Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Но, когда язык наш становился очень прозрачен, девушка поспешно выбегала из комнаты, не успевая сесть, не успевая даже сделать вид, что забыла что-нибудь в другом месте. Она срывалась и убегала, точно преследуемая фуриями.

И тогда это был поистине наш триумф.

Мы хохотали, как одержимые, как бешеные. Мы подмигивали, гримасничали, довольные собою.

Это, однако, не мешало нам сразу делаться робкими и нежными, изысканно-любезными, когда мы снова встречались с другими обитательницами гостеприимного дома княгини Прасковьи Сергеевны.

Мы не были все-таки вконец испорченными мальчишками. Ведь в молодости так много противоречия: она подчас бывает резка и застенчива, она не знает границ ни в обожании, ни в презрении.

Я был влюблен в Раю, но это не мешало мне с увлечением рассказывать товарищам самые невероятные, самые бесстыдные приключения, в которых я был, конечно, неизменным героем. Но в присутствии Раи я безбожно робел, я становился из рук вон недогадливым, непредприим-чивым поклонником. Я млел и вздыхал, слушая пение княгини и глядя в смеющиеся глаза Раи.

- Вы знаете, ваша посадка мне совсем не нравится, - говорила она убийственно холодным тоном, - Жорж ездит верхом несравненно лучше...

- Я слишком уважаю себя, - отвечал я пренебрежительно, - чтобы считаться с мнением барышни. Вы бы лучше не надевали этого розового платья, которое вам совсем не идет...

И в то время, как Рая отходила от меня, обиженная насмерть, я говорил себе тысячу раз, что я дурак - ну, самый непроходимый дурак, потому что язык мой болтал совсем не то, что мне хотелось сказать. Ведь именно его это розовое платье я считал верхом совершенства.

О, Боже! Как мучила меня эта девятнадцатилетняя барышня. Она изобретала тысячу маленьких предлогов, чтобы лишний раз уколоть меня, сделать мне больно... Ее изобретатель-ность не имела границ. Если случайно мне удавалось поцеловать ее руку и потом я осмеливался напомнить ей об этом,- она приходила в негодование, она презрительно улыбалась, она поджимала губы, как княгиня, ее бабушка, и через плечо говорила мне одно слово, но такое, от которого мне казалось, что сердце мое превращается в ледяную сосульку.

Положительно, я предпочитал бы целовать ее молча и потом никогда не вспоминать об этом... Но, черт возьми, когда я решался, когда я чувствовал в себе достаточно смелости, чтобы исполнить свой дерзкий замысел, всегда появлялась эта тихая, сонная Полина со своими серыми близорукими глазами, эта Полина-печальная - и нарушала наше уединение. Какое было ей дело до меня и своей двоюродной сестры! В такие минуты я готов был раздавить эту девушку, я посылал на ее голову тысячи проклятий...

Но однажды произошло нечто неожиданное, нечто ошеломляющее, заставившее меня сойти с ума от счастья, заставившее позабыть все огорчения последних дней, а с ними и само существование Поли.

Ложась спать у себя во флигеле, где находились комнаты мужской молодежи, я отдернул простыню, готовый прыгнуть в постель и заснуть крепким сном молодости, когда внезапно взгляд мой привлек лоскуток бумаги, сложенный конвертиком и лежащий на моей подушке. Я развернул его, недоумевая. Одну минуту мне пришло в голову, что товарищи мои захотели подшутить надо мною, но это была записка, написанная женскою рукою, красивым женским почерком. В ней стояло черным по белому: "Приходите сегодня в час ночи в каменную беседку. Буду ждать. Рая".

Я никогда не видал Раиного почерка, но кому другому мог принадлежать этот красивый девичий почерк? Конечно, ни один из друзей моих не обладал таким. Кроме того, он был прям, тверд, и ясно было, что его не старались умышленно изменить. Он принадлежал тому, кто подписался, - моей единственной, моей любимой Рае. Только неожиданность могла смутить меня и первое время вызвать недоверие.

Я оглянулся по сторонам, боясь, что кто-нибудь мог заметить, что я что-то читаю. Но друзья мои курили, занятые разговорами.

Спрятав записку, я нырнул под одеяло и под одеялом же снова начал одеваться. Потом крикнул, чтобы задули свечу и не мешали бы мне спать.

Сердце мое сильно билось. Мне казалось, что настает самый решительный час моей жизни. Я пылал весь при одной мысли, что наконец мечты мои осуществятся...

Конечно, время тянулось невероятно долго. Конечно, я лежал в постели, задыхаясь под одеялом и посылая ко всем чертям неугомонных своих товарищей, которые, должно быть, нарочно решили не спать в эту ночь. Конечно, я притворно храпел, лязгал зубами, точно охваченный тяжелым сном; наконец, когда все затихло, приоткрывал глаза, скрипел кроватью, чтобы удостовериться, что все спят, и на цыпочках, с сапогами под мышкой, выбрался через окно в сад.

Конечно, пробираясь по дорожкам, я думал, что луна нарочно выплыла из-за тучи, чтобы выдать меня сторожам и собакам, лаявшим где-то за домом как оглашенные.

Но добрался я до беседки вполне благополучно. Белые каменные стены ее с заколоченными окнами ясно выделялись на черном бархате чуть шелестевших деревьев.

В эту беседку редко кто захаживал. В ней хранились всевозможные садовые предметы: лопаты, кирки, грабли, лейки; на зиму сносили сюда яблоки, почему и теперь еще лежала на полу солома и остался нежный и вкрадчивый запах повядших плодов.

Я не без некоторого волнения вошел в единственную ее комнату. Солома шуршала под ногами, и, так как окна были заколочены, а дверь была с болтом и сейчас же захлопнулась за мною, то я сразу очутился в глубоком мраке.

Протянув руки, я медленно подвигался вперед, боясь споткнуться и упасть.

Солома мешала идти, спутывала ноги.

Но внезапно я ощутил на щеке своей чье-то дыхание и, несмотря на то что готов был встретить тут Раю, первое время растерялся и вздрогнул.

- Это вы? Вы меня ждали? - прошептал я.

Мне не ответили, но прижались к груди моей, и я, осмелев, стал осыпать поцелуями это хрупкое существо, льнувшее ко мне, обнимал его, чувствуя в своих руках молодой, крепкий и гибкий стан девушки, которая казалась мне в эти мгновения самой дорогой для меня и желанной...

Мы опустились на солому, обессиленные и немые, не выпуская друг друга из объятий, охваченные бесконечно-сладким трепетом, одурманенные близостью, впервые такой полной, вкрадчивым яблочным запахом, бархатной тьмою, окружавшей нас.

10
{"b":"40716","o":1}