Документа у меня не было. Я был настолько обескуражен железной логикой собеседника, что совсем уже растерялся и не задал ему наиочевиднейший вопрос: «А видел ли кто-нибудь подписанный лично Сталиным документ, в котором было бы сформулировано решение крепить мир во всем мире?».

Нет, в самом деле – где документ? Нам тысячу и один раз рассказывали про «неизменно миролюбивую внешнюю политику Советского Союза». В 1971 году выпустили сборник «СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны», там сотни документов (правда, такую «мелочь и ерунду», как оперативные планы Генштаба РККА, составители сборника включить забыли), но главного-то там нет! Где собственноручно написанная Сталиным бумага: «Я, Иосиф Виссарионович Джугашвили (Сталин), приказываю бороться за мир и разоружение, ни в какую войну не ввязываться, терпеливо ждать, пока на нас кто-нибудь нападет первым, а также приказываю именно этот мой приказ считать Принципиальным Политическим Решением».

Нет такой бумаги. И политического решения о подписании Пакта о ненападении с Германией никто никогда не видел. Пакт есть (опубликован во всех центральных газетах), Риббентроп в Москве был (есть соответствующие фотографии), а где же письменно оформленное решение Сталина? В рассекреченных в начале XXI века так называемых Особых папках Политбюро ЦК ВКП(б) среди протоколов заседаний августа 1939 года Пакт и Риббентроп ни в одном падеже не упомянуты вовсе.

А где у нас подписанное Сталиным пресловутое Принципиальное Политическое Решение о начале Большого террора 1937 года? О войне против Финляндии? Об аннексии трех стран Прибалтики в 40-м году? Почему эти документы никто не нашел? И даже искать не начинал?

Ответ на эти вопросы один, и все его прекрасно знают (точнее говоря – знали). Это только в последние годы, после выхода «Ледокола», статусные отечественные историки начали столь самозабвенно «косить под психов». До этого все и без лишних слов понимали, что в эпоху Сталина страна жила не по Конституции, а по определенным неписаным правилам. В рамках этих «правил» конституционные органы власти (в частности наделенный исключительным правом решения вопросов войны и мира Верховный Совет СССР) не были даже местом для политических дискуссий, напротив – важнейшие (принципиальные) политические решения принимал один человек, причем человек этот до мая 1941 года формально не занимал ни одной государственной должности. (Нашим новоявленным «законникам» следовало бы подумать: а с какой стати на директивах наркома обороны СССР могла появиться подпись одного из многих депутатов ВС СССР товарища Сталина? Кто его вообще мог по закону допустить к документам такого уровня секретности?) Свои решения Сталин доводил до исполнителей как в устной, так и в письменной форме – в любом случае они подлежали безоговорочному исполнению.

Рисовать «стрелочки» на секретных картах Генштаба без прямого, ясного и точного указания Сталина – куда и насколько эти «стрелочки» имеют право направиться – мог только самоубийца. Сложившаяся в высших эшелонах государственной власти обстановка абсолютно исключала возможность проявления какой-либо не санкционированной Хозяином «самодеятельности», в особенности в сфере военной и внешней политики. Более того, подчиненные Сталина – даже самого высокого ранга – сплошь и рядом уклонялись от действий в рамках предоставленных им полномочий, перекладывая на вождя бремя принятия решения. Одним из самых ярких – и имеющих прямое отношение к обсуждаемой теме – примеров этого может послужить история июня 1941 года с введением в действие Плана прикрытия.

В соответствующих документах прямо и однозначно, в форме, исключающей какие-либо разночтения, было сказано: «План прикрытия вводится в действие при получении шифрованной телеграммы за подписями Наркома обороны, члена Главного Военного совета, начальника Генерального штаба». Сталин не был ни наркомом обороны, ни начальником Генштаба, ни членом ГВС (эту должность исполняли два секретаря ЦК – Жданов и Маленков). Строго говоря, Сталину просто негде было расписаться на решении о введении в действие Плана прикрытия. Тем не менее вечером 21 июня, когда из приграничных округов уже потоком шли сообщения о том, что немцы снимают проволочные заграждения на границе, а в воздухе висит гул танковых моторов, нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков, как дети малые, пошли к Сталину – просить разрешения на исполнение своих прямых служебных обязанностей.

История с опозданием введения в действие Плана прикрытия – это трагедия. Некоторые другие подобные истории имеют характер грубого трагифарса. Так, маршал артиллерии Н. Д. Яковлев (в начале войны он в звании генерал-лейтенанта возглавил Главное артиллерийское управление) в своих мемуарах рассказывает, как в сентябре 1941 года в одну из формирующихся кавалерийских дивизий поступили шашки дореволюционного производства, на клинках которых была выгравирована надпись «За веру, царя и отечество». Пробежав по ступенькам административной лестницы, решение этого великого вопроса было передано на рассмотрение Верховного главнокомандующего. Самое печальное во всей этой нелепой истории – это тот восторг, с которым уважаемый человек, заслуженный маршал на склоне своих лет рассказывает о проявленной товарищем Сталиным великой мудрости – он все-таки разрешил рубить немцев «за веру, царя и отечество». В рассказе нет даже тени сомнения в том, что в сентябре 41-го стоило тратить драгоценный ресурс – рабочее время Главковерха – на подобную ерунду…

Такая была страна, такая была в ней система власти. Говорить после этого про какой-то «план Жукова», разработку которого он якобы «начал на свой страх и риск» – значит расписаться в абсолютном непонимании предмета обсуждения. И это не «конспирология». Это история государства, организованного по образцу мафиозного клана. Хуже того – главные мафиози имели в своем распоряжении несколько десятков лет для уничтожения письменных свидетельств, а немногое уцелевшее и по сей день укрыто во тьме недоступных для историков «спецхранов». В такой ситуации не стоит изображать изумление (тем паче – возмущение) тем, что подписанная Сталиным бумага с Принципиальным Решением не найдена. Удивления достойно уже то, что некоторые документы и мемуарные свидетельства сохранились до наших дней и смогли стать объектом изучения.

Первый, изначальный план Сталина был предельно прост и логичен. Да вы его и сами знаете, об этом писали во всех школьных учебниках: «Использовать в интересах СССР острые межимпериалистические противоречия». Именно так все и было, но с одним важным уточнением. Использовать противоречия можно по-разному, для достижения разных целей. Товарищ Сталин решил, что интерес СССР заключается вовсе не в борьбе за мир во всем мире, а в разжигании затяжной разрушительной войны в Европе. В том, что было принято именно такое решение, мы можем убедиться на основании аутентичных документов. Главные цели своей внешней политики Сталин вполне отчетливо выразил еще 2 сентября 1935 года в письме Молотову и Кагановичу: «Старой Антанты нет уже больше. Вместо нее складываются две: антанта Италии и Франции – с одной стороны и антанта Англии и Германии – с другой. Чем сильнее будет драка между ними, тем лучше для СССР. Мы можем продавать хлеб и тем, и другим, чтобы они могли драться. Нам вовсе не выгодно, чтобы одна из них теперь же разбила другую. Нам выгодно, чтобы драка у них была как можно более длительной, но без скорой победы одной над другой».

Интересный документ. Из него, в частности, следует, что на тот момент товарищ Сталин довольно слабо разбирался в международной обстановке – в реальности в Европе формировались совсем другие «антанты» (военно-политические союзы). Но ход мыслей великого провокатора предельно ясен.

В конце лета 1939 года общий замысел стал воплощаться в реальных действиях (договор с Германией, секретный протокол о разделе сфер влияния в Восточной Европе, совместная с вермахтом военная операция по разгрому Польши). Действия нам хорошо известны. В чем были их смысл и цель? Обратимся опять же к цитатам из документов: