- Симочка! Я же умру от счастья! Здравствуйте!..
Сима стояла перед ним красивая и... непонятная. Безучастно глядела она на Пиунова своими серо-голубыми глазами, над которыми взметнулись крутые, чуть надломленные посредине брови. Круглое лицо с загорелой матовой кожей, тонкий, чуть вздернутый нос, упругие губы... Из-под пилотки падали на круглые плечи светлые пушистые волосы. Гимнастерка, туго затянутая солдатским ремнем, короткая синяя юбка, кирзовые сапоги на ногах. Вся ее фигура, удивительно легкая, весь ее вид - гордый и простой, печаль в ее глазах - все будто сказало капитану: "Остановись".
- Сима... - прошептал Пиунов. - Вы не рады встрече со мной?..
Сима вздохнула.
- Кудрин не вернулся... - не то спрашивая, не то утверждая, тихо произнесла она, устремив взгляд мимо Пиунова. - Мне уже сказали...
3
Что же случилось с Павлом Кудриным и его разведчиками?
В тыл противника проникли они ночью по топкому болоту. Для Павла Кудрина это были знакомые места. Не один раз зимой бродил он здесь на лыжах с двустволкой в руках. Случалось, снег перестанет идти с вечера, и к утру по пороше - замысловатые строчки звериных следов. Среди облепленных снегом кустов - следы рябчика. Местами зеленеют из-под снега веточки брусники: это рябчики добывали себе пищу. В стороне, точно вышитые бисером, дорожки, оставленные лесной мышью. Тут же петляет свежий заячий след.
Павел - опытный охотник, и разобраться в звериных следах для него не сложно...
Но то было зимой, когда все вокруг ослепляюще сверкало - даже сосновые ветви, согнувшиеся под мохнатыми папахами снега. А в темную ночь по топкому болоту, обозначенному на карте как непроходимое, нелегко найти нужную дорогу.
Еще готовясь к разведке, Павел Кудрин забрался на высокую ель и долго изучал болото, рассматривая его в стереотрубу. Он пытался угадать, в каком месте можно ступить ногой без риска для жизни.
Светло-розовые цветочки кипрея, белые - багульника, пепельно-зеленые - дремлика, лилово-пурпурные - ятрышника, сочная трава, местами деревца осины, березы... Как трудно разобраться в них! А без этого не найдешь путь сквозь болота, изобилующие бездонными трясинами.
Войсковой разведчик Павел Кудрин расчетлив, смел, решителен. Каждый раз, получив задание, он, уже сидя над картой, мысленно разыгрывал ход операции. Умел увидеть десятки различных осложнений, неожиданностей, которые подстерегали разведчиков, и учитывал, что обстановка может сложиться совершенно по-иному, чем он предполагал. Но и он не застрахован от ошибок, от просчетов.
Слово старшего сержанта Кудрина - закон для его подчиненных. Не потому только, что он командир взвода. Каждый разведчик видел в этом парне человека дела. Хоть и молодой он, хоть нередко прорывался из-под его напускной серьезности мальчишеский задор, однако каждый был уверен: отдает старший сержант приказание - значит, оно выполнимо, если даже и сопряжено с большим риском. А главное, каждый понимал, что самую трудную часть задачи, самое опасное дело Кудрин берет на себя. Правда, это ущемляло самолюбие некоторых разведчиков. Но такое "злоупотребление" командиром взвода своей властью обжалованию не подлежало.
Для выполнения задачи в тылу врага Кудрин отбирал из своего взвода наиболее надежных солдат. Старался, чтобы группа была небольшой, но боеспособной.
На этот раз разведгруппа состояла всего из четырех человек. Кроме Павла, в нее входили Петр Стреха, Семен Туркин и Михаил Лукашкин разведчики, с которыми Кудрин уже не раз бывал за линией фронта.
На это задание и не требовалось брать много людей. Кудрин учитывал, что предстоит трудный и опасный переход через болота. А там за каждым не усмотришь. Но и такая малочисленная группа могла сделать большое дело. В Стрехе, Туркине и Лукашкине Павел Кудрин был уверен, как в самом себе.
