Председатель рассказал действительно невероятную историю... Родом он из небольшого села, которое затерялось среди лугов и болот в средней пойме Припяти. Колхоз его из-за недостатка пахотной земли маломощный. Главное богатство артели - сенокосные луга.
И вот за два дня до начала войны в село пришли три командира - майор и два капитана, все в летной форме. Потребовали собрать правление колхоза.
На правлении показали свои документы и объявили: дальние луга колхоза занимаются на неделю для нужд Красной Армии. Будут маневры. За потраву сена командование вносит в кассу артели компенсацию - сумму денег, которую назначит колхоз.
Председатель колебался: с районом надо бы посоветоваться. Но тут же майор объяснил, что вопрос согласован с областью и, больше того, луга уже оцеплены красноармейскими постами. Надо объявить населению, что появляться там никому не разрешается.
Делать было нечего. И если говорить по правде, колхоз даже выигрывал: сено в этом году зародило так, что не хватит рабочих рук вовремя убрать его. К тому же командиры не торговались - согласились уплатить сумму, которую назначило правление. Затем подписали договор в двух экземплярах, закрепили его гербовой печатью. Оформили бумагу для перечисления воинской частью денег на банковский счет колхоза.
А ночью крестьяне видели, как мигали на дальних лугах огни, слышали рокот приземлявшихся там самолетов.
Только спустя несколько дней после того, как началась война, председатель узнал ужасную правду: на луга его колхоза садились немецкие самолеты, выгружали они там отряды автоматчиков, легкие танки, горючее, боеприпасы. Узнал случайно, после того как в селе появились немецкие мотоциклисты, и председатель, сев на лошадь, умчался в луга, чтобы предупредить своих. Но вместо своих увидел пепельные мундиры гитлеровцев и желтокрылые "юнкерсы" с черными крестами на фюзеляжах.
Маринин был потрясен. Как все просто! И как все страшно! Многое фашисты взвесили: любовь и доверие народа к Красной Армии, чью-то беспечность, оторванность далекого села от районного центра... Но ведь самолеты немцев пересекали нашу границу не один и не два раза! А самолет не муха! Замечали же их, докладывали... Неужели никого не беспокоило, куда и зачем они летают? Где и кто те люди, которые должны отвечать за это?.. Многое казалось непонятным. Ведь слышал же Петр, что первые часы после начала войны не было приказа открывать огонь по врагу. Где-то в высших штабах не верили, что на границе не провокация, а решительные боевые действия германской армии...
А сейчас, когда Петр услышал рассказ председателя колхоза, ему впервые стало страшно оттого, что он может погибнуть. Казалось, он узнал, понял такое, чего не знают, не поняли там, за линией фронта, да и в самой Москве... Надо обязательно выйти к своим, чтобы рассказать все.
Вдруг вспомнил, что из отряда дезертировал пулеметчик Ящук. Скорее, скорее уходить от этого места, запутать следы!..
Не стали дожидаться ночи. Назначив головной и боковые дозоры, Маринин скомандовал отряду двигаться вперед.
26
Одиннадцатый день шла война...
Отдых в глубине леса близ шоссе, по которому катился непрерывный поток немецких танков, артиллерии, грузовиков, был тревожным. Отряд Маринина ждал ночи, чтобы незаметно переправиться через небольшую с заболоченными берегами речку Птичь - приток Припяти.
Перед вечером из разведки вернулась группа солдат. Старший группы доложил Петру:
- Путь разведан до дороги, что идет за Птичью с севера на юг. Дорогу можно перейти в любое время. Когда возвращались, то в лесу, в двух километрах отсюда, обнаружили замаскированную машину. На посту стоит красноармеец - уже пятый день. Ждет, что за ним вернутся...
- Что в машине?
- Не говорит...
- Может, продовольствие? - забеспокоился Либкин. Он теперь ведал продснабжением отряда.
Через двадцать минут Маринин, Либкин и пять бойцов были у машины.
Вид у красноармейца, охранявшего грузовик, был страшный: потемневшее, густо заросшее лицо с ввалившимися щеками, глаза точно больные трахомой; гимнастерка заскорузла от пота и пыли, и, может быть, поэтому комсомольский значок на ней сверкал такой неестественной свежестью и чистотой.
