Девочки ей нравились, она быстро привыкла к их неторопливому, осторожному ритму жизни.

Полностью слепой была только самая маленькая, десятилетняя Раечка Геллер. Правда прогноз ей обещали достаточно светлый: операция и тридцать процентов зрения будут возвращены. Однако на бесплатную операцию предстояло стоять несколько лет в очереди, а на платную нужной суммы денег или спонсоров у малышки не было. Жила она вдвоем с мамой, красивой, очень молодой женщиной, почти девочкой, худенькой, черноволосой и голубоглазой, изящной кошечкой, похожей скорее на Раечкину сестру, а не на мать. Ника видела её в аэропорту и почему-то подумала, что эта кошечка с утра до вечера занимается только туалетами и дочкой - Раечка была вся отглажена, накрахмалена и ухожена. Вскорости выяснилось, что все обстоит совсем иначе. Отец девочки когда-то отказался жениться на своей школьной подруге и первую половину жизни беловолосый и синеглазый эльфик Раечка прожил с бабушкой и дедушкой. Уже очень пожилые люди, они дали дочери возможность получить образование. Но как только их Ирочка закончила музыковедческий факультет, родители один за другим умерли от тяжелого гриппа, а малышка по той же причине потеряла зрение. Трагедия! Однако надо было жить и молодая женщина, сжав зубы, взвалила на себя все проблемы и двинулась вперед. Не щадя себя, но следя за собой, работая, как вол, она шла по жизни, веря в возможность облегчения участи дочери, в провидение, в судьбу, в Бога, в звезды...Да, разве можно перечислить все, во что верят матери, спасающие своих детей? Вот и музыковед Ирочка Геллер верила во все. Поэтому по утрам она вела занятия с будущими музыкантами, а вечерами подрабатывала уборщицей в богатой конторе, собирая деньги на операцию.

Эту историю Ника узнала от Оли, Гали и Шурочки. Общалась она и с другими хористками. Всего певиц было десять и при них четверо сопровождающих - пожилая дама - концертмейстер Римма Борисовна, хормейстер, её дочь, тридцатилетняя незамужняя Елена Павловна и Татьяна Владимировна, руководитель группы. А ещё переводчица - Нина Вяльцева, Nina Vialzava, как значилось на маленькой табличке, приколотой к её повседневному свитеру. Для большого концерта у Нины было приготовлено новое одеяние - мама успела купить в последний день серый брючный костюм. Брюки так, ничего особенного, а верх - закачаешься! Пушистый, будто из перьев, блузон, кофта такая, с рукавами "летучая мышь". Да ещё те новые туфли - ну, полный отпад! Жаль, что почти некому эту красоту рассматривать. Правда Оля, Галя и Шурочка попросили в деталях описать одеяние, потрогали все своими быстрыми чуткими пальчиками и остались очень довольны. Ника с удивлением обнаружила, что для незрячих (слово слепые было в этом обществе запрещенным) очень важно, как выглядят они сами и сопровождающие их люди. Римма Борисовна, описала девочкам Нику. Певицы, по словам концертмейстера, остались довольны внешностью переводчицы. Особенно их обрадовало, что у Ники большие, красивые, карие глаза и черные волосы, густые, прямые. В том, что волосы густые девочки убедились сами - Нику никогда ещё так часто и так ласково не гладили по голове.

Вообще жить было можно. Ника наладила отношения с переводчицами из других групп - всего хоров было двенадцать. Особенно подружилась с китаянкой Инь и шведкой Астой. В рамках, как сказала, смеясь Татьяна Владимировна, дружбы народов, был организован русский чай для китайской и шведской групп. Тульские пряники, с выпуклыми рисунками, которые привезли с собой, раздали гостям для съедения, но те, пробежавшись пальчиками по рельефам башенок и незнакомых буковок, предпочли прихватить гостинцы в качестве сувениров. Дали ещё по прянику и попросили съесть. Что и было сделано. Все весело смеялись. Ника обратила внимание, что на фестивале вообще царила праздничная обстановка, стоял постоянный веселый гул. Сама Vialzeva старалась не думать, что по большому счету на несколько дней погрузилась в большую человеческую драму. А ещё она старалась не думать о человеке, рисовавшем оленят и крокодилов на стенах одной из московских школ. И то и другое удавалось с трудом.

После репетиций и прослушиваний, были прогулки по Лондону. Ника выполняла роль и переводчика и словесного художника. Надо было в подробностях описать, например, знаменитый Тауэрский мост.

"Две башни стоят прямо в реке, башни остренькие, между ними прямой мост, а к правому и левому берегу гамаки металлические тянутся. Понятно в общем?" Говорили, что понятно и Ника продолжала знакомить с деталями.

Описывая мост, она вдруг неожиданно вспомнила Гришкины деревянные козлы и, щелкнув фотоаппаратом, решила подарить ему снимок Второй раз длинный, стройный художник вспомнился ей, когда она стояла вместе с девочками возле высоченной колонны, воздвигнутой в Лондоне после пожара. Колонну венчал золотой гладкий купол, подпиравший небо и Ника вспомнила, что у Гриши золотистый отлив у волос. Вспомнила, покраснела и запретила себе думать на темы, связанные с этим человеком.

Однако на чистейшем зеленом газоне лайн парка, на том самом, который двести лет стригут и тогда он начинает сам по себе ровно расти, она подняла два желтых кленовых листа. В памяти, против воли, всплыла дорога от школы до дома, шуршащие под ногами листья московских каштанов и некто, длинноногий, бредущий рядом, наподдающий каштаны кроссовками и охраняющий её, Нику. "А ему идут эти его очки с небольшими стеклами в тоненькой квадратной оправе." - совсем ни к селу, ни к городу подумала Ника и в сердцах воскликнула:

Ох, да что это со мной!

Ты о чем? - Тут же взяла её за руку Раечка.

Да, вот, забыла, как будет трава по - английски, - нашлась переводчица.

Грасс, - подсказала малышка, и предложила, - ты спрашивай, если что забудешь, я на двух языках говорю. У меня память хорошая. Вот скажи, когда у тебя день рождения и я запомню и поздравлю.

Ника засмеялась, сказала и тоже спросила:

А у тебя?

Прямо в Новый год! - Торжественно объявила Рая. - Я обязательно приглашу тебя на пирог. Мама вкусно печет.

- Спасибо.

Ника сглотнула слезы и, вдруг, неожиданно для самой себя, начала мысленно молиться:

"Господи, ну за что ты наказал эту крошку? Она такая умненькая, талантливая, добрая, красивая! Господи, помоги ей. Пошли ей спонсора."

Ника, Ника, - позвала Галя, обнимавшая клен, - а это что за дерево?

Клен, мапл, по английский, - ответила Ника и, снова про себя, добавила, - Господи, и остальным тоже помоги.

Она в последний раз сглотнула слезы и вспомнила замечание родителей насчет сыра в мышеловке. Да, это был ещё тот "Лондон даром"!

Никогда раньше Ника не чувствовала себя такой нужной и значимой для других людей. Она понимала, что за считанные дни повзрослела на год, а то и на два - горе старит, чужое в том числе. Но она нужна и это главное. Осознание нужности давало силы и заставляло держать нервы в узде.

"Кончай сопливиться, Вяльцева," - строго приказала она себе и оглянулась по сторонам.

Девочки взялись за руки, незрячие ходят гуськом, и вслед за Татьяной Владимировной двинулись на улицу под названием Пикадилли. Ника замкнула "гусек".

Спели песню Вайкуле "Я вышла на Пикадилли," и очень смеялись.

Так прошли два дня.

Эйнштейн и правила хорошего тона

Как было отмечено, физика не числилась среди любимых Никиных предметов. Отметки прыгали между три и четыре: физичка обожала плюсы и минусы Когда бывало особенно трудно, на контрольной или при опросе, Вяльцева, по имени физичка её не называла, презирая за плохую сообразительность, так вот в минуты трудные Вяльцева смотрела на портрет Эйнштейна. Усатый старик улыбался, подмигивал и, казалось подсказывал. Особенно Нику радовало то, что великий физик был в школе двоечником. А у неё все же между три с плюсом и четыре с минусом...

Автор теории относительности вспомнился на заключительном концерте, на том самом, где все должны были исполнить большую песню о Родине. Ника вдруг обнаружила, что председатель жюри, греческий скрипач Митас Кантаридис, удивительно похож на Эйнштейна.