женственным голосом, заставившим того запнуться. Что-то произошло. Собеседник был поражен. Он не мог оторваться от двух черных дыр, на дне которых копошились черви, а в самой глубине горел маленький огонек свечи. Два глаза приближались все ближе, и вот они поглотили мужика и понесли на огонек. Это было бы восхитительным, чудесным, но путь был прегражден мерзкой трясиной, кишащей червями и гадами, в которую он стремительно несся.
- Не надо!!! - крикнул мужик одними губами. Саах отвернулся и стал сдавать карты.
- Кто ты? - едва прошептал этот грубый мужчина, только сейчас почувствовавший, казалось, какую-то потерю. Потерю "нечто", ушедшего еще в детстве и вот сейчас на миг вернувшегося к нему, чтобы... возможно больше не возвратиться никогда.
- Кто ты? - шептали губы.
- "Я? Зеркало", - тихо ответил Саах. - "Для тебя, по крайней мере".
Все это продолжалось долю секунды, никто ничего не слышал, а если бы и слышал, то не понял бы ни грамма...
Ночь вступала в права, неся море новых желаний, мыслей, импульсов. Человек всегда, подобно марионетке, отдается на волю этого потока, растворяясь в том, что, в-общем-то, должен преобразовать, и сам править этим, не позволяя безволию окутать себя... Но мир, он ведь не хотел меняться.
"Мать, что не можем мы, можешь ты..." - Саах сидел на полу. Игроки ушли предаваться веселью, но по меньшей мере несколько из них сегодня будут не так жадно искать объятий женщины, тоскуя по объятиям того, что есть мы сами внутри, в реальности, что есть человек на самом деле. Саах называл это "сеять". Сегодня он опять "сеял" после месячного перерыва. "Да, нынче по крайней мере несколько мужиков пожалеют о содеянном". Саах не сознавал, как близко он был к истине, думая таким образом.
Что-то должно произойти, иначе откуда такой прилив сил. Тело всегда чувствовало, знало о том, что предстоит, раньше ума, и накануне решительных действий переполнялось энергией, как бы предполагая ее растрату. Саах поднял голову, встал, спустился вниз.
Пьяные люди сидели, лежали, ходили в большом зале. Напряжение у него в теле нарастало. В воздухе бродили неясные ощущения, неосознанные желания. Людям нужен был толчок. Он был дан какой-то парочкой, уже вступившей в интимную связь. Все глаза загорелись, все мышцы напряглись, а руки стали жадно искать тел. Облако неподвижности окутывало Сааха, белое облако прозрачной и твердой, как алмаз, силы. Чудо было здесь, но мир не хотел меняться, а сделать Это помимо его желания было равносильно катаклизму. Он сел в углу на пол. Раздались крики, ввалились с десяток-полтора людей со скотскими лицами, свечи в дырах глаз погасли, зашевелились черви. Были слышны крики женщин, переходящих из рук в руки по кругу. Слышались страстные стоны, плач, смех. Вид оргии был нереален, как будто все состояло из пепла. Саах резко встал, огляделся, в несколько прыжков пересек комнату, вырвался через двери на улицу и... В окнах флигеля горел свет. Саах был теперь просто человеком. Через двери банда мужиков вытаскивала из флигеля Йу и Нат. Огонь застлал глаза Сааха, перед взором закружились вспышки красного света. Он оказался в толпе, сокрушил ударом челюсть одного, разбил головой нос другого и упал, отброшенный ударом сапога в висок. Несколько ножей сверкнуло над ним, и чей-то голос посоветовал ему убираться, пока жив... Это должно было быть, но как, Саах не знал. Он встал и увидел стальную стену, ощетинившуюся ножами. Подошел к завалинке, взял лопату и врубился в эту стену, в середине которой горели два прекрасных цветка - белый ландыш и красный мак. Он рубил не уставая, живая стена понемногу рушилась, издавая стоны и хрипы; последние несколько теней метнулись к рощице осин, оттуда взревел двигатель, загорелись фары и махина автобуса понеслась на Сааха. Он успел услышать голос Йу и Нат, убегающих в лес и сообщающих, что будут ждать его... где, он не услышал. Автобус врезался в его твердое, как сталь, худое тело и отбросил его на стену флигеля. Жалобно звякнув, отлетела лопата, земля забрызгалась красным. Солнечная сила поднялась из-под земли, из-под самых темных магм, собрала, связала его распадающееся существо, готовое умереть, выпрямила позвоночник, влилась в ноги, заставив их совершать работу, и он осознал, что с невероятной быстротой удаляется в чащу, оставив на стене и земле клочья одежды, чуть ли не всю свою шевелюру и рев автобуса, рыскающего вокруг в поисках исчезнувшей жертвы.
