... выражение нечеловеческой муки на лице соседки тети Нади, когда она узнала, что сына Вовку отправляют в Афган... звериный вопль «Не пущу!!!», потрясший нашу хрущевскую пятиэтажку...

...я была маленькой и боялась траурных маршей... Я запиралась в ванной и включала воду, чтобы спрятаться за ее шумом...

...помню тоненькую девушку, красоте которой я ужасно завидовала, ее всегда окружала стайка кавалеров... она перерезала себе вены... а он вернулся... в похоронке перепутали фамилии... Он полгода пил, потом исчез... уехал на Север, говорят...

Гитара пошла по кругу. Парни подпевали...

Я неслышно выбралась из-за стола и вошла в дом. В углу гостиной располагалось удобное кресло, похожее на шезлонг. Вот там-то я и пристроилась. И закрыла глаза.

Голоса с веранды были слышны и здесь. Но ребята пели, а не горлопанили, и я различала лишь отдельные слова.

Они вспоминали...

Нет. Им нечего вспоминать. Они все помнят. Они никогда не забывали!

Две слезинки не удержались на кончиках мокрых ресниц и все же сбежали по моим щекам.

— Не плачь. Это жизнь. Это наша жизнь.

Голос Ильи звучал тихо и глухо. Я чувствовала, что он смотрит мне прямо в лицо, но была не в силах открыть глаза, потому что в них стояли слезы.

Мягко прикасаясь кончиками пальцев к моим щекам, Илья стер слезинки.

Мне так захотелось прижаться щекой к его ладони...

Он продолжал медленно водить пальцами по моему лицу, нежно поглаживая каждый изгиб, каждую едва намечающуюся морщинку...

К сексу все это отношения не имело, но в моей душе что-то происходило. Что-то новое, хорошее, не поддающееся словам... и я поняла, где у человека находится душа. Она не в голове или у сердца — она повсюду, в каждой клеточке.

Рука Ильи все так же бережно поглаживала мое лицо. Теперь я не могла открыть глаза уже не из-за слез... Просто не могла. Не открывались они. Мозг не хотел возвращать меня в реальность.

Я чувствовала, что улыбаюсь, голова моя кружилась, и я улетала в легкую даль...

Он приласкал меня всю, хотя не дотронулся даже до шеи. Он обласкал мою душу.

Мне стало спокойно. Хорошо, как в детстве, в уютной, любимой кроватке под желтым легким, одеялом, с белой подушкой в кружевных рюшечках...

— А-а-а! Вот ты где, скотина! — донесся пьяный голос от двери на веранду. — Илюха! Водяра кончилась!

От неожиданности я распахнула глаза и повернула голову к вошедшему. Краем глаза одновременно заметила, как Ельчанинов судорожно отдернул руку от моего лица.

— Колян, а тебе не хватит? — недовольно поинтересовался Илья.

И тут из-за спины Коляна протянулась мощная рука с закатанными рукавами свитера и взяла его за горло локтевым захватом. Действие сопровождал снисходительный басок Жень Геннадича:

— Голуба моя, надрался, как скотина, так иди проспись. Ох, положу я тебя на кодирование, допрыгаешься...

От смущения я не знала, куда глаза девать. Ничем предосудительным мы не занимались, но между нами возникла какая-то связь, близкая... интимная.

— Ксюша, помоги мне салаты заправить, — нашел выход из неловкого положения Илья Владимирович. — А то, действительно, наквасятся парни, куролесить начнут. Надо бы закуски добавить. Вообще-то мы люди неплохие...

— Но лучше вас не трогать и обильно кормить, — попыталась я пошутить.

— Вот это правильный подход к делу, — поднял указательный палец хозяин.

Весь этот день был удивительно теплым и приятным. И даже не а смысле погоды, хотя и она не подкачала, а в смысле атмосферы и приятн9й компании.

Ребята шутили и смеялись, точнее, ржали, оглашая окрестности богатырскими голосами, чем чрезвычайно нервировали соседских собак.

К вечеру теплая тусовка начала постепенно таять. Гости подолгу прощались и не уходили, потом снова прощались и снова оставались. Но тем не менее к сумеркам нас осталось всего пятеро, считая меня и хозяина дома.

— Вы, наверное, устали, Ксюша? — заботливо поинтересовался Ельчанинов. Мы снова сидели за столом, но на сей раз пили кофе с конфетами, тортом и мороженым.

Как странно, эти закаленные, мужественные парни, как дети, обожают сладкое!

— Я вас отвезу.

— Вы выпили, Илья, вам нельзя. Лучше вызовите мне такси.

«Не разорится», — подумала я и с грустью констатировала, что мы снова перешли на «вы». Праздник закончился. Впереди — будни. А то, что происходило там, в гостиной...

Он просто видел мое состояние и попытался успокоить истеричную женщину. Остальное я напридумывала. В конце концов, это мое соображение, мои чувствами ничего страшного, если я иногда даю им волю.

— Ксюша, это совершенно безопасно, заявляю как доктор, — пробасил Жень Геннадич. — Мой друг машину даже в коме вести сможет. Проверено! Не так страшен советский танк, как его пьяный экипаж!

— Звучит очень оптимистически!

— Шучу, я шучу! — оправдывался толстяк, сообразив, что сморозил глупость.

— Ну, хорошо, — решила я, глянув в абсолютно трезвые глаза Ельчанинова. — После того волшебства, что вы сделали с моей ногой, всему могу поверить. Даже если скажете, что прилетели пришельцы.

— А между прочим, вы совершенно правы, — начал было Жень Геннадич, но его перебил господин Ельчанинов.

— Хорош заливать. Ты свои бредни среди здравомыслящих людей не распространяй. — Илья вошел в дом, взял ключи от машины и пригласил меня с собой.

Синяя «Мицубиси», к ночи ставшая черной, просто пожирала километры. До города было довольно близко, и мы доехали в рекордно короткие сроки. Причем не до города, а прямо до моего дома.

Ну, не совсем до дома... Я попросила высадить меня у аптеки. В девять вечера все мои старушки, как стойкие оловянные солдатики, еще на посту.

Всю дорогу мы молчали. Я обдумывала подробности этого дня, тщательно откладывая их в памяти. Однако по прибытии на место уже нужно было что-то говорить.

— Спасибо, Илья, — нашла я универсальную формулу.

— Набрались впечатлений для следующей статьи? — сдержанно поинтересовался Ельчанинов.

— Нет, Илья. Я не смогу. Не смогу написать эту статью, — отрицательно покачала я головой.

— Почему? — бесцветно спросил он.

— По техническим причинам. — Моя улыбка, верно, выглядела кривовато. — Залью слезами первую же строчку. И потом... Про вас должен писать мастер с большой буквы.

— Зато вы искренни и умеете сопереживать, — все так же бесцветно возразил Илья.

— Да... но — нет. Не смогу.

— Очень жаль. Значит, в Лунино мы не поедем.

— Ох, не знаю, не знаю я.— Мне не хотелось уходить, не хотелось расставаться с Ельчаниновым, но...

— Возьмите, — Илья Владимирович протянул мне визитку. — Мой сотовый у вас есть. Если вдруг надумаете... или просто...

Что «просто», он не договорил.

— Счастливо, Илья.

Выбравшись из машины, я тихо прикрыла дверцу и впервые после манипуляций Жень Геннадича ощутила какое-то неудобство в ноге.

Пока я обходила лужу, «Мицубиси», взвыв мотором (выходит, зря я иномарки хвалила), скрылся за домами.

Выходить на работу до окончания действия больничного листа — полное безумие. То, что моя нога больше не болит, еще ничего не значит. Мне приказано ее не перетруждать, вот я и следую рекомендации врача. Гореть трудовым энтузиазмом на работе — это не про меня. Вот полениться от души — пожалуйста.

После экологически чистого Желудева спала я как убитая. Столь насыщенная событиями неделька диктовала необходимость полноценного отдыха.

Навязчивая трель звонка выдернула меня из объятий Морфея лишь в половине двенадцатого. Внутренне посопротивлявшись, я протянула руку и, не открывая глаз, приложила трубку к уху.

— Ксюшенька, здравствуй, моя девочка!

Как ужаленная целым роем пчел, я мгновению переместилась из лежачего положения в сидячее и из полусонного в совершенно бодрствующее. Расслабленный голос Бориса Щербинина я узнала сразу.

— Какие планы на выходные, золотко? — Говорил он как-то походя, словно не сомневался, что даже если у меня уже есть планы, я их мгновенно изменю. — Махнем на дачу?