Петр Стреха - мужчина тридцати шести лет - необычайно храбрый и сметливый разведчик. В голосе его звучит мягкий украинский говор. Петр любит рассказывать, умеет при этом складно приврать. На красноватом курносом лице Стрехи, в его серых острых глазах сквозит добродушное лукавство, светится какая-то озорная мысль, от которой Петру весело. Кажется, вот-вот он поделится своей мыслью с товарищами и заразительно рассмеется. Но Стреха не смеется даже и тогда, когда ему смешно. Он только широко улыбается, хлопает ладонью себя по коленке и приговаривает: "О цэ да!.."
По красновато-матовым щекам Стрехи, от того места, где нос почти под прямым углом загибается кверху, спадают вниз две глубокие морщины и, прикоснувшись к складке на жирноватом подбородке, образуют круг. Похоже, что лицо Петра долго давили горшком и следы от закраин горшка так и остались на нем. Когда Стреха улыбается, круг этот делается приплюснутым. И ни за что не удержишься, чтобы не улыбнуться, когда улыбается Петр Стреха.
Родом Петр из Винницкой области. До войны работал в колхозе ездовым. В разведку пришел добровольно. Нравилась Стрехе эта военная профессия, полная приключений и опасностей. Нравилась тем, что в обороне или в наступлении - всегда он был в курсе всех дел на фронте, что не требовалось ему долго засиживаться на одном месте. Любил Петр новые места, новую обстановку. Радовался тому, что вдруг обнаружил в себе большую храбрость, о существовании которой раньше и не догадывался.
Семен Туркин и Михаил Лукашкин - люди другого склада. Семен Туркин мешковатый, молчаливый двадцатилетний парень. Его широкое, скуластое лицо с чистой, гладкой кожей, черными глазами и правильным носом всегда задумчиво.
Миша Лукашкин старше Туркина года на два, но с виду он щупленький, хилый. Быстрые и острые глаза Миши сидят на лице чуть-чуть ближе, чем им положено, и от этого кажется, что они слегка косят, напоминают глаза какого-то шустрого узкомордого зверька.
Туркин был не очень поворотлив, Лукашкин отличался непоседливостью. "Вертлявый ты, как белка, а любопытный больше, чем сорока", - говорил о нем Петр Стреха. Мишу старались реже посылать на наблюдательные пункты. Наблюдал он плоховато - не хватало терпения; зато в поиске никто ловче Лукашкина не мог подобраться к вражескому часовому. Ошеломлял внезапностью, стремительностью. Увертливый, как вьюн, он никогда не давал врагу схватить себя.
А Семен Туркин считался богом на наблюдательном пункте. Разведчики, бывало, еще только поговаривают, что фашисты думают выдвинуть куда-нибудь свою новую огневую точку, а Семен уже знает это место. По самым незначительным признакам умел он распознавать на переднем крае расположение вражеских наблюдательных пунктов, пулеметных гнезд, огневых позиций орудий и минометов. Один раз Туркин ухитрился разглядеть в стереотрубу нарукавные нашивки у гитлеровцев. Раньше этих нашивок, похожих на дубовые листья, не было. И по такой незначительной детали определил: в наблюдаемом секторе появилась свежая часть противника.
...Утро застало разведчиков в лесу, километрах в трех от деревни Боровая. Они забрались в давно не видавший топора густой подлесок и здесь, в непролазных дебрях, уселись позавтракать. Консервы, галеты казались после хлопотливой, напряженной ночи необычайно вкусными.
Петр Стреха, как всегда, начал еду с луковицы. Он очистил ее, затем насыпал на плоский бок фляги горсть соли и ладонью с хрустом раздавил на ней луковицу.
Лукашкин с ухмылкой косился на Петра и с аппетитом уминал мясные консервы; лук ему не нравился.
Семен Туркин в это время лежал в пяти шагах от товарищей и прислушивался к лесным шорохам. Он нес охранение. Семен удивлялся, что здесь, в глушине, так мало зелени. Земля почти голая, пахнет плесенью. Только кое-где зеленеет похожий на папоротник кочедыжник, стебелек лесного хвоща да пахнущий перцем грязно-пурпурный копытень - завсегдатай тенистых и сырых лесных уголков.
Кудрину есть не хотелось. Он с трудом прожевывал сухие галеты и запивал глотком воды. Перед глазами стояло родное село таким, каким знал с детства: хаты в садах, тенистые улицы, сосновый лес, подступивший к огородам. А на краю села, у речки, - дом, в котором Павел родился, рос. Соломенная крыша, молодые ясени на подворье, узкая тропинка через огород к лугу. На лугу - криничка с прозрачной, холодной до ломоты в зубах водой.
