- Андрус, нельзя так сильно смеяться над своими шутками, - попытался я ус покоить своего подчиненного.
- Сейчас придет Саратовский Чародей, он тебе еще смешнее историю расскажет.
Чародей ждать себя не заставил. Я стал догадываться, к нему, видимо, на мост приезжал видный столичный строитель из министерства от обороны.
- Последний, тезка, пойдем на обед, пускай "опыленные" хоть немного от ло паты отдохнут, - предложил Чародей.
Мы пошли полем чудес в город. Весной того года на поле чудес горох не под нялся. Впереди шли два тезки: Андрей и Андрус, стуча каблуками своих хромовых сапог по высохшей глине, как по асфальту. Чародей сам не начинал своего расс каза, подогревая мое любопытство. Наконец я не выдержал.
- Чародей, что за чудак к тебе сегодня на мост приезжал? - спросил я. Чаро дей остановился и, глядя на меня большими глазами, начал свой рассказ:
- На мост приезжал генерал-майор, - после такого вступления я про себя по думал: "К вечеру, как минимум, до генерала армии догонят". - Мост наш, как ты знаешь, на реке Вотча. Лежим на берегу, загораем. Ждем, когда балки привезут, но вместо балок привезли генерала. Он такой крик поднял, от страха не то что у меня в горле пересохло, речка высохла. - Почему не ведете строительство? орал генерал. Кто-то попытался объяснить, что нет балок, потому стоим. Гене рал, услышав это, вскипел: "Вон балки, стройте", - приказал генерал, указывая пальцем на штабель оставшихся свай. Кто-то опять начал объяснять, что это не балки, а сваи. Ну тут и рубанул наш генерал: - "Вы мне, лейтенант, голову не дурите! Это балки. У свай, как у карандашей, концы заточены", - нам не повез ло. В штабеле сваи были только верхние и концов им никто не заточил. В прош лом веке говорили, что у России две беды: дороги и дураки. Теперь еще генера лы добавились, - закончил свой рассказ Чародей уже в городском троллейбусе.
Обед. Младший офицерский состав как всегда опоздал. Полковники и майоры уже заканчивали, когда мы только вошли в дом офицеров. Старшие офицеры, которым хватило три бутылочки пивка, поспешили на службу, тем самым освободив нам место. Усталые двухгодюшники под сладкое бульканье "Жигулевского" за соседни ми столами уткнулись в меню. Андрус стал возмущаться, почему в меню нет пшен ки с горохом и от расстройства сразу заказал солянку, фаршированный перец, салат из помидор и три пивка для начала, одним словом, расстроился. Чувство валось, что после первой бутылочки служба всем становилась не в тягость. Именно в домах офицеров наливается здоровьем четвертая грудь, на которую вот уже несколько поколений солдат держит равнение, а наливается она "Жигулевс ким". Все было гармонично. Только один майор за соседним столиком, проглотив очередную килечку, нарушал гармонию присутствия.
- Да, раньше здесь было лучше, был коньяк, ром! - сказал майор-дорожник своим соседям по столу, и грудь его опустилась ниже. Оказывается, раньше грудь четвертого человека наливалась и коньяком, наверное, поэтому ряды были ровнее, а команда "не шевелись!" и вовсе не подавалась. Чем больше майор-до рожник смотрел в пустой стакан, тем больше он предавался пессимизму. Официан тка отказывалась принести еще три пива, но старый служака занял круговую обо рону. Майор от помутнения в мозгу начал выбалтывать в пустой стакан, как в микрофон, государственную тайну.
- Многие хотят закрыть программу дороги Нечерноземья. Видите ли, дороги в два-три раза дороже, чем те, которые строят гражданские. Многих пугает, что на каждом километре дорог гибнет человек, а в Вологодской области планируется построить шестнадцать тысяч километров. Да если бы не мы, этих дорог вообще бы не было! - воскликнул майор-дорожник. В это время официантка принесла три пива, и майор, наливая стакан, продолжал строить дороги Нечерноземья уже мол ча. Перекличка времен и поколений. На каждом километре дороги гибнет человек! Шпал не хватит - вас положу! В консервные банки обую, и на работу пойдешь! Обули нас не в консервные банки, а в хромовые сапоги, но на работу в тот день двухгодюшники больше не вышли, ибо ровно год стройлагерей был позади.
Вечером все собрались у телевизора. Вдруг между горлышками недопитых буты лок появилось широкое лицо генерала армии. Не попал он в наш лагерь, хотя ждали и готовились. Его вертолет опустился в районе Кирова. Посторонний чело век вряд ли что понял из диалога между воином-дорожником и генералом армии, но люди, которые весь день из своих рук не выпускали лопату, поняли, что и там концов не заточили. Там не Вотча, там Вятка пересохла.
Г О Д В Т О Р О Й
-------------------------
-1
У всех, кто был в лагере, годы, проведенные там, похожи один на другой, как нестиранные простыни грязного солдатского белья: грязь, вонь, вши - вот и все особенности. Каждый день одно и то же. Утром - равняйсь, смирно, не шеве лись, затем непрерывный скрежет лопат резал уши.
- "Урюк", стой. Иди сюда,- так пытались остановить разбегающихся во все стороны солдат измученные командиры рот и взводов. Воин, который не смог уйти незамеченным со строительного объекта, остановился, после чего нехотя подошел к командиру роты.
- Товарищ капитан, я не урюк, я каракалпак, - возразил воин-дорожник, ви новато пряча глаза в сторону.
- Почему не хочешь работать, каракалпак? - спросил ротный и долго ждал от вета, но воин молчал.
- Каракалпак, ты животное или человек? - вопрос ротного сначала поразил меня грубостью и цинизмом, но потом, внимательнее присмотревшись к капитану Степанову и к солдату, стоящему перед ним, все стало на свои места. Ротные понимали, что во вторую зиму бросить людей в палатки, никто не имеет права. Общечеловеческая мораль в этом случае перетянет и текст воинской присяги, да и статью Конституции о всеобщей воинской повинности. Они это понимали сердцем кадрового офицера и делали все, чтобы жизнь воина-дорожника не была похожа на жизнь каналоармейца. У солдата же дембель в маю, а потому ему все... В диалог вмешался взводный Чернодор.
- Капитан, не обращай внимания на этого солдата. Он опыленный, - сказал лейтенант рассмешив меня и ротного. Сбор хлопковых коробочек сказывался на черепной коробке многих и многих из наших солдат. Не успели мы еще по досто инству оценить мулю Чернодора, как опыленный "урюк" уже исчез.
Обед. В это время в лагере жизнь замирала. Даже на дороге к звездам (к полковничьим) ничто не нарушало тишину, разве что только проскочит одинокий УАЗ с полковником, поднимет столб пыли, исчезнет за поворотом и тишина. После обеда опять скрежет лопат, который обрывался лишь поздно вечером. Затем сол дат шел принимать вечернюю пайку, а офицеры собирались на очередное совесть чаяние. Дабы не повторяться о них, о совещаниях второго года, скажу только одно: "Компартия - создатель вооруженных сил СССР". Тема всех политзанятий, которую громогласно объявлял наш пропагандист, и все после его слов говорили себе: "Еще один день прошел..."
Как бы ни была тяжела лагерная лопата, летом она становилась намного лег че. На протяжении всего года все и всё в лагере ждут лета. Полковники ждут, потому как это отпуск. Можно будет погреть четвертую грудь на черноморском пляжу. Ляжу я ляжу и ни на кого не гляжу, но судья им черноморская волна. Для младших офицеров лето это пора мечтаний. Кадровые мечтали о получении квар тир, наш же брат двухгодюшник предавался мечтам о досрочном дембеле.
Ползли по лагерной системе слухи об осенней демобилизации. Солдат же ждал лето не потому, что у него с дембелем какая-то неопределенность. Он ждал вместе со всеми, потому что глина на лопату налипает меньше летом.
Ничего не осталось в памяти о летней лагерной жизни. Только она! "Во время выступления по телевидению госработников вся страна должна предаваться люб ви," - так считала она. Поэтому когда я приходил со службы к ней домой, Ирина тихо включала телевизор и улыбающимися глазами говорила: "Призван - служи." Было в ней какое-то редкое и огромное чувство - чувство своего места, пере полненное женственностью, порою полностью сводившее меня с ума. Чаще всего это случалось утром, когда мужчины все без разбора спрашивают глупости у сво их подруг. Многие женщины могут возразить, что мы и по вечерам умом не отли чаемся, и, надо признать, будут правы. На одну из моих глупостей она ответила так: