В условиях информационной войны, острого идейного противостояния, разрушения нравственных основ президент Владимир Путин сказал про духовные скрепы, что вызвало насмешки в либеральном лагере, но ничем другим Россию не объединить. Да и миром правят, как сказал ещё Платон, идеи. Конечно, ротшильды-рокфеллеры и доморощенные грефы-авены хотят доказать: нет, деньги. Но борьба идей и капитала продолжается! В ней, как ведётся на Руси, огромную роль играет печатное Слово, отечественная литература. Сегодня она – в небрежении у государства, если не сказать – в загоне. А ведь Фёдор Достоевский почти полтора века назад предупреждал, говоря о миссии России в славянском мире: «Нации живут великим чувством и великою, всех единящею и всё освещающею мыслью, соединением с народом, наконец, когда народ невольно признает верхних людей с ним заодно, из чего рождается национальная сила, – вот чем живут нации, а не одной лишь биржевой спекуляцией и заботой о цене рубля. Чем богаче духовно нация, тем она и материально богаче… А впрочем, что ж я какие старые слова говорю!»

Увы, они и не устаревают: Крым сделал «верхних людей» и народ на время единым целым, а потом снова пошли спекуляции, политические и биржевые. Писатели России в год 60-летия на суровых ветрах провели свой 15-й съезд, избрали новое правление и его председателя Николая Иванова. Он – полковник, прозаик и военный журналист, проводит школу корреспондентов, действующих в экстремальных условиях, а сам находится как раз в подобной ситуации. Слишком много противоречий и амбиций раздирает писательский мир. Дай Бог ему мудрости и стойкости Соболева, хотя сегодня профессии писатель – нет. А ведь даже на бичуемой нашими депутатами Украине давно действует закон «О профессиональных творческих работниках и творческих союзах». Ну почему Совет Федерации и Государственная Дума не могут этого сделать в России, ума не приложу. Зато всё какие-то доклады составляют об идеологической агрессии Запада. Да мы сами любых недругов тут переплюнем – включите «Эхо Москвы» или посмотрите списки премий и составы писательских делегаций на международные выставки – сплошь Улицкая, которая Россию в дикости обвиняет, да Шишкин, который желал поражения России в ЧМ! А прежде других привечали, да и писатели-фронтовики – такие, как Леонид Соболев, – были уважаемы и многое могли пробить на самом верху. Не случайно новый председатель Союза писателей России Николай Иванов прежде всего разыскал на Новодевичьем кладбище могилу Леонида Соболева, у которого не осталось прямых потомков.

Надо ещё вспомнить, что 8 июля на 85-м году жизни ушёл от нас Валерий Николаевич Ганичев – председатель Союза писателей России с 1994 года, который сменил Юрия Бондарева после страшных событий осени 93-го года. Здание Союза писатели на Комсомольском отстаивали физически от разнузданных молодчиков-«демократов», явившихся с бумагой за подписью Евг. Евтушенко, а потом под водительством Ганичева мы отвоевывали крепость русского духа в годы гонений, кризисов, «суверенной демократии» и построения вертикали власти. Почти четверть века борьбы и сохранения традиций!.. Недаром в фойе второго этажа всех приходящих литераторов в отремонтированном особняке на Комсомольском, 13 встречает бюст первого командира и старшего товарища – Леонида Сергеевича. Летом мы помянули морскую душу основателя в честь 120-летнего юбилея, а основные слова признательности скажем на торжестве в честь 60-летия соболевской организации, которые пройдут в декабре. Книга «Морская душа», переизданная издательством «Вече», станет лучшим подарком и напоминанием о роли Соболева как фронтового писателя-классика и как гражданина с душой, открытой всем ветрам эпохи.

Александр БОБРОВ,

член правления Союза писателей России, профессор

Эти рассказы Василия Лукича записаны мною в весьма своеобразной обстановке.

Летом 193* года мне довелось провести порядочно времени на подводной лодке, бывшей в автономном плаванье. Автономное плаванье – это особый вид боевой тренировки: вам дают полный запас горючего, боеприпасов, питьевой воды и консервов и предлагают возможно дольше продержаться в родном море, позабыв, что оно – родное. За время долгого автономного плаванья лодка должна выполнить ряд боевых заданий – прокрасться в назначенный район, провести блокаду порта, атаковать указанные корабли, скрываться от преследования, форсировать минное заграждение – словом, сделать добрый десяток тех больших и малых дел, которыми приведется ей заняться во время войны. И, как во время войны, все это надо суметь проделать, не пополняя запасов, – то есть так, как это и будет на самом деле в том чужом, враждебном ей море, куда пошлет ее в свое время боевой приказ.

Однажды, в силу сложившейся обстановки, лодка была принуждена временно исчезнуть из надводного мира на некоторый неназываемый, но весьма длительный срок. Нужно было дождаться здесь появления эскадры, но так, чтобы ни малейшего подозрения о присутствии в данном проходе лодки не возникло там, наверху, где светило солнце, всходила в свое время луна и где, вероятно, дул приятнейший ветерок, которому, по нашему мнению, природа отпустила кислород с безобразной расточительностью. Мы согласились бы и на половину, с одним только условием: чтоб он был не в баллонах, которые приходилось считать и беречь.

Все, что в лодке могло издавать шум, было остановлено, и когда на электрической плитке урчал, закипая, чайник, командир и на него посматривал с укоризной: нас могли обнаружить чуткие уши гидрофонов. Распорядок дня был в корне изменен: из работ и занятий были выбраны лишь те, кои отличались бесшумностью и минимумом телодвижений, и львиная доля суток была отведена на сон, так как, когда подводник спит, он потребляет меньше кислорода и выделяет меньше углекислоты. А в нашем положении для уничтожения ее приходилось обязательно дожидаться прохода над головой какого-либо корабля, чтобы под шум его винтов безбоязненно включить приборы регенерации воздуха. Освещение было безжалостно сокращено – берегли энергию аккумуляторов. Формой одежды со временем пришлось объявить перманентный ноль – одни трусы, ибо в лодке стало препорядочно жарко.

Вот в этой обстановке и возникла особая форма «Тысячи и одной ночи», причем нагрузку Шахерезады добровольно взял на себя Василий Лукич Кирдяга.

Как-то само собой случилось, что однажды в неопределенное время суток (которое наверху могло быть и рассветом, и сумерками, и жарким полднем) в кормовом отсеке раздался взрыв. И хотя он никак не угрожал целости корпуса лодки, ибо это был просто взрыв хохота, командир лодки поспешил к месту происшествия, чтобы строгим внушением прекратить этот демаскирующий шум. Но к моменту своего прихода в кормовой отсек он снова застал там полную тишину и увидел, что подводники, усевшись на койках по пяти человек в ряд, слушают Василия Лукича, рассказывающего очередной суффикс.

Слово «суффикс» имело на лодке разнообразное и глубокое значение. Слово это перекочевало на лодку с общеобразовательных курсов, где тайны родного языка преподавала краснофлотцам сама жена командира. Когда столкнулись с этим термином, решительно у всех учеников заело в понимании странной силы двух-трех букв. Суффикс стал предметом горячих вечерних споров, и многие признавались, что значительно легче понять процесс зарядки аккумуляторов или причину потопления торпеды, чем разобраться в этих суффиксах, которые переворачивают весь смысл слова и которые надо вдобавок уметь находить где-то в самой корме слова, между корнем и окончанием. Теоретическое исследование всем понятного и родного языка надолго застопорилось, причиняя одинаковые мученья ученикам и преподавательнице, которой дома по вечерам командир строго ставил на вид недостаточную четкость ее определений и неуменье разъяснить показом.

Поэтому понятно, что суффиксом стали называться на лодке различные таинственные неполадки в механизмах, требующие для своей расшифровки значительного напряжения мысли, а также и затруднительные эпизоды личной жизни. Суффикс мог случиться и в дизеле, и в антенне, и в торпедном аппарате, и в котле у кока, и при погружении, и во взаимоотношениях со старшиной, с портом, а также с женой или иной подругой жизни.