Возвращаюсь к Кузнецову. История с лесопилкой роковым образом повлияла на его репутацию как общественного деятеля, и его попытки в последующие четырехлетия пройти в гласные думы оставались безуспешными. Он не был коренным саратовцем, как Колесников, а явился сюда с Кавказа, где служил на рыбных промыслах М. А.
Масленникова (отца известного деятеля А. М. Масленникова). Некоторые даже утверждали, что он происходит из армян. Все же он не был лишен инициативы, предприимчивости в практических делах, у него была лесопилка, он устроил прачечное заведение, покупал и продавал дома и т.д. Вообще он, по-видимому, располагал некоторыми личными средствами, которыми не без успеха оперировал.
Он обладал практическими знаниями и хозяйственным опытом, которые ему после 1905 г. не удалось применить в городском управлении.
В это же четырехлетие на нашем муниципальном горизонте вырисовывается видная фигура как гласного думы графа Алексея Алексеевича Уварова. Он вошел в состав городских гласных с прочно установившейся репутацией крупного и влиятельного земского деятеля, каким он проявил себя в предшествовавшее десятилетие. Граф Уваров был первой скрипкой в уездном и губернском земском оркестре и часто там "делал погоду". В начале второй половины девяностых годов он не только вынудил председателя губернской земской управы В. В. Крубера выйти досрочно в отставку, но навсегда и бесповоротно лишил его всякого доверия и уважения земских избирателей.
С Крубером в земстве приключилось то же самое, что у нас в городе с Кузнецовым, но только в гораздо большем масштабе. При этом Уваров проявил такое искусство в расследовании и розыске, которое могло вызвать удивление и одобрение Шерлока Холмса и которому мог бы позавидовать сам знаменитый Лекок.
В девяностых годах, когда председателем губернской земской управы был Крубер, губернское земство признало выгодным и целесообразным выписать из-за границы, а именно из Австрии (из Вены), косы для сенокошения для продажи и раздачи крестьянам и вообще сельским хозяевам. Уваров обвинял Крубера в том, что он, выполняя этот заказ, вошел в особую в своих личных интересах и с корыстной целью с венским поставщиком сделку. Представляя разные документы в подтверждение своего обвинения, Уваров утверждал, что Крубер был сам в Вене и непосредственно с поставщиком входил в соглашение относительно куртажных, комиссионных и всяких иных сумм, следующих ему, Круберу, в вознаграждение.
Крубер возражал, что он не был за границей, не заглядывал в Вену и с поставщиком кос вел только официальную переписку. Тогда Уваров из своего портфеля вынул снятую в Вене фотографию, на которой Крубер был изображен вместе с поставщиком и, кажется, его конторщиком. Представление такого документа было для Крубера ударом, после которого он уже не мог оправиться.
Земское собрание, не возбуждая вопроса об ответственности, как-то скомкало это дело, но Крубер должен был оставить управу и отказаться от звания земского гласного. Вскоре он скоропостижно скончался...
Но откуда и как мог добыть граф Уваров венскую фотографию? На этот вопрос мог бы ответить только он сам и близкие к нему люди. Говорили, что у него в прошлом была практика в этом направлении, так как по окончании курса в Московском университете (кажется, по историко-филологическому факультету) граф Уваров служил при варшавском генерал-губернаторе и заведывал сыскною частью. У графа Уварова были все данные, чтобы сделать блестящую и громкую карьеру по государственной службе: родовитый, знатный, образованный, богатый, умный, в высшей степени работоспособный, всегда смелый в своих выступлениях. Но этого не случилось.
Перед приездом в Саратов в конце восьмидесятых годов Уваров некоторое, весьма короткое время занимал должность председателя вольской уездной земской управы.
В Вольском уезде у него было богатое, громадное и очень доходное имение, полученное им от матери, известной ученому миру по ее работам в археологии. В Саратове он приобрел один из лучших барских особняков на углу Вольской и Крапивной улиц с обширным и густо разросшимся садом. (Дом этот, выстроенный в семидесятых годах губернским инженером Тиденом и перешедший потом к купцу Аносову, в 1922 г. сломан и уничтожен до основания.) В земстве Уваров усиленно добивался должности председателя губернской земской управы как ступени к дальнейшей служебной карьере в большом государственном масштабе. Этим между прочим объясняют его оппозиционные нападки на председателей губернской земской управы и его бескорыстную и усиленную работу в разных земских комиссиях. Но, несмотря на все свои внешние и внутренние достоинства, Уваров почему-то не пользовался доверием земцев и его кандидатура на кресло председателя никогда ими серьезно не ставилась. Говорили о том, что полученное им вполне благоустроенное и очень доходное имение он свел "на нет" и вошел в долги. Были слухи о некоторых его очень неблаговидных и подходивших близко к грани уголовного права сделках и деяниях его по имению. Удивлялись его долгам; жил он сравнительно скромно: ни карт, ни кутежей, ни приемов и никаких иных роскошных излишеств он не практиковал. Жил он как скромный буржуй средней руки. Впоследствии, как это будет видно дальше, его задолженность не осталась без влияния на его земской, городской и как члена Государственной Думы деятельности.
В нашей Городской думе граф Уваров сразу занял выдающееся положение, проявив себя деятельным гласным и хорошим работником в думских комиссиях. Он был избран в председатели ревизионной комиссии и в высшей степени внимательно и рачительно отнесся к возложенной на него обязанности. Так, ревизуя фактически различные городские предприятия, он осматривал водопроводные сооружения и фильтры, у водокачки в корзине на веревке спускался в очень глубокий водосборный колодезь. Ни один из председателей и членов городских ревизионных комиссий не отважился бы на такое рискованное путешествие в недра земли.
Нельзя сказать, что выбор Уварова в городские ревизоры был приятен городскому голове Немировскому. В земском инциденте с австрийскими косами сам Немировский (он был губернским гласным от Аткарского уезда) в земском собрании защищал Крубера, который доводился свойственником его жены, когда она была замужем за Слепцовым. При этой защите Немировский позволил себе очень зло и едко отозваться о розыскных способностях графа Уварова, который не любил оставаться в долгу. Говорили, что он припомнит Немировскому его шпильку и сведет с ним счет. Действительно, в начале Уваров круто повел свою ревизию и энергично работал в этом направлении. Но потом температура его энергии понизилась, он остыл, а в 1903 г. вышел из состава ревизионной комиссии. Более подробно об этом отступлении и о причинах его я расскажу позже.
4
Разные события и происшествия Снова земский гласный. - Дворянское безлюдье в Новоузенском уезде: как из 4 дворян избрать 11 гласных? - Недолгое губернаторство А. П. Энгельгардта. - Обструкция постановке комедии "Контрабандисты". - Булыжниками - в окна квартир. - Уличная демонстрация. - Похороны писателя И. А. Салова. - Конторщик стреляет в директора банка В конце девяностых и в начале девятисотых годов мне снова, после продолжительного перерыва, пришлось войти в состав земских гласных по двум уездам: Новоузенскому, где я состоял землевладельцем, и по Саратовскому, от которого я впоследствии прошел в губернские гласные. В 1898 г. некоторые из новоузенских землевладельцев усиленно и настойчиво просили меня обязательно прибыть на избирательный съезд дворян-землевладельцев, назначенный в Новоузенске в конце июня 1898 г., о чем я получил извещение и от новоузенского уездного предводителя дворянства Путилова. Я отправился на съезд, на котором мы, потомственные и личные дворяне-землевладельцы, должны были избрать 11 гласных. Но явилось всего четыре дворянина: предводитель Путилов, поляк Микоша, киргиз Шан-Гирей и пишущий эти строки.
Микоша, кажется, потомок одного из ссыльных поляков, поселенных в Новоузенском уезде после восстания 1862 - 1863 гг., состоял уже несколько трехлетий членом новоузенской земской управы. Шан-Гирей хотя и носил татарскую поддевку и даже тюбетейку на голове, но представлял из себя вполне обруселого инородца. Он кончил курс, кажется, в Пажеском корпусе и перед тем, как вернуться в родные новоузенские степи, служил не то в гвардии, не то в кавалергардах: в какой-то из этих привилегированных частей войск. Поэтому он был не только обруселый, но вполне окультуренный киргиз. Он совершенно правильно, без малейшего акцента, говорил прекрасным русским литературным языком. Ему не было чуждо и хорошее знание французского языка. Председатель Путилов также представлял собой интересный тип оскудевшего и вымирающего дворянства. Это был симпатичный, добродушный старик с старозаветной барственной осанкой и первый новоузенский предводитель. До него сословно-дворянские нужды и интересы по Новоузенскому уезду ведал соседний николаевский предводитель, так как дворянское землевладение в Новоузенском уезде почти отсутствовало и те очень немногие дворяне, которые имели там земли, проживали или в столицах, или за границей, или в больших крупных центрах, очень отдаленных от их владений. Путилов проявился, кажется, в начале девяностых годов, он имел небольшой и почти бездоходный хуторок в виде дачки, под самым Новоузенском. Земство платило ему 1200 руб. в год. За что? Не то за председательство в земском собрании, не то по соображениям иного свойства: без этой поддержки Путилову нечем было бы жить. До конца дней своих он находился на этом земском иждивении. Умер он в Новоузенске в конце первого десятилетия нового века и похоронен в ограде городского соборного храма. Мир его праху. Он не был образцовым, искусным председателем, но вел заседания корректно и беспристрастно. Говорили, что в прошлом он был очень богат и жил широко. Тогда он, конечно, не думал, не предполагал, что сложит свои "белые" кости в захудалом, глухом, захолустном, степном городишке.
