А может, принесли вездесущие сервисные работники. Пачка была новая, невскрытая. Пришлось трудиться одной рукой, потому что жалко было извлекать вторую руку из-под прелестной черненькой головки Нины.

Он лежал и курил, вспоминая прошлую ночь, их неистовое узнавание друг друга, и наслаждался утробным теплом разделенной постели, утренней тишиной, ленивым течением времени: завтрак можно заказать в любой момент, вся заваруха с чертовыми поединками начнется только к вечеру, во всяком случае, не раньше трех-четырех часов, как сказала ему вчера Нина.

Утренний ветерок выдувал легчайший тюль балконной занавески, и медленно, робко, но с непреодолимым упорством по полу крался к кровати опрокинутый солнечный квадрат окна.

Со спинки кресла небрежно свисало Нинино сиреневое платье, изгибом контура словно бы сохраняя текучую прелесть ее тела, сейчас так непосредственно ощущаемого им. А на столике рядом с кроватью, на столике, который можно было бы тронуть носком ноги, если вытянуть ее из простыни, небрежной горкой громоздился добытый за последние дни арсенал: автомат Калашникова, пистолет в наплечной кобуре, отличный нож в ножнах и этот американский, красиво литый по руке пистолет-пулемет "АГРАМ-2000" левого производства, что, впрочем, не имело никакого значения. Где-то внизу, невидимые для него, стояли туфельки, может, что-нибудь еще, вроде пояска, а в кресле, под брошенным платьем, или где-нибудь еще – колье, снятое вчера с ее шейки; все это такое трудносовместимое собрание предметов в этой комнате имело, конечно, свое значение, сейчас непонятное ему, но наполнявшее радостью. Он был исполнен блаженного чувства: это был ясный разряд неги, едва ли не силой оставляющий его в постели. Лучше этого ощущения ничего не могло быть на свете.

С тумбочки, как ужаленный, грянул телефон, криком своим не только пробудив Нину, но заставив и его руку метнуться. Он даже сломал кончик сигареты о трубку. Вкрадчивый голос округло объяснил, что звонит по поручению Нины Отариевны, распорядившейся вчера по поводу завтрака… Тут сонная Нина отняла у него трубку:

– Алло! Да, да… В силе. Минут через тридцать.

Именно так.

Трубка была возвращена, положена на аппарат, а сама распорядительница с блаженным вздохом вновь поникла растрепавшейся за ночь прелестной головкой на затекшую руку Николая. Но тут же сорвалась, выскользнула из постели, потянулась, облитая желтым солнцем, и вдруг сдернула простыню с нервно дернувшегося Николая…

Потом был душ. Ожидая своей очереди, Николай залез в холодильник, где нашел, что искал, – бутылку пива. А за то время, пока он был в ванной, Нина успела сходить к себе и переодеться в менее бальное платье, но тем не менее столь же невидимое для Николая: ослепляла, оглушала и оглупляла сама она, а не ее туалеты.

Они завтракали, стараясь не думать о времени, неумолимо отсчитывающем осязаемые минуты. Сказано больше ради красного словца, так как Николай, думая о предстоящей схватке, не испытывал особых эмоций – чушь! очередная драка, мало ли!.. А вот Нина, возможно, трепетала, во всяком случае, ей казалось, что она испытывает волнение, страх… Быстро проходящий, впрочем, при взгляде на Николая.

Он же выпил еще пару бутылок пива, съел понравившуюся ему свиную отбивную с жареной картошкой, пару огромных помидоров, апельсин, кусок ананаса, чтобы вспомнить забытый с детства вкус, и закурил.

Затем пошли на пляж, более или менее заполненный брезгливой публикой, взяли два лежака, которые Николай отнес как можно дальше от прочих любителей морских ванн. Разделись и оба в купальных трусах (у нее – одно название) легли на лежаки. Дань условностям, соблюденная наполовину, – Нинина высокая крепенькая грудь победно метила в самые сердца проходящих на дистанции поражения мужиков.

Солнце навалилось. Солнце мигом обласкало насквозь, и скоро Николай почувствовал, что становится раскаленно-прозрачным, наливается пламенем, выжигающим последнюю влагу из тела.

Так можно было расплавиться окончательно. Николай приподнялся, сел. По ложбинке между пластами грудных мышц ручейком стекал пот, петляя среди золотистых колечек волос. Нина сонно-вопросительно смотрела с соседнего лежака. На ее спине происходила обратная, нежели у Николая, метаморфоза: струйка влаги стекала вдоль позвоночника и, достигнув талии, не могла одолеть подъем, отчего скатывалась набок, увлажняя доски лежака… Ослепительно белые чайки прогуливались у берега, а рядом, приоткрыв от жары клювики, прыгали цветом маскирующиеся под песок воробьи.

– Пойдем? – предложил он. – Я скоро не выдержу.

Нина согласно кивнула, поднялась, и они вместе пошли к воде, необычно спокойной сегодня. Вода теплая. Соленая муть в глазах, искры солнца на ресницах.

Они плавали долго, полчаса, час, целый день, сутки.

Наконец вышли в новый, посвежевший день.

– Хочешь на мотоцикле покататься? – спросила Нина.

– Конечно. "Отчего же и не покататься", – подумал он.

Нина покопалась в сумочке, бывшей на этот раз при ней, и извлекла из мелких недр мобильный телефон. Деловито набрав номер, небрежным движением головы отвела волосы от уха, приложила трубку, представилась и стала распоряжаться. Результатом ее – чирик, чирик – распоряжений был усиливающийся гул мотора, и вот уже одно из разукрашенных, блестящих до ослепления глаз чудовищ было доставлено.

– Садись. Я сзади умещусь.

– Нет уж, давай спереди, так мне удобнее, – не согласился Николай.

Он не ошибся насчет удобства; они сели, мотор взревел, Николай поддал газу, Нину вдавило в его широкую грудь – полетели!..

И все же, даже в самый разгар отчаянных виражей – с наклоном полета, плотным веером брызг, радужно превращающихся в драконье крыло, помогающее выпрямиться, – он чувствовал, что блаженно-бездумный день был всего лишь попыткой скрыть от себя мерзейшую мысль: впервые обстоятельства и внешние силы заставляли его рисковать жизнью за деньги. Не ради долга, не ответственности ради – он был банальнейшим образом куплен. И если результат первого разговора с Качаури казался ему смешным, потому что никакие там протоколы по большому счету не могли бы его заставить делать то, чего он не хочет, то сейчас!.. Наживкой, конечно, выступила эта восточная прелестница. И сначала только ради нее самой, потом уже соглашаясь с ее желанием, теперь он вынужден просто исполнять чужую волю.