Красноармеец вначале подпустил только Маринина.
- Документы, - потребовал он.
- Не видишь разве? - Петр указал на звезду на рукаве своей гимнастерки.
- А родом откуда?
- Из-под Винницы.
- Может, земляк, товарищ младший политрук?! - издали бросил кто-то в шутку.
Услышав слово "товарищ", красноармеец оживился. Губы его растянулись в улыбке, измученное, посеревшее лицо прояснилось.
- Свои, свои! - радостно повторил он несколько раз, а затем осторожно вынул из гранаты запал. - Это я приготовил, чтобы в машину бросить, если фашисты придут, - пояснил боец и жадно посмотрел на флягу, висящую на ремне Маринина, облизнул сухие, потрескавшиеся губы.
Петр перехватил его взгляд, подал флягу. Солдат пил жадно, долго. Потом рассказал о себе.
Оказывается, пять дней назад на Бобруйск отступал какой-то саперный батальон. Невдалеке отсюда колонну атаковали немецкие бомбардировщики. Несколько машин и этот грузовик с саперным имуществом были повреждены. Грузовик оттащили в глубь леса. Командир роты поручил охранять его бойцу Скорикову.
- Ждите здесь, пока не пришлем машину под груз, - приказал он.
Сейчас Скориков не знал, как быть. Он и сам уже не верил, что смогут вернуться за имуществом. Но приказ...
- Снимаю вас с поста и зачисляю в отряд, - объяснил солдату Маринин.
Из машины выгрузили часть взрывчатки, бикфордов шнур. Остальное вечером, перед уходом, облили бензином и подожгли.
В пути Маринин услышал, как один парень, белорус, сказал Скорикову:
- Командир-то твой хорош! Оставил, мол, под охраной, и с плеч долой. А сколько ты еще стоял бы?
- Сколько нужно, - сердито ответил Скориков.
- Пока фашисты смену не прислали бы, - бросил кто-то.
На привале Маринин построил отряд. Ночь звездная, непривычно тихая. Рядом на поляне аппетитно щипали траву лошади.
- Красноармеец Скориков, пять шагов вперед! - скомандовал младший политрук.
Боец вышел из строя и повернулся лицом к товарищам.
Маринин не умел говорить красивых речей. Но на этот раз слова его проняли душу каждого. На самом деле, разве не подвиг совершил Скориков? Зная, что кругом враги, что каждую минуту его могут обнаружить, он все же не покидал своего поста, свято выполняя приказ командира.
- За честное служение Советской Родине, - заканчивал свое слово Петр, - за отличное выполнение боевого задания от лица службы красноармейцу Скорикову объявляю благодарность!
- Служу Советскому Союзу! - взволнованно ответил солдат.
Идти стало труднее. Взрывчатка, которую взяли в автомашине, хотя и была распределена между тремя десятками солдат, легла на плечи отряда тяжелым грузом. Вскоре Маринин вынужден был спешиться и отдать свою лошадь под вьюки. Рана беспокоила уже меньше, и, если не встречалось на пути болото или непролазь мелколесья, Петр шел бодро.
Великое дело карта и компас!.. Как идти по ночному лесу, по бездорожью, не рискуя попасть в трясину, в карьеры торфоразработок или войти в деревню, занятую врагом? Как узнать, что ждет впереди, какие неожиданные преграды?
Спасали топографическая карта Ц компас. Засветло сориентировавшись на местности, проложив по карте маршрут и определив азимуты на каждый отрезок пути, Маринин выделял счетчиков шагов. Солдат, которому поручено было отсчитывать шаги на глухих, безориентирных участках, через каждые сто пятьдесят шагов клал в специально освобождавшийся карман палочку. Десять палочек - километр пройденного пути... И это позволяло в любую минуту знать, где, в какой точке находится отряд, позволяло намечать наиболее короткий и безопасный путь. Если же впереди отряду предстояло пересечь дорогу или речонку, шагов не считали, а шли напрямик, сверяя направление своего движения с компасом. Впрочем, таких отрезков пути было больше.
