Урок биологии в девятом «В» прошёл в идеальной тишине, все слушали внимательно.
– Боже мой, – сказала потом в учительской Ляля Эдуардовна, – какие дети у нас славные… Умные, добрые…
– Какие? – переспросила старенькая химичка, не расслышав.
– Славные! – горячо повторила биологичка. – Замечательные дети!
– А-а, да… Добром это не кончится… – как-то не к месту отозвалась старушка.
– Ася Павловна, к чему такой пессимизм! – хохотнул физкультурник Дмитрий Иванович. – Всё будет о’кей!..
В этот миг странно тенькнуло стекло в окне, прощально позванивая, обрушились на паркет осколки… Футбольный мяч, протаранивший стекло, красиво и мощно ударил по стойке для журналов, отлетел к столу, сшиб чернильный прибор и врезался в стену чернильным боком…
– Как вы, Дима, сказали? – переспросила Ася Павловна, за звоном стекла последних слов опять недослышав.
Тихий ангел в это мгновение, прощально махая крыльями, отлетел в небесную высь, и школьная жизнь вошла в свою привычную, ухабистую колею… Например, буквально через десять минут выяснилось, что восьмой «Д» поголовно не готов к химии. Старенькая Ася Павловна, хоть и проработала в школе всю жизнь, привыкнуть к таким катаклизмам не сумела и ушла с урока в учительскую плакать… Она ещё не успела вытереть слёзы, как туда же прибежала, стуча каблучками и звонко рыдая, Бедная Лиза и крикнула:
– Ах нет! Я этого не вынесу! Зачем я пошла в пединститут?!
– Лизавета, деточка, кто тебя? – забыв о своей обиде, бросилась к ней Ася Павловна.
– Котенко! – прорыдала Бедная Лиза.
На листе из тетради в клеточку десятиклассник Котенко Владимир застенчиво, но решительно объяснялся Елизавете Георгиевне в любви. И это был не первый случай. Солидные и мужественные ученики старших классов постоянно влюблялись в юную литераторшу и принимались срывать уроки физкультуры: физкультурник Дмитрий Иванович имел нахальство обожаемую старшеклассниками женщину провожать домой…
– А реветь-то чего ж? – удивилась Ася Павловна. – Ты вот что… Скажи ему: раз любит, пусть бороду свою ужасную сбреет. Это где видано – ученик с бородой!..
На большой перемене пятый «А» подрался с пятым «Г» из-за металлолома. Пятый «Г» будто бы утащил у пятого «А» кровать, кто-то из пятого «А» видел это собственными глазами. Разумеется, пятый «А» пожелал возвратить своё, кровное, а пятый «Г» не захотел отдать…
Потом была неприятность с Исуповым из шестого «Б»: он на уроке поджёг расчёску…
Александр Арсеньевич своего ученика опять спас, но настроение у него испортилось: Лёша ему надерзил и вообще смотрел на классного руководителя как на врага… Злыми, чужими глазами смотрел. Будто это не он, не Лёша Исупов, всего несколько дней назад сидел у Сани в комнате, пил чай и болтал ногами…
Пятый «Д», куда пошёл Александр Арсеньевич после неудачного разговора с Исуповым, сразу почуял его скверное состояние духа и торопливо зашелестел учебниками.
Александр Арсеньевич класс этот отчего-то недолюбливал, несмотря на то что пятый «Д» был отличный, дисциплинированный коллектив. Самый, между прочим, успевающий в школе.
У пятого «Д» было только одно несчастье: второгодник Вахрушев, которого все звали Хрюшкиным.
Классная руководительница пятого «Д» очень обижалась, что второгодника подсунули именно ей. Разве нет других пятых классов?
Сердился и сам пятый «Д»: пионерские отряды школы яростно соревновались (Арсений Александрович обещал, что победители в зимние каникулы поедут в Москву). Ах, как пятый «Д» хотел в Москву, а отвратительный второгодник Вахрушев, по прозвищу Хрюшкин, превращал эту желанную поездку в несбыточную мечту. Год только начался, а он уже умудрился получить семь двоек!
Конечно, с Вахрушевым боролись: и совет отряда с ним толковал, и «буксир» к нему прикрепили, и родителей классная вызывала. Но всё напрасно, всё как об стенку горох… Родители в школу не явились, от «буксира» Вахрушев бегал, а после того как мальчики пятого «Д», движимые чувством справедливого негодования, отлупили его за школой и пригрозили, что ещё и не так дадут, если будет тянуть доблестный пятый «Д» в отстающие, Вахрушев будто осатанел: теперь он не просто получал двойки, теперь он получал их с наслаждением! И никто ничего не мог с ним поделать. И Александр Арсеньевич не мог: Вахрушев смотрел на него исподлобья напряжёнными кошачьими глазами и всё-всё делал наоборот…
Сегодня, например, он даже не счёл нужным подняться из-за парты, когда учитель вошёл в класс.
«Ну я тебе!» – рассердился Саня, у которого настроение и без того было скверное. И хотя с детства Елена Николаевна наставляла сына, что никогда ничего не надо делать под горячую руку, Саня не сдержался…
– Садитесь, – кивнул он. – Вахрушев, к доске.
Второгодник нехотя вылез из-за парты и побрёл между рядов. Он выслушал вопрос, взял указку и высокомерно взглянул на учителя…
– Ну? Я слушаю…
Вахрушев молчал.
Молчал и учитель географии. Молчал и всё больше заводился. А Вахрушев и не замечал этого его опасного настроения.
– Говорить, что ли? – с ухмылкой спросил он.
– Говори.
Вахрушев ткнул указкой в Африку и сказал, что это Антарктида.
– Хрюшка, кончай придуриваться! – негодующе возроптали одноклассники в предчувствии новой двойки, а может, даже и единицы.
Но Вахрушев, конечно, не послушался и придуриваться продолжал: показал на Атлантический океан, за явив при этом, что Антарктиду омывает Аральское море…
– Правильно, – кивнул Александр Арсеньевич. – Молодец.
Неожиданная эта похвала Вахрушева озадачила: он сбился и замолчал.
– А дальше? – заинтересованно спросил Александр Арсеньевич. Внутри у него всё кипело.
– Да не знаю я… – буркнул Вахрушев. – Вы мне лучше сразу пару ставьте.
– Доскребёшься, Хрюкодав! – с угрозой пробормотали в среднем ряду.
– Дай дневник, – велел Александр Арсеньевич и с мстительным удовольствием поставил второгоднику «пять».
– Чего это?.. – заморгал Вахрушев редкими рыжими ресницами.
– А ничего! – отвечал Александр Арсеньевич грозно. – Я тоже вредничать умею, запомни! – и на глазах у замершего от изумления пятого «Д» занёс неправедную пятёрку в журнал.
– Санечка, к телефону, – позвала Елена Николаевна.
– Это вы?.. – неуверенно спросили в трубке.
– Это я… – подтвердил Саня, и они, как всегда, принялись молчать…
Наконец Юля отважилась и спросила:
– Простите, пожалуйста, а вы не знаете, откуда эта строчка: «Паситесь, мирные народы»?..
Саня знал: ведь мама ему с детства прививала любовь к русской литературе.
– А что там дальше? – как-то напряжённо поинтересовалась Юля.
– А вам зачем?
– Очень надо.
Саня сбегал за огромным старинным томом Пушкина:
Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды,
Рукою чистой и безвинной
В порабощённые бразды
Бросал живительное семя.
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды…
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич…
– Спасибо! – трагическим голосом поблагодарила его Юля. И, помолчав, добавила: – Мы так и знали!.. Он опять нас оскорбил!
Кто эти «мы», которых опять оскорбил «он», сомневаться не приходилось. Оскорблён был, конечно же, десятый «А». А оскорбитель был Матвей Иванович, Аристотель, – кто же ещё!.. Все другие учителя предпочитали с десятым «А» не ссориться – себе дороже. Десятый «А» был дружен, своеволен и злопамятен. Давным-давно, когда десятый «А» был ещё пятым «А», кто-то из учителей пожаловался на педсовете: