– Ну-ка, пробуй.

– Вроде лучше, – не совсем уверенно сказал Костя, надеясь, что его двусмыслен-ные обертоны обратят жесткое дяди Тёмино сердце в сторону смягчения.

– Ну, раз получше, значит поехали!

…Дорога впрямь оказалась никудышной. Кроме бокового наклона, она имела также множество ухабов и огромных луж в затенённых местах, окружённых густой гря-зью, похожей на пластилин. Кое-где торчали из дороги вершины здоровущих камней, тела которых уходили глубоко в грунт, и вообще… Но дядя Тёма, следует признать, вел «Ижа» мастерски. Они даже ни разу не забуксовали, хоть и казалось время от времени: вот здесь-то мы точно засядем. Накрепко. Как это: «В грязи у Олега застряла телега. Си-деть здесь Олегу до самого снегу…»

Дураки и дороги, да.

Дважды они останавливались.

Первый раз – на выезде из посёлка. Перед тем, как пойти круто в гору, дорога проходила по хребту длиннющей плотины, отделяющей поселок от красивого спокойно-го пруда. Склон плотины, обращённый к посёлку, был высок, крут, густо зарос куриной слепотой и мать-и-мачехой. Противоположный – отлог и выложен бетонными плитами, уходящими в воду. На плитах кое-где располагались загорающие, а кое-где лежали опро-кинутые кверху днищем лодки.

Возле одной и притормозил дядя Тёма. (Возле одной из лодок или одной из заго-рающих, было не совсем ясно.) Пока он делал вид, что проверяет, насколько плотно за-конопачены лодочные швы, на самом деле косясь на аппетитную тётечку, что развали-лась под солнышком невдалеке, Костя, посчитавший женщину староватой, хоть и заслу-живающей комплиментов за приличную фигуру, восторженно осматривался по сторо-нам.

С плотины открывался вид как на Петуховку, так и на сопутствующие пейзажи. Деревня (которую местные жители гордо именовали посёлком, аргументируя наличием заводика-задохлика и ещё чего-то промышленного, столь же не впечатляющего разма-хом, но однако не аграрного, нет – индустриального!) сплошь утопала в зелени. Лишь кое-где сквозь кроны проглядывали крыши и стены двух– и трехэтажных строений. Справа деревня граничила с узенькой речушкой. В речке женщины полоскали бельё, плавали утки. За рекой сразу вздымалась лесистая гора.

Вообще, горы окружали Петуховку со всех сторон. На левую с переменным успе-хом пытались вскарабкаться просторные огороды, обнесённые дощатыми заборами. На-встречу огородам сползало кладбище. Деревьев на нем было не меньше, чем могил. Кос-тя помнил, как родители гордились древностью своей покинутой в погоне за цивилиза-цией и образованием, но не забытой родины. Лет ей было как бы не четыреста. По плот-ности заселения кладбища – так точно четыреста. Замыкала поселковый периметр пло-тина, на которой стоял Костя.

Вода в пруду была чуть зеленоватой, но изумительно прозрачной, в ней отража-лись ёлки, небо и солнышко – сквозь акварельные облака. У самого берега плавали оку-ни. Там, где плотина оканчивалась, плавно смыкаясь со склоном горы, по брюхо в воде стояли коровы, смешно задрав хвосты. Видимо, не хотели их мочить.

Парили тонкие длиннокрылые чайки.

Косте подумалось, что когда-то, миллиард лет назад, сюда рухнул огромный ме-теорит. И эта котловина, в которой расположилась Петуховка вместе с прудом, речкой, стадионом и коровами – не совсем качественно залеченный временем шрам на теле Зем-ли. А может, кратер давно потухшего, но не умершего насовсем вулкана, который когда-то проснётся, и новые Брюлловы получат превосходную тему для художественных поло-тен. Не хотелось бы мне укрываться от горячего пепла и вулканических бомб своей вет-ровкой, подумалось ему ещё.

Коровы не только стояли в воде, но и неторопливо, тяжело шли мимо Кости, из-редка роняя на ходу сочные духовитые лепёхи. Обработать коров репеллентом не пришло никому в голову: слепни, мухи и прочая гнусь ела их поедом, они остервенело мотали башками и хвостами. Одна из коров, рыжая, с мокрым тугим животом, выменем до зем-ли и угрожающе торчащей арфой рогов, вдруг остановилась возле мотоцикла. Часть ово-дов оторвалась от её персонального вампирского роя, устремившись к Косте. Тот подоб-рался и замахал руками, стараясь не делать излишне резких движений. Коров он, надо сказать, побаивался.

Вытянув морду, с которой капала слюна, и закатив глаза, корова взревела, обда-вая Костю густым запахом травяной жвачки и парного молока. Рев её ничуть не напоми-нал классическое «Му-му». Динозавры и мастодонты приходили в это время трепещуще-му Косте на ум, слоны и бегемоты, паровые сирены, тепловозные гудки – только не неж-ное мычание Бурёнушки из сказки.

Дядя Тёма на голос коровы отреагировал странно. Он лёгким скачком перемахнул метровую ограду из толстых труб, разделяющую дорогу и бетонный скат плотины, и на-правился к скотине со словами: «Да ты моя Малютушка! Да хорошая ты моя! Нагуля-лась, родимая…» – и далее, в том же режущем Костины уши духе. Лодка, как и полуго-лая селянка в момент лишились его внимания, пав жертвою хозяйской любви к скотине-кормилице. Впрочем, кажется, дяди Тёмина измена ничуть их не задела.

Обласкав Малютушку, родимую, хорошую, и приказав ей шагать домой, дядя Тё-ма, заметно просветлевший лицом, завел мотоцикл.

– Поехали дальше? – крикнул он.

– Поехали, – крикнул в ответ Костя.

Его удивляла привычка дяди Тёмы разговаривать непременно и в основном при работающем двигателе. Недоумевая, Костя, тем не менее, придерживался правил игры.

А куда деваться?

Скача по крупной щебенке дороги, точно архар и немилосердно дымя в две тру-бы, «Иж» взобрался на гору, перевалил вершину и покатился вниз. Дядя Тёма при этом отключил передачи и вовсе заглушил двигатель – шпарил накатом. Подобная сомни-тельная экономия бензина слегка напугала осторожного Костю. Если тормоза мотоцикла откажут, на такой скорости (а дядя Тёма также и не притормаживал – берёг вдобавок ре-зину) очень даже просто можно расстаться с жизнью или сделаться калекой. Не спасёт и каска.

Обошлось. Спуск закончился, мотор затарахтел. Они въехали в населённый пункт, о котором погнутый дорожный указатель немногословно сообщил: «Мурышовка». Хотя, судя по цветовому оформлению указателя – белые буквы по синему фону, – Мурышовка населённым пунктом как бы не считалась, и в ней можно было даже не сбавлять скоро-сти.

И дядя Тёма подкинул газку.

Замелькали дома и трактора, стоящие под окнами домов. Собаки, спящие в тени тракторов. Грязные, поджарые почти до стройности и очень жизнерадостные поросята, бегающие мимо спящих собак взапуски друг с другом и с мотоциклом дяди Тёмы. Дол-гомерные брёвна, лежащие вдоль дороги, и козы, ошкуривающие брёвна зубами. Неуме-стно выглядящий телефон-автомат под ярким пластиковым козырьком, приколоченный к серой стене перекошенного сенного сарая, помнящего, должно быть, падение Римской империи. Сельскохозяйственные навесные орудия – красные, воинственно растопырив-шие блестящие серпы, спицы и лемеха. Длинные поленницы, крытые от непогоды толем и поленницы, аккуратно сложенные на манер эскимосских иглу и не крытые ничем. Пыль стала столбом, волочилась за «Ижом» пышным объёмистым шлейфом. У Кости клацали зубы и от встречного ветра слезились глаза. Ящик под задницей громыхал желе-зом, щедро поддавал Косте углами. Клеёнка давно куда-то подевалась. Дядя Тёма жест-ко, почти кирпично улыбался из-под усов, не разжимая губ, и походил на жокея или ско-рее, кавалергарда; на гусара, мчащегося косить, бить, расчленять, давить конскими ко-пытами врага в бешеной атакующей лаве таких же бесшабашных рубак.

Эх, вольная воля, русский простор! Эх, быстрая езда, которую кто же у нас не лю-бит?! Эх, дороги! И дураки, разумеется, тоже. Эх…

Второй раз они остановились, когда Косте уже решительно стало казаться, что он давно умер, по-видимому, ещё в автобусе. Выпал через распахнувшуюся на ходу заднюю дверь, которую забыли закрепить на болты, убился… – а всё, произошедшее с ним после – самое настоящее чистилище. Или, быть может, даже вовсе ад. Ну а дядя Тёма – стало быть, бес, приставленный к Косте на первых порах. Оттого и изгаляется. Работа у него такая…