Ищу выход в равновесии и соглашении своих запросов с другими. Близкие мои теряют меня, им скучно со мной, поскольку всегда знают, что получат свое.
17.08.98 бухта Лисья Крым 9:03
Есть люди, которые иногда берут перо, ставят перед собой полную чернильницу, окунают его в черную жидкость и начинают заполнять белый лист буквами, словами, мыслями, жизнью. Они творят, они ищут и находят, что главное, свой мир. Хотя не все ищут, есть и другие, те, кто просто описывают через себя мир окружающих. Они могут быть простыми людьми, абсолютно невзрачными. Иногда мы о них говорим как о настоящих нулях, чаще просто не говорим. Но вдруг, случайно, где-нибудь в метро, открываем журнал и видим их, видим себя через них, ведь люди сейчас, люди вокруг перестали думать о всем, что находится вне работы, телевизора, очередной пирушки, а тут они видят это, и людям те, другие, открывают на это глаза. Человек вдруг замечает красоту природы, красоту города, своей квартиры, своей души, наконец. А невзрачные личности вновь протягивают руку к чистому листу.
Да, не все из них не любят свои произведения. О, как громко сказано! какой пафос! Большинство работает "в стол" или для своих друзей. Но, все прежