Старшина сверху рявкает:
- Доберусь я до тебя, Головастиков!
Это так неожиданно, что на секунду воцаряется молчание, а затем все смеются. Помешкав, смеется и Колбаковский. Но и сквозь смех добавляет:
- Воин-победитель, а внешний вид - тьфу! Ужо доберусь до тебя, Головастиков!
На остановке Головастиков извлекает из латаного-перелатапого вещмешка помазок, мыло, опасную бритву, а я бегу к штабному вагону узнать насчет занятий. Узнаю: политзанятий по японцам нынче не будет, не готов материал, начнутся завтра или послезавтра, пока же организуйте текущую политинформацию, читку газет, занятия по уставам, по матчасти оружия. Здесь же Трушин вручает мне пачку газет, и мы вместе с ним топаем к своим вагонам. По топу, каким мне сказали о занятиях по уставам и матчасти, понятно: для проформы, чтобы заполнить время. Прикидываю в уме, что выбрать для чтения из уставов, - о дисциплине, об обязанностях дневального, часового и что-нибудь еще, что нужно в дороге. Уж если занятия проводить, так без дураков. Или вовсе не проводить.
Состав трогается, останавливается, снова трогается, ползет почерепашьи. Босоногая ребятня на косогоре прощально машет картузами и косынками, и дневальный у кругляка помахивает им пилоткой. Косогор усеян мальвой, дикой гвоздикой, колокольчиками.
По проселку пылит ребристая повозка с одиой оглоблей, и лошадь одна, второй нету, некомплект. Возница, усатый, в домотканой рубашке, нахлестывает лошадку кнутом. Сержант Симонепко с неодобрением замечает:
- Не бережет поляк тягло.
Наконец паровоз расходится, теплушку раскачивает. Сержант Симонепко оповещает:
- Приступаем к политической информации!
Шелестя страницами "Правды", парторг читает, по-украински смягчая букву "г", сообщения газетных корреспондентов и ТАСС - это и есть политинформация. Заметки разные: о полевых работах, восстановлении шахты, задувке домны, строительстве завода, - они восхваляют бывших фронтовиков, ставших замечательными тружениками, и не заикаются о близкой войне. Ну, ясней ясного: военная тайна, и страна не ведает ничего, живет мирным трудом. Это здорово - мирный труд! Люди сеют хлеб, варят сталь, возводят дома. Люди любят своих близких, воспитывают детишек, и никто не стреляет это немыслимо прекрасная мирная жизнь!
Живи спокойно, моя страна, набирайся новых сил, мой парод...
- Вопросы имеются, товарищи?
- Имеются! Товарищ сержант, треба разжуваты: живой Гитлер чи сдох? Брешут всяко...
Симоиеико рассказывает, что Гитлер со своей любовницей Евой Браун отравился, их полусожженные трупы нашли в бункере имперской канцелярии, но якобы - по сообщениям западной прессы - объявился где-то двойник Гитлера. Кто из них настоящий?
Тот, который врезал дуба.
- Товарищ парторг, а верно, что Рузвельта тайно прикончили сами американцы, которые фашизму сочувствовали?
Этот вопрос, заданный Вадиком Нестеровым, и вовсе не по теме политинформации, однако Симоненко отвечает и на него.
В том смысле, что Рузвельт скончался от болезни, от старости, так сказать естественным образом.
Луч солнца проскакивает в дверь, отражается от большого овального зеркала, присобаченного на стояке, - заботы старшины Колбаковского, чтобы бойцы могли осмотреть себя, свой "внешний вид", да и для бритья удобнее, зайчиками дробится по стенке.
Ловлю себя на стремлении поохотиться на них и улыбаюсь: пацан во мне еще не умер. Несмотря на то что его насильственно умертвляли - до срока. Живуч!
Дав передохнуть, покурить и побалагурить, объявляю о занятиях по изучению уставов. Мальчики встречают это с готовностью, ветераны - без малейшего намека на псе. В теплушку заносит то ли сладковатый, то ли горьковатый запах разнотравья. Поваляться на травке в охотку. Да и на раструшенном по нарам сенце - сойдет. Но я заставляю солдат сесть, и они сидят - за столом и на нарах.
Раздельно, прямо-таки чеканя, читаю по красным, в матерчатом переплете книжицам. В вагоне тихо, под полом отчетливо, чугунпо выстукивают колеса. И храп, раздавшийся в закуточке, отчетлив. Я прерываю чтение.
- Это кто там почивает? Покажись, покажись! Логачеев?
А ну-ка, товарищ Логачеев, повторите нам обязанности дневального по роте.
Каспийский рыбак трет кулаком скулы, подбородок, мямлит невнятное.
- Смелей, смелей, товарищ Логачеев! Расскажите нам, а мы послушаем.
Солдаты прыскают, прячась за спинами соседей. И мне смешно, по я с напускной строгостью говорю:
- Не стесняйтесь. Пожалуйста, пожалуйста.
- Дык, товарищ лейтенант... - произносит Логачеев и умолкает.
- Товарищ Нестеров, повторите вы.
Вадик отчеканивает про обязанности дневального по роте не хуже, чем я. Смущенный, взволнованный, ест меня глазами.
- Молодец, Нестеров! А вы, Логачеев... - Мне становится его жалко. Товарищ Логачеев, будьте внимательны на занятиях...
Пошли дальше!
Читаю и зорко слежу, чтоб не кемарили, то есть не дрыхли. Как у кого глаза сонливо помутнеют, я прошу его повторить прочитанное. Это действует, солдаты стараются запомнить то, что им читается. Не обходится без курьезов. Кулагин порывается подсказывать, а когда его вызываю, молчит: забыл. Если вызываю сидящих за столом и на нижних нарах, они встают, те, что на верхних нарах, остаются сидеть. Но вот выкликаю Свиридова, и он вскакивает, стукается затылком об потолок. Называю фамилию Головастикова, а встают и он, и Рахматуллаев: оказывается, узбек перепутал, померещилось, что его вызвали, неужто фамилии схожи? И опять смешки, смешки. Настроение у солдат, как и у меня, легкое, ребячливое. Но делу время, потехе час, и я веду занятия до обеда.
Обед. Перекур. И - занятия по изучению материальной части стрелкового оружия. Тут потруднее. Новички еще туда-сюда, не сачкуют, а с фронтовиками беда: спят сидя и с открытыми глазами! Да и то: обед сытный, располагающий к отдохновению, а тактико-технические данные автомата, его устройство, взаимодействие частей они знают не понаслышке, в бою опробовано. Поэтому, когда я, прочитав по наставлению и показав части, спрашиваю кого-нибудь из ветеранов, блестящий ответ обеспечен. Нужно лишь, чтобы ветеран встрепенулся и смикитил, что от него требуется. Короче - разобрать и собрать ППШ им раз плюнуть. Но давать блестящие ответы фронтовикам скучно, потому что все эти матчасти учены и переучены. Мне самому становится скучновато, однако, напирая на новичков, занятия довожу до конца.
