Елизавета Архиповна протерла грязным вафельным полотенцем сто восемьдесят четвертый стакан и вышла на крыльцо покурить. До ночи было еще далеко, но в море уже вовсю плескалась распущенная голая молодежь. Елизавета Архиповна достала предпоследнюю папиросу, внимательно рассмотрела ее сквозь толстые стекла очков, размяла, продула, и, удовлетворенно крякнув, закурила. Густой дым слеплялся в маленькие сизые облака, которые медленно поднимались ввысь, чтобы присоединиться к своим старшим собратьям.

Пряный южный вечер затоплял побережье. Тут и там вздыхали и хихикали кусты, возле клуба бойко шла торговля травкой и дефицитным пивом. Местное население, вплоть до кошек и собак, маялось скукой. Зато отдыхающие резвились, что называется, в полный рост.

Смерклось. Фонари, луна, звезды и прожектора морских пограничников создавали хаотичное и не всегда уютное освещение местности, и многие уголки остались вовсе неосвещены. Поэтому когда Марианна, продавщица из винного, впотьмах наткнулась на участкового Второпяхова, она приняла его за лейтенанта Урбанидзе, и призналась ему в страсти буйной. Второпяхов же был настолько пьян, что совершенно не оценил прелести ситуации. Иначе могла бы сложиться еще одна забавная коллизия...

Словом, городок вполне был готов для чего-то возвышенного, прекрасного, чего-то настолько красивого, что даже такой мрачный мужик, как Достоевский, не удержался бы от искушения об этом написать. И ЭТО неумолимо назревало, нужна была лишь какая-то капелька, катализатор, чтобы начать процесс, реакцию. Капелька эта приедет на следующий день. Имя у этой капельки красивое и в наше время довольно редкое - Полина.

Вчера вечером Матвей вдрызг разругался с Аллой. Поводом послужил не одобренный Матвеем новый Аллин купальник со многими "лишними", по мнению этого кретина, оборочками, тесемочками и кружавчиками. "Лишними", подумать только! Че бы в моде понимал, червь книжный...

Матвей услышал о себе много всего интересного и прежде ему неизвестного. Подумав немного, он пришел к выводу, что Алла не права совершенно, ибо не может один человек быть средоточием всех тех кошмарнейших изъянов, которые она так красноречиво ему описала. А посему он поспешил откланяться, решив, что больше ему не о чем разговаривать с этой вздорной бабой. "Подумать только, - вздыхал Матвей по дороге домой, - а мне-то казалось, что я ее люблю! А оказалось, что вовсе и нет. Что ж, тем легче ". К тому времени, как пришел домой, он окончательно разобрался в своих чувствах. Родители увлеченно пропалывали на даче морковку и редиску, и потому никто не мог помешать Матвею в распитии бутылки вермута, оставшейся с восемнадцатилетия, имевшего место неделю назад.

Когда от бутылки осталась примерно половина, Матвей вдруг вспомнил, что завтра - Тот Самый День. День отлета на юг. Родители рокфеллерами не были, и на цивильную путевку денег им явно не хватило. Но подарить сыну на день рождения два билета на самолет до Симферополя и некоторую сумму денег, вполне достаточную, чтобы скромно отдохнуть "дикарем", они все же смогли. После ссоры с Аллой один билет автоматически стал лишним. Что делать? Пожалуй, нужно мчаться в кассы, сдать билет, и на получившиеся деньги погулять в Крыму как следует. Полазить по пещерам, покататься на катере, и так далее, и так далее. Как следует выпить со старым Альбертом, в конце концов. От открывшихся перспектив Матвей разволновался, залпом выпил полстакана вермута, не заметив, что проглотил льдинки, и со скоростью пули покинул дом.

То, что кассы закрылись, явилось для него неприятным сюрпризом. А то, что в неохватной Москве вполне могут найтись какие-нибудь другие, работающие еще авиакассы, просто не пришло ему в голову - завтра состоится его первый полет. Поэтому он вздохнул, пригладил непослушные черные кудри, купил бутылку чешского пива и сел на бульваре у памятника Кириллу и Мефодию, чтобы собраться с мыслями и выработать дальнейший план действий.

Тень эльфийской девушки выплыла со стороны метро и неспеша приблизилась к Матвею. Такое фэнтезийное сравнение пришло ему на ум исключительно по причине перечитывания Толкиена не далее, как вчера. Девушка подошла к нему почти вплотную и пристально разглядывала, близоруко прищурившись.

- Извините за бесцеремонность, - прощебетала она наконец, - просто я в сумерках приняла вас за своего знакомого.

- Ничего страшного. - ответил Матвей, лихорадочно соображая, что говорить дальше. А сказать что-нибудь стоило, так как девушка была весьма красива: Высокая, тонкая фигурка, безупречной формы головка на точеной шее, огромные бездонные глаза то и дело прищуривались, стремясь получше разглядеть лицо Матвея, и он решил ловить удачу за хвост. - Впрочем, я буду рад, если вас устроит мое общество.

Девушка призадумалась.

- М-м... Я, пожалуй, не против. - произнесла она, задумчиво теребя бисерные "фенечки" на правой руке. - Только у меня сейчас есть пара дел неподалеку. Если вы меня дождетесь, вполне можно будет прогуляться.

- Конечно же, я дождусь.

- Отлично. Так и договоримся.

- Меня зовут Матвей. А вас?

- Полина. Только лучше перейти на "ты".

- Отлично. Итак, Полина, я жду тебя здесь.

- Жди меня, и я вернусь.

Огромный самолет плыл над облаками. Матвей находился в совершенно эйфорическом состоянии уже второй час. Полина же без умолку болтала, и Матвей был счастлив оттого, что вот сейчас, на высоте девяти тысяч метров, он сидит рядом с прелестной девушкой, с которой можно поговорить не о хитовых фильмах Голливуда, не о парижских кутюрье и не о фасоне платья, в котором появилась Мадонна в своем последнем клипе, а о Кафке и Борхесе, Кастанеде и Ницше и прочих не менее интересных и захватывающих вещах. Вот уже минут двадцать они с жаром спорили о Кришне, причем Полина читала лишь "Бхагават-Гиту", а Матвей в свое время осилил едва ли не половину "Махабхараты". И само понятие счастья сейчас стало неземным и невесомым, как собственное тело в момент попадания самолета в воздушную яму. В общем, все было хорошо.

Подумать только, еще пять часов назад они входили в здание внуковского аэропорта, а сейчас спускаются по тропинке от автобусной остановки к прибрежному городку.

- А вписаться есть куда? - спросила Полина. Впрочем, за неполные сутки знакомства с ней Матвей почти освоил хипповский сленг.

- Есть. Там живет один мой старый знакомый. Он бывший художник.

- Ништяк! А теперь он кто?

- Столяр при парке. Увидишь еще, какие феньки он режет, тебе понравится.

- Полный обсад! А откуда ты его знаешь?

- Прошлым летом снимал у него квартиру. А вообще, это старинный друг моего отца. Он некогда участвовал в "Бульдозерной" выставке, и вскоре после этого завязал с живописью и переквалифицировался в столяры. Жаль только, что такой хороший человек практически спился. Ну, да Бог ему судья.

Утро для Альберта выдалось исключительно хмурым. Столь долго снившийся бочонок пива явью так и не стал. Вино же вчера было выпито до последней капли. Пришлось пойти к соседке, Елизавете Архиповне, и выпросить литрушку массандровского портвейна. Сразу же серый дотоле мир раскрасился во все цвета радуги. Но к полудню Альберт почувствовал, что яркость начинает ускользать, и кинулся на поиски новых красок. Карен с соседней улицы по широте своей армянской души угостил Альберта домашним вином, на базаре удалось добыть пол-литра сухого, и к тому моменту, когда приехал долгожданный Матвей, жизнь стала окончательно прекрасна. Старик сидел под торчащей посреди двора здоровенной бесстыдницей, единственной его гордостью, и что-то счастливо мурлыкал под нос. Матвей приехал не с грудастой блондинкой, как в прошлый раз, а с какой-то длинной тощей брюнеткой, впрочем, сей факт нисколько не огорчил Альберта: бутылка настоящей московской водки "Привет" была реальным сокровищем, и все остальное просто не имело ни малейшего значения. Поэтому к вечеру Альберт уже не воспринимал окружающую действительность. Он забылся счастливым сном, и видения посетили его лишь под утро.