- Ты помнишь Колю - Головка Пуговкой?
В том селе, где жили прежде, был дурачок. Данилка, конечно, помнил его. Не один раз он вместе с деревенскими мальчишками дразнил его: "Коля, у тебя головка пуговкой!" И несчастный долговязый паренек, у которого голова действительно была не по росту мала, с ужасом хватался за нее и стонал, а мальчишки бездумно хохотали, пока не увидел этого дед Савостий. От гнева он побелел и весь затрясся. Мальчишки поняли, что смеяться над несчастьем постыдно и не по-людски.
- Вот он зачитался, - продолжала свою мысль мать. - Нормальный был ребенок, а потом зачитался и свихнулся.
И хотя Данилка удивился этому - в деревне он не слыхал такого про Колю, - но все равно не внял предупреждению. Его больше обеспокоили слова библиотекарши, когда он принес менять портфель книг.
- Неужели прочитал? - усомнилась она.
- Прочитал.
- Может, картинки только смотришь?
- Не-е, читаю.
Она не поверила и заставила пересказать содержание книг, и удивилась, что он действительно все прочитал. Покачала головой, внимательно посмотрела в лицо Данилки.
- Лето же сейчас. Тебе отдохнуть надо, побегать. Книги читать - тоже работа.
Данилка стал убеждать, что совсем нет, что читать ему легко и никакая это не работа. Но библиотекарша с неожиданной твердостью для такой тихой и ласковой женщины отрезала:
- Будешь брать только две книги на десять дней. И раньше не приходи.
Данилке пришлось смириться. Но он схитрил - стал брать книги потолще: "Войну и мир", "Жана Кристофа", "Тихий Дон", "Отверженные".
Каких только путешествий и открытий не совершил он с капитаном Куком и Амундсеном! Выслеживал вместе с последними могиканами бледнолицых в лесах Америки, страдал с Жаном Вальжаном на каторге; сражался на баррикадах с Гаврошем, и пепел Клааса стучал ему в сердце, как и Тилю Уленшпигелю; гонялся за басмачами по раскаленным пескам Каракумов; спасал с Водопьяновым челюскинцев в Арктике, с Павкой Корчагиным подсыпал махорку в пасхальное тесто попу и рубился с белополяками; командовал дальневосточными партизанами и в штурмовые ночи Спасска и в Волочаевские дни бил самураев. От зари до зари просиживал он на крыше, забывая про обед и не откликаясь на зов матери. А на вокзале призывно гудели поезда, уходили куда-то на Дальний Восток к Тихому океану и на запад к Балтийскому морю. Где-то там, на краю света, были моря-океаны, куда мечтал попасть Данилка, чтобы водить по бурным волнам в шторм и бури белоснежные корабли. Но эта маленькая, затерянная посреди Сибири станция была отчаянно далека от синих морей, от неоткрытых островов, от белокрылых каравелл. Могучие паровозы проносили вагоны, полные счастливых людей, в какую-то другую, волшебную жизнь, а он, Данилка, сиротливо сидел на крыше, ловил ухом шум проходящих поездов, и ему оставалось только мечтать да глядеть на свою маленькую станцию.
С пологой крыши сарая открывался вид на дальний лес за станцией, на озеро, где он чуть было не утонул, на ближние огороды, на пыльные улицы станционного поселка с чахлыми молоденькими тополями; на двухэтажную школу, устало отдыхающую летом от луженых глоток сорванцов; на каланчу, где торчит в медной каске пожарник; на железнодорожный вокзал, где трудятся, пыхтят, пуская в небо круглые белые дымки, и негромко гукают маневровые паровозики - "кукушки" и "овечки".
Однажды, пригретый солнышком, заложив руки за голову, лежал и глядел он в высокое небо, представляя, что это Индийский океан, и он с капитаном Васко да Гамой плывет открывать еще не открытую Индию - страну сказочных богатств и красот. Он стоит на носу каравеллы, смотрит - не виднеется ли земля, а капитан живым насмешливым голосом совсем рядом сказал вдруг:
- Эй ты, гнида, чо развалился?
Данилка перевел глаза с неба на землю и обомлел. На крышу к нему взбирался Шурка-Хлястик.
Это был известный на станции хулиган. Все мальчишки боялись его как огня. Всем было известно, что в кармане носит он "перышко" - острый, как бритва, ножичек. Он умел двумя пальчиками неслышно залезть в карман и вытащить кошелек. Он ловко разрезал дамские сумочки бритвочкой и "уводил" червонцы.
Шурка-Хлястик каждый день двигался на вокзал, ссутулясь и плотно запахнув кургузый пиджачок вокруг тощего туловища, в коротких штанах с пузырями на коленках и босиком. Говорил он то басом, то надтреснутым фальцетом - у него ломался голос. Если какой-нибудь мальчишка попадал ему в лапы, Хлястик напевал: "Чижик-пыжик, где ты был..." и насмешливо спрашивал: "Жизнь или кошелек?" А уж потом, независимо от ответа, отбирал у пацана все, что находил в карманах, давал подзатыльник или пинок пониже спины. Он был старше Данилки, и его давным-давно вытурили из школы. Водился он со взрослыми, "чистил" карманы на вокзале у проезжих пассажиров. Верткий был. Когда ловили, только хлястик в руках оставался. Его поэтому и прозвали - Хлястик. А если и забирали в милицию, то отпускали как несовершеннолетнего и из жалости к его матери. Отца у него не было, а мать сладить с ним не могла, и он совсем отбился от рук.
Как-то отнял он у Данилки мороженое, только что купленное на перроне. Данилка отдал, не сопротивляясь, и только благодаря этому остался с неразбитым носом. А потом долго страдал от собственной трусости, мысленно расправляясь с бандитом, и выходил победителем - хоть на шпагах, хоть на пистолетах. В мечтах и на языке все пацаны на станции расправлялись с Хлястиком, в действительности же он держал их всех в трепете. О нем ходили легенды одна страшнее другой. И вот этот тип лез к Данилке на крышу. Данилка затосковал. Обреченно решил - будь что будет. Не прыгать же с сарая в крапиву в чужой огород, не оставлять же книги. Только сегодня утром сходил в библиотеку парткабинета, обменял их.
А Хлястик уже залез на крышу и шел по теплым доскам. Данилка, обмирая, следил за его приближением. Хлястик опустился рядом и спросил басом:
- Закурить нету?
- Нету, - замотал головой ошеломленный вопросом Данилка и увидел, что на Шуркином лице появилось недовольство, а это грозило неприятностями.
Как пожалел Данилка, что не было у него закурить! И вдруг его осенило:
