Очнувшись от мгновенного оцепенения и поняв смысл происшедшего, ребята пришли в страшную ярость. Всю мощь своих пушек они обрушили на зенитную батарею, не обращая внимания на смертоносные трассы "эрликонов".
Огонь вражеских зениток заметно ослабел. Со второго захода мы сбросили бомбы и со снижением до нескольких метров ушли домой, унося с собой очередную горькую весть о гибели своего командира эскадрильи.
Было это 11 июня 1942 года.
После перебазирования на аэродром Трехизбенка у нас уже оставалось совсем мало самолетов. Полк нес большие потери.
- Надо менять тактику!
- Попробуем летать на большой высоте, - предложил Федя Картовенко, по характеру спокойный и твердый, как скала, прирожденный летчик-бомбардировщик. - Ведущий, имея оптический прицел, сбросит бомбы. А по его команде и мы - ну, как раньше, на СУ-2.
Командование полка отнеслось к этому одобрительно. На очередное задание пошли мы шестеркой на высоте 1200 метров. Лидером был седьмой, шедший впереди всех самолет СУ-2.
Я шел слева вторым ведомым. Вася Локаткин был за мной - замыкающим и, как всегда, отставал от строя метров на пятьдесят. Нехорошая это привычка...
"Ну, думаю, зря, Вася, пренебрегаешь советом Ивана Раубе. Чуть-чуть отстал от других - и поминай как звали..."
В полку почему-то все называли Локаткина Васей, хотя его настоящее имя Семен. Он мог великолепно летать, был отважным парнем, но эта его привычка...
Вышли на цель. Отбомбись по танкам и уходим домой.
Ведущий развивает максимальную скорость. Мотор моего самолета плохо тянет. Я отстаю, а Локаткин где-то совсем позади.
- Вася, прибавь газу! - хочется мне крикнуть, но на моей машине нет передатчика.
Сбавляю немного скорость в ожидании Васи.
Откуда-то сверху, точно коршуны, кидаются на нас "мессеры". Атакуют Васю, клюют его из пушек один за другим.
Самолет Локаткина загорелся, вошел в штопор и врезался в берег Донца, на территории, занятой противником.
"Теперь, думаю, очередь за мной".
На меня идут три "мессера". Они заходят слева.
Удачно маневрирую. В крыле пробоины, но самолет идет нормально. Вдруг справа удар по бронестеклу. В кабину летят осколки. А "мессер" отваливает с набором высоты. Одно мгновение без маневра и опять - удар под самым полом кабины. Мне показалось, что оторвало ногу. Смотрю в кабину и не ощущаю ее. Шевелю ногой - цела. И тут сверху опять удар, как палкой по голове.
Темнеет и все плывет перед глазами. Усилием воли отгоняю противное ощущение полуобморока. Словно в тумане различаю приборы. Пробую управление, самолет послушен. "Значит еще не все... Поближе, давай к матушке-земле, пока не поздно..."
С крутым доворотом ухожу влево вниз на бреющий полет.
"Добить не успеют... Скоро Донец.. Сяду у своих..."
"Мессеры" почему-то отстают.
Вот и Донец. Мелькают крыши домов и сады городка Красный лиман. Позади последние домики.
Шасси! (Почему я решил садиться на колеса не понимаю до сих пор. Ведь это опасно: самолет весь избит и неизвестно, какая площадка). Выпускаю шасси и сажусь. Как ни странно все в порядке.
Открыл фонарь. Не успел вылезти из кабины, к самолету подскакивают два всадника и кричат:
- Подожди, не вылезай!
Девушка с медицинской сумкой взбирается на крыло.
- Весь в крови, - говорит она.
Удивляюсь, откуда может быть кровь. Девушка помогает мне снять шлемофон.
Ее и мои руки становятся красными от крови.
- Сиди спокойно,- говорит она, - пока не перевяжу.
Перевязали меня на скорую руку. Усадили верхом на лошадь и привезли в кавалерийскую часть.
Там уже врач обработал рану по всем правилам. Ранение оказалось пустяковым.
- Осколки бронебойной пули задели голову, - сказал врач. - На земле еще куда ни шло, а в воздухе...
Кавалеристы притащили тарелку наваристого борща.
- Перекуси, браток, и поспи пару часов. Телеграмму в полк мы уже дали. Скоро будет самолет.
Часа через три прилетел Саша Гуржиев на санитарном самолете. С начала войны он летал в полку на бомбардировщике, а теперь, после ранения, его перевели на санитарный самолет. Вместе с ним прилетел Тима Гуржий. Все штурманы убыли в другие полки. А Тима остался, хотя и адьютантом эскадрильи, но все же в своем родном 210-м полку!
Входят они в избу и, слышу, спрашивают:
- Где тут наш Локаткин?
Отвечаю:
- Здесь только я, а Локаткина нет. Погиб он...
- Вот так штука! - восклицает Тима. - Да ведь эта забинтованная голова и вправду принадлежит Сивкову!
- А мы тебя уже похоронили, - говорит Саша Гуржиев. - Паша Старцев сказал, что видел, как ты врезался в землю на берегу Донца...
- Это был самолет Васи... А я вот пока здесь...
Летим домой. Тошнит и выворачивает всего наизнанку.
- Что это со мной? - говорю ребятам. - Никогда такого не было даже в воздухе.
- Так бывает после контузии, - отвечает Тима. - Ничего, до свадьбы заживет!..
Первый раз в жизни очутился я в лазарете. Пробыл там целых три дня. Время коротал вместе с опытным летчиком, командиром звена Иваном Карабутом. Его самолет подбили накануне. Сел он на вынужденную на нейтральной полосе.
Иван рассказывал:
- Угораздило же сесть у такого изгиба линии фронта. По одну сторону наши, по другую - фрицы. Пополз до своих, фрицы начали поливать из пулеметов.
Хорошо, что Иван Ерошкин выручил. Он с истребителями прикрывал нашу группу. Покружился на своем "ишачке" надо мной, видно, понял в чем дело, и давай бить из пулеметов по лесочку, где засели фрицы. Вот тогда и пополз я быстро до своих, но осколок все же угодил в ягодицу.
После лазарета еще болтались мы без дела с Иваном. Ему нельзя сесть из-за ранения в кабину самолета. Он мог только ходить или лежать на боку, даже пищу принимал стоя. А я шлемофон надеть не мог...
Жаркий июльский день. Мы проводили ребят, улетевших на очередное боевое задание. И, понурив головы, бредем к землянке. Там прохладно и можно, пока возвратятся наши ребята, подождать минут сорок.
Вблизи землянки торчат редкие сосны без макушек. И до них дотронулась жестокая война.
Настроение у нас с Иваном - хуже не придумаешь. Хоть занятие какое-нибудь полезное найти. Но ничего путного в голову не приходит. Слышим, подъехала грузовая машина.
Выходим из землянки. В кузове трехтонки много девчат в военной форме.
- Артисты, что ли приехали? - говорю Ивану. - наверное фронтовая бригада.
- Артисты, те приезжают в гражданской одежде.
Из кабины трехтонки вылезает комиссар Лещинер.
- Знакомьтесь, - говорит он нам и улыбается ямочками вокруг рта. - Это наши новые оружейные мастера.
Иван тихо говорит:
- Интересно, как они будут поднимать стокилограммовые бомбы...
Из кузова, тем временем высыпали одинаковые, как лепестки роз, раскрасневшиеся на жаре девушки, защебетали на разные голоса, разбирая свой немудреный багаж.
Прибыли к нам в полк девушки вместо ребят, которые ушли в десантные войска. Вместе с девушками с оказией приехал и наш фронтовой почтальон Корецкий. Он вручает нам письма от Феди Картовенко и Васи Морозова из госпиталя. Оба они были ранены в июне в одном из боевых вылетов.
Вася пишет, что у него дела налаживаются. "Вилку и нож в руки взять еще не могу, - сообщат он. - Жевать тоже пока нечем - зубы еще не вставили. Но рот уже на два сантиметра раскрывается..."
Вася Морозов не тужил ни при каких обстоятельствах и отличался остроумием. Однажды летел он на разведку со штурманом Борисом Персияновым. Пришлось им встретить "мессера". Но ничего выкрутились ребята. Вася смотрит на бензиномер и спрашивает Бориса:
- Сколько нам еще до аэродрома?
- Шесть минут.
- Давай скорее, горючее кончается!
Шутник Вася. Как будто не от мотора, а от штурмана зависит скорость самолета....
В нашем полку остался один исправный самолет. На нем продолжал летать на боевые задания Павел Старцев вместе с летчиками седьмого гвардейского полка. Паша прижился у гвардейцев. Так вот и разошлись мои пути-дороги еще с одним старым другом из Пермской авиашколы.
