На прохоровских полях несколько дней длилась эта величайшая танковая битва. Победили советские танкисты...
А вот тягачи тащат по монгольской степи осадные орудия, облепленные расчетами. Мы пушкарям не завидуем: не очень-то удобно сидеть, и пылищи глотают похлестче нас. Артиллерия тоже попытанный друг пехоты: крепенько поддерживает огоньком. Помнится: если где-то за нашими траншеями огневые позиции с натянутыми маскировочными сетями над орудиями - душа пехотная ликует: при необходимости артиллеристы обработают передний край обороны, подавят огневые точки, отобьют танки, рассеют скопление пехоты и техники в тылу, а зенитчики врежут по самолетам. Лично трижды был свидетелем, как зенитные батареи сбивали пикировавшие "юнкерсы": под Вязьмой, на Березине и на Немане. Нет, с артиллеристами не пропадешь!
Танковые колонны сменяются кавалерийскими, артиллерийские автомобильными, бронетранспортеры - пехотой, пехота - опять танками. Даже непонятно, чего больше - людей или машин.
Честное слово, столько техники стянуто - поразительно! Что и толковать, к концу второй мировой армия располагает отменной техникой. И в изобилии. А кадры? О, за четыре годочка мы не худо овладели наукой побеждать. Есть ли такая наука? Есть! И на маньчжурских сопках мы ее продемонстрируем...
Пыль над колоннами столбом, и если сверху засечь эту картину, фотоснимок оказался бы находкой для кое-чьей разведслужбы.
Но вражеских самолетов в небе не видно, видны лишь родные, краснозвездные. А вражеские - чьи? Японские? Сохраняя военную тайну, скажем: кое-чьи. Самолеты еще ближе к солнцу, чем мы, и мне кажется, им еще жарче, хотя это вздор: воздух на высоте холодный. Временами тень от самолетов скользит над нами, и хочется как-то придержать ее, мимолетную. И это тоже вздор:
не придержишь. На полевые аэродромы, поближе к театру будущих военных действий, перебазируются и бомбардировщики, и штурмовики, и истребители, и транспортники. Славно, когда в небе тесно от своих, краснозвездных: прикроют, как щитом. Подписываюсь под словами: пехотинцы уважают летчиков не меньше, чем танкистов или артиллеристов. Штурмовики и бомбардировщики такие удары наносят по противнику, расчищая путь наземным войскам, что диву даешься! А "ястребки" не позволяют разгуляться "юнкерсам", "хейнкелям" да "мессерпшиттам"...
Гляди-ка, вот и колонна "катюш" - реактивные установки затянуты брезентом. Ну, это уже чудо военной техники: кто из нас не слыхал потрясающего залпа "катюш" - непередаваемый скрежет, аж сердце заходится, машины окутываются дымом, в воздухе раскаленные стрелы реактивных снарядов, и они беспощадно вонзаются во вражеские укрепления, расплескивая смертоносный огонь. Гитлеровцы до чертиков боялись "катюш". А дивизион гвардейских минометов дал залп - и ходу, чтоб его не засекли, готов стрелять с другой позиции...
Пыль, просвеченная солнечными лучами, золотится, сверкает - очень красиво; оседает на потные лица, похрустывает на зубах - очень противно. Глотка у меня пересохла, и непонятно, как может брызгать слюной хохочущий весельчак-ординарец, в миру - Мишка Драчев. Зверски тянет пить, однако удерживаю себя. Прислушиваясь, как булькает вода во фляге, закаляю волю. Фляжки в роте не у всех, и комбат предупредил: на обильное водопитие не рассчитывайте, вообще до обеда воды не будет. Все это цветочки, первые километры по монгольской степи, ягодки - дальше, когда части сосредоточатся в районе сбора, всей дивизией махнем по степи, степи широкой, на юг, до Тамцак-Булака, расстояние - что-то около четырехсот километров. Так-то вот: четыреста. По солнышку, по безводью и бездорожью, с полной выкладкой. По Европе мы хаживали, по Азии еще не доводилось. Ничего, пройдем и Азию.
Природа не главное для нас испытание. Главное - когда начнут стрелять. Не в Монголии, а южнее, в Маньчжурии. Кто?
Да кое-кто. Военная тайна. Вообще-то говоря, до собственно Маньчжурии надо преодолеть Внутреннюю Монголию, километров двести - триста, не меньше. А Внешняя Монголия - это Монгольская Народная Республика, где мы имеем честь находиться. Так-то, ежели уточнить. Но ежели без уточнении: все, что лежит за границей, - Маньчжурия.
Слышу за спиной:
- Товарищ старшина, а правду говорят, что в Монголии зимой пятьдесят градусов? - Вопросом разражается молчун Рахматуллаев.
То ли узбек забыл, что в эшелоне старшина уже рассказывал про это, то ли сам Колбаковскпй забыл, но тот оживляется:
- Точно, товарищ Рахматуллаев, морозикп жмут и за полсотни.
- Не могёт быть! Я делаю вот такие глаза! - Кулагин подносит к глазам большие и указательные пальцы, образующие внушительных размеров полукольца.
А старшина явно доволен тем, что к нему обратились: он не без основания считает себя крупным специалистом по Монголии, обо всем к пен относящемся рассуждает с непререкаемостью знатока, и ему не правится, если о Монголии высказывается кто-нибудь другой.
Когда выгрузились в Баян-Тумэпп, в роту пришел замполит Трушин.
- Хлопцы, вы знаете, кто руководитель Монголии? Маршал Чойбалсан!
- А как же иначе? - тотчас сказал Колбаковскпй. - Маршал Чопбалсап бывал не раз в Семнадцатой армии, я лично зрел. Вот как вас, товарищ гвардии лейтенант...
- И какой же он? - спросил Головастиков.
- Обыкновенный. Обличьем монгол то есть. Большой начальник. Маршал! Вождь! Понял, Головастик?
- Как Сталин у нас?
- Точно! - сказал Колбаковский строго и, вытащив расческу, принялся причесываться - любил то и дело шуровать ею и, кажется, именно от этого поплешивел, повыдергивал волосы.
И вдруг Логачеев сказал:
- Я тож видал маршала Чойбалсапа, пху вождя. - Сплошь, вплоть до задницы, татуированный каспийский рыбак почему-то склоняет местоимение "их", и получается чудовищное: иху, иха и прочее.
Ему не поверили - присвистнули, засмеялись, закидали репликами: "Тю, с фронта в командировку приезжал в Улан-Батор?", "Его Чойбалсан вызвал, соскучился!". "Чаи с ним гонял?", "Какой там чай, они на кумыс да араку налегали!" Логачеев, не смутясь, ответил:
- В Улан-Батор меня не вызывали, чаи не гонял. Водку тож не пил, и называется она не арака - архи... А Чойбалсан с монгольской делегацией приезжал на Западный фронт, а я на этом фронте всю дорогу... Дошло?
