- В порядку, товарищ гвардии капитан, - опережала с ответом более шустрая Шура - хохлушечка.
- Вы сейчас идите в штаб полка, к Ч-ву. Там получите распоряжение. Выполните задание - вернетесь. Сержанту я скажу.
Шуры делали налево кругом, представив взору Гвардии другие, не менее соблазнительные округлости, и удалялись.
В одной из таких "командировок" были они и теперь. И сержант-радист опять дежурил у рации за троих.
Часа в четыре утра все началось. На той стороне передний край и наш, и немцев не был оборудован инженерными сооружениями. Наши батальоны форсировали реку сходу, и на той стороне линия фронта в день по несколько раз меняла свои очертания, то удаляясь от реки, то возвращаясь к ней снова, В эту ночь наша пехота, скрыто подтянувшись к переднему краю немцев, без артподготовки, неожиданно для них пошла в атаку. Немцы, почуяв недоброе, застрочили из пулеметов и автоматов, поминутно палили вверх осветительными ракетами. Начала бить их артиллерия, но было уже поздно. Наши славяне ворвались на позиции немцев, перемешались с ними и погнали, не отставая до следующего села Чобай. что было километрах в трех от Бая. К рассвету немцы были выбиты и из Чобая.
Перед атакой радист принял короткое:
- Мы пошли, будьте на связи.
Для нас началось томительное ожидание. Уже никто не спал. Все ждали распоряжений оттуда. Но рация молчала.
Передний край полыхал осветительными ракетами, взрывами снарядов, трескотней автоматных очередей. Все поглядывали на радиста, тот время от времени подкручивал ручки настройки, но рация молчала - оттуда то усиливаясь, то затихая, наплывал только писк морзянки. Время от времени радист не выдерживал тягостного ожидания и вызывал сам:
- Резеда, резеда, резеда, я ромашка, ответь мне, прием.
Но резеда молчала. И только когда уже рассвело, оттуда далекий, временами пропадающий голос командира дивизиона несколько раз повторил:
- Ромашка, ромашка, я резеда. Ускорьте переправу. Ускорьте переправу... Огурцы... коробочек... прием.
Гвардия распорядился перенести связь к переправе, штабу переместиться туда же, снять одну батарею с позиций и начать переправу. Минут через двадцать мы были уже у парома и поджидали машины с гаубицами.
Паром был сооружен из двух спаренных понтонов, довольно внушительной величины, объединенных одним общим настилом из бруса и толстых досок. По концам понтонов у троса сидели человек двенадцать гражданских мадьяр - они были тягловой силой парома, да человека четыре солдат-саперов. Более мощные понтоны еще не подвозили, а солдаты-саперы, которые были на переправе, ничего не могли сказать о грузоподъемности парома. Видно было, что они новички и их оставили здесь присматривать за мобилизованными в соседнем селе мадьярами да за паромом.
Серая холодная Тисса несла свои стремительные воды. Жутковато было даже представить себя на ее средние в полном снаряжений без плавсредств! Гвардии капитан Кривенко в расстегнутой шинели, засунув руки в карманы, задумчиво смотрел на паром. Наверное, прикидывал - выдержит ли? На той стороне между тем передний край опять разразился грохотом разрывов - била немецкая артиллерия.
- Ну, что же, стой не стой, а нам надо на ту сторону, - сказал Гвардия и скомандовал:
- Отцепить орудие! Машину на паром!
Расчет быстро выполнил команду. Студебеккер стал медленно спускаться по крутому откосу на платформу парома. В кузове его, где ровно с бортами были нагружены ящики со снарядами, осталось человека четыре наших солдат. Машина медленно спустилась с кручи, рыкнула прогазовкой и, не останавливаясь, въехала на паром. Тот резко осел, когда на него еще не въехали задние колеса, понтоны черпанули серую воду, и весь паром вместе с машиной пошел на дно.
Глубина была большая у самого берега, машина скрылась полностью, от нее только чуть поблескивала верхушка кабины на уровне воды, а все солдаты и мадьяры, влекомые течением понеслись вниз по реке.
- Лодку, твою мать, лодку! - закричал Гвардия, но солдаты уже и без команды вскочили в нее и, огребая мимо мадьяр, начали подбирать сначала своих солдат, а уж потом только мадьяр.
К счастью, никто не утонул. Но переправы больше не было, а тревога за тех, кто впереди, возрастала. Там немцы пошли в атаку при поддержке нескольких танков. Наши стали снова откатываться назад от Чобая к Баю. Было слышно, как, то затихая, то усиливаясь, перестрелка приближается к реке.
- Гвардии капитана к рации! - закричал радист, но тот уже был рядом. Я подскочил к нему и развернул оперативную карту.
- Ромашка, ромашка! квадрат двадцать три семьдесят. Луг, луг. По тальвегу, дайте отсечный минут пять - десять! - неслось оттуда.
Гвардия слушал и тыкал в карту пальцем, опасаясь говорить, чтобы не упустить что-либо, но, увидев, что я почти приник к нему и тоже прослушиваю прием, коротко скомандовал:
- Слышал? Давай быстро!
- Товарищ гвардии капитан, цели номер девять, двенадцать, тринадцать уже переданы на батареи.
Гвардия выхватил трубку у телефониста:
- Батареям к бою! Четвертая - цель номер девять. Пятая - цель номер двенадцать, шестая-цель номер тринадцать, осколочным, интервал одна минута пять снарядов, огонь!
И тут рванули немецкие снаряды, перелетев метров сто пятьдесят дальше переправы. Залп! Другой! Телефон молчал. Гвардия дунул раза два в трубку глухо.
- На связь, бегом! - рыкнул он, но телефонист, почуяв, в чем дело, взяв провод в руку, бегом бежал по линии. Бесконечно долго тянулись минуты приняли ли там команду? Но вот тишина ожидания раскололась резкими залпами наших батарей, и им откликнулось далекое эхо разрывов. Все вздохнули свободнее - все-таки поддержка тем нашим, что на том берегу.
Еще не успели отстреляться батареи, как телефонная связь была восстановлена. Гвардия подошел к радисту, тот, глянув на него снизу вверх, сказал:
- Отбой.
Значит, атака немцев захлебнулась, но слышно было, что наши опять откатились на вчерашние позиции. Сзади послышался шум моторов, и к переправе подкатили машины с тяжелыми понтонами и танковый тягач - подъехали саперы. Выскочивший из машины старший лейтенант, увидев затопленный паром, стал было выяснять:
