- А ты нас к немцам не заведешь?
- Метров через триста должны быть на месте, - ответил я.
- А ты тут был?
- Нет.
- А как же ты так уверенно заявляешь - через триста метров?
- Да вот, уже вроде постройки.
Действительно впереди на фоне серого неба зачернела крыша какого-то
длинного строения. Когда мы подходили, из барака вышел наш разведчик, Степа Даманский.
- Пойдемте сюда, - позвал он нас и повел по длинному неосвещенному бараку, кое-где натыкаясь на сидящих на полу солдат. - Командир дивизиона пошел на КП к пехоте, сказал подождать его здесь,
Мы постояли, потом, пооглядевшись, присели на пол, привалившись к стене барака. Было тихо, тепло. Слегка подремывалось. Разговаривали все почему-то вполголоса, это еще больше нагоняло сонливость. Вдруг раз за разом, сотрясая землю и стены, начали рваться тяжелые снаряды немцев. Легли они - было слышно - метрах в ста от нашего барака.
- По переправе бьют, - сказал кто-то.
Потом опять настала тишина, и опять стали смежаться глаза, но тут послышались шаги и голос капитана Водинского. Все встрепенулись и поднялись навстречу командиру дивизиона.
Разговор был недолгим. Неуютность обстановки и безотлагательность предстоящих дел не располагали к пространным разговорам. Командир дивизиона передавал командование здесь, на левом берегу, и организацию переправы дивизиона начальнику штаба дивизиона гвардии капитану Кривенко. Сам он с разведчиками и радистом уходил на тот берег. Ночью готовилась атака по расширению плацдарма. По расчетам командования ночной бой силами одной лишь пехоты без средств артиллерийского усиления мог дать больший успех.
Командир дивизиона и командиры батарей уходили с пехотой, имея связь со штабом дивизиона по рации. В дивизионе было всего две рации, громоздких, тяжелых, с малым радиусом действия, да и то только на НП дивизиона и в штабе. От штаба дивизиона к батареям шла проводная телефонная связь.
Было решено штаб дивизиона расположить здесь же, у переправы, и тотчас была отдана команда на реорганизацию связи и подтягиванию батарей к реке. Командир дивизиона сказал, что к утру саперы должны усилить паром понтонами большей грузоподъемности, на котором мы должны были переправить через Тиссу свои машины и орудия.
- Не утопите машины, - предупредил капитан, - и догоняйте меня,
И он назвал маршрут предстоящего движения. Потом постоял, докуривая папиросу и, обращаясь к командиру взвода разведки, старшему лейтенанту Гоненко, коротко скомандовал:
- Ну, разведка, берите рацию и пошли.
Вслед за ними к выходу пошли человек пять наших дивизионных разведчиков и радист. Было часов одиннадцать ночи, когда батареи подтянулись к реке и развернулись на огневых позициях, метрах в пятистах от штаба. Подготовили данные для стрельбы по районам возможного скопления сил противника, передали на батареи и стали ждать.
Разместившись кто где на полу (эти бараки-склады были совершенно пустые), все, кроме радиста и дежурного телефониста, погрузились в скоротечный солдатский фронтовой сон, который восстанавливал силы, если он продолжался несколько часов, но чаще длился много раз всего по несколько минут - сон на ходу - солдаты не страдали бессонницей.
Несколько раз немцы вели обстрел переправы и дороги из тяжелых орудий. Снаряды ложились близко, с раздирающим звуком рвались, сотрясалась земля и стены барака, все просыпались, прислушивались - не летят ли еще гостинцы от фрицев, и задремывали снова.
- С КП не вызывали еще? - спрашивал Гвардия радиста и, получив отрицательный ответ, задремывал тоже. Жаль было радиста. Его и подменить было некому. Были у него две помощницы, две радистки, две Шуры, но они были где-то "в командировке". Две дивчины лет от восемнадцати до двадцати - одна пониже - хохлушечка, другая повыше - русская. Не очень красивые, но и не дурнушки, они были в том возрасте, когда уже не гремят девчоночьи косточки, но еще и не обросли бабьим салом, когда стан их гибок и бугрится такими завлекающими формами, они были привлекательными и хорошо знали это.
Солдаты завидовали радисту, сержанту Махоткину. Он был комсоргом управления дивизиона. Завидовали его воображаемому интиму с Шурами. Но он был исключительно порядочным человеком. О случае, подтверждающем это, я расскажу намного ниже, если не забуду. На самом же деле ему приходилось таскать на себе рацию и такой же громоздкий ящик с питанием за троих, дежурить у рации за троих, правда, он мог получать и сто граммов фронтовых за троих, но он не пил. А Шуры редко когда жили неделю или две в дивизионе. Обычно звонили из штаба полка, приглашали командира дивизиона или начальника штаба Гвардию:
- Слушай, у тебя там две Шуры есть?! - не то вопрошал, не то утверждал тот конец провода.
- Есть-есть, я же знаю, - звонил вышестоящий начальник, но голосом таким панибратским, ведь с рыльца проглядывался пушок, и суть дела была сомнительно-щекотливой.
- Ты знаешь, у полковника - имярек, завтра день рождения. Ну, все-таки полковник и прочее... Как же без прекрасного пола? Как-то сухо будет, скучно. Ну, вот и хорошо, что понимаешь. Так ты присылай прямо сегодня. Ко мне, а я распоряжусь...
- Хм, твою мать, - ворчал Гвардия, отдавая трубку телефонисту. На лице его словно сполохи полярного сияния начинали играть самые разноречивые чувства, как у Джоконды.
Надо сказать, что никто из офицеров дивизиона с Шурами никакие шашни не заводил. Это было табу.
- Гажала! - кричал Гвардия, посерьезнев. - Ну-ка, позови мне этих... Шур, - заканчивал он уже тише. Те через какое-то время входили и вытягивались у порога, топорща совсем не солдатские груди. У Гвардии в какой-то скабрезной полуулыбке вытягивалась нижняя челюсть, глаза маслились, он и смущался, и в то же время как-то сверху вниз оглядывал их ладные молодые фигуры, перетянутые в талии ремнями. Наверное, он в это время завидовал тем на том конце провода, потому что они могли себе позволить то, что он не мог позволить себе.
- Вы это... Как там у вас рация? В порядке? - вопрошал он, сразу нахмурив брови, как бы пытаясь прихлопнуть ими грешные мысли.
