Ощущение бессмертия, сознательно или бессознательно, пронизывает человека от сердцевины сознания до самых темных инстинктов. Оно всегда действует, хочет того человек или нет, поскольку обладает невероятной жизнестойкостью. Человек может его своей волей сознательно парализовать, но никак не уничтожить или искоренить. У современного европейского человека парализованность чувства бессмертия уже почти полная. Человек слишком сложен, его нужно упростить — это Европа и делает, парализуя чувство бессмертия. Но как бы ни было парализовано, оно очень часто проявляется в форме метафизической, космической грусти, в форме Weltschmerza, мировой скорби, в форме тоски, душевного беспокойства и недовольства. В конце концов, страшно то возмездие, которым парализованное, подавленное чувство бессмертия воздает своему тирану: лишает его высшего смысла жизни и уводит в идолопоклонство. И человек неутомимо создает идолов и богов, ибо такова ирония жизни — как только человек парализует свое чувство бессмертия и перестанет веровать, что он бессмертен и бесконечен, что его Бог создал бесконечным, то сразу же начинает создавать богов и идолов. Это нам Достоевский гениально показывает на своих бунтующих антигероях, морталистах. В них мы наблюдаем банкротство всего человеческого, ощущаем смертный кризис всех богов, созданных по образу и подобию европейского человека. Боги Европы не смогли ни отстоять свою божественность, ни разрешить проклятые вопросы Достоевского. Это ненастоящие боги для ненастоящих верующих — в них верят легковерные и маловерные. А где же Бог, в Которого мог бы уверовать Достоевский? Есть ли Бог для Достоевского? Кто может иметь смелость предложить Достоевскому себя в качестве бога? И если есть, то не искушал бы ли его Достоевский страшными искушениями, не испытывал бы ли ужасными соблазнами и не победил бы ли? Легко быть богом для легковерных, а кто будет богом для Достоевского? Кто ответит на его бунт? В роскошном пантеоне Европы есть много богов, но нет ни одного, который бы мог решить вечные проблемы и смирить бунтарную и бурную душу Достоевского.
Растревоженному вихрем бессмысленного трагизма этого мира Достоевскому, чтобы не сойти с ума от ужаса и отчаяния, необходим Бог, Истинный Бог, необходим более, нежели кому бы то ни было другому — Шекспиру или Канту, Толстому или Негошу. Ему совершенно необходим Бог, Который был в человеке, Который был человек и не забыл от животного ужаса, что Он Бог. Ему необходим Бог, Который смотрел теми же глазами, что и человек, и осознал и оправдал человека, Бог, Который был заключен в пяти чувствах и не сошел с ума, Бог, Который испытал все боли, изведал все страдания человечества, и осознал их и оправдал, Бог, Который осознал смерть и оправдал так устроенный мир и так устроенного человека, Бог, Который всё осознал, оправдал, облаговествил и ублажил. Если есть такой Бог, то это Достоевского Бог и Господь.
Гонимый безжалостным змием отчаяния, Достоевский с рыданием и криком бросился к ногам такого Бога, к ногам кроткого Господа Иисуса. «Я из этого (т. е. из бунта) вывел и доказал необходимость веры в Христа» [251], — исповедуется он. Пресветлый Лик Богочеловека Христа пленил навеки терявшего ум богоборца. Богоборец стал богоприимцем. До дна его мятежной души проник благой взгляд Благого Иисуса, успокоил бурю его, укротил взбунтовавшийся дух его и покорил всё сердце его. Некогда дьволу подчиненный Достоевский стал Христу подчиненным. Совершилось великое таинство, решена проклятая проблема: Богочеловек Христос — единственное решение проблемы личности и мира, единственный смысл жизни, смысл и цель истории, оправдание жизни и идеал. Бунтарный христоборец ранен сладостной стрелой любви Христа; победил «Пресветлый Лик Богочеловека, Его нравственная недостижимость, Его чудесная и чудотворная красота» [252].
Горячо и безоговорочно Достоевский весь отдается Христу, молитвенно устремляется к Нему, «впивается» в Него, делает Его содержанием своей личности, пока Он не станет его всеобъемлющим и незаменимым Богом и Господом. Пресветлый Лик Богочеловека — единственное очарование, которое неизменно все более и более очаровывает и никогда не разочаровывает. Очарованный Им до абсолютной и необратимой любви, спасенный Им от атеистического отчаяния и анархического безумия, Достоевский по–апостольски и исповеднически исповедует и проповедует, что Богочеловек Христос — единственная наинеобходимейшая необходимость для нашей планеты, единственный Спаситель от отчаяния и самоубийственного скепсиса, что спасение всех людей заключается единственно в безоговорочном и всецелом приятии Христа как смысла и цели жизни.
Говорят: нет Бога. Но откуда же чудесная Личность Христа? Разве наша жалкая планета могла создать сама по себе такое поразительное явление? — Христос не только доказывает, но и показывает Бога телесно. Каждым Своим чувством, каждой Своей мыслью, каждым словом, движением, каждым Своим деянием Он доказывает, что является Богом и человеком. В Нем нет ничего нереального, нет фантастического. Он — то, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши [253]. Он в каждый момент божественно безгрешен и по–человечески реален, божественно совершенен и по–человечески доступен. Кто может обвинить Его во грехе, если не смогли обвинить даже самые лукавые соглядатаи сердца человеческого — фарисеи и саддукеи, глаза которых, направленные на Него, превращались то в телескоп, то в микроскоп, лишь бы обнаружить в Нем хотя бы одну молекулу греха? Безгрешность Его несомненна; это неизбежно чувствует и осознает каждый, кто хоть раз серьезно всмотрелся в Его чудесный и восхитительный Лик. Безгрешностью Своей Он доказывает Свою Божественность, телесностью Своей доказывает Свою человеческую сущность; чудесной и совершенной Личностью Своей Он неопровержимо доказывает, что является Богочеловеком. Единственно в Нем как Богочеловеке содержатся реально и телесно вся полнота идеала и совершенство. Вся притягательность Его Личности заключается в том, что Он — и Бог, и человек, а не только Бог или только человек. Достоевский по–подвижнически прочувствовал эту основную тайну Личности Христа и стоит за нее по–великомученически отважно и по–апостольски мудро. Он непоколебимо исповедует, что «Христос = человек, противопоставляемый Христу=Богочеловеку, не может быть ни Искупителем, ни Источником жизни, что сама по себе наука никогда не осуществит весь человеческий идеал, что источник жизни, умиротворение человека и спасение всех людей от сомнений и условие — sine qua non — бытия всего мира содержатся в следующих словах: И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу как Единородного от Отца [254] — и в вере в эти слова» [255].
Богочеловек — sine qua non всего существующего. Он — ось мира; если мир сорвется с нее, то превратится в дьявольский хаос, в неоправданный ужас, в жестокую нелепость. «Все заключается в том, что Слово плоть бысть; в этом вся вера и утешение человечества — утешение, от которого оно никогда не сможет отказаться» [256], В этом заключается и оправдание Бога перед человечеством. Действительно, Богочеловек Христос — единственно возможное оправдание Бога; единственно в Нем возможна полная и совершенная теодицея. Все философские теодицеи в конечном итоге граничат с абсурдом. Желая оправдать трансцендентного Бога, они терпят крушение и разбиваются о камни неодолимых противоречий. Трансцендентного Бога невозможно оправдать. Но дело не только в этом. Трансцендентного Бога не нужно оправдывать, ибо Он того не заслужил. Бог, Который не был в человеке, не имеет права быть Богом человечества. Лишь Бог, Который был в человеке, Который жил жизнью человека и не утратил ни одного из Своих Божественных свойств, только такой Бог может оправдать Себя перед измученным человечеством. Таким Богом был, есть и будет Христос, и только Христос. Он Своей человеческой сущностью оправдал Бога и Своей Божественностью оправдал человека. Он — не идея, а живая реальность, осуществленный идеал — видимый, осязаемый, воплощенный и воплотимый. Он — не идея, а Богочеловеческая Личность. В Нем Бог и человек сближены и сопряжены до личностного единства. Все в Нем богочеловечно, и нет ничего, что было бы только Божественным или только человеческим. В Нем таинственно и удивительно достигнут многожелаемый богочеловеческий монизм личности: «В Нем обитает вся полнота Божества телесно» [257] и вся полнота человечества. Он — Истинный Бог и истинный человек, единственная Личность, в Которой достигнуто и осуществлено совершенное равновесие между Богом и человеком, в Которой человек стал Человеком, достиг предельной глубины, широты и высоты своей личности и стал Личностью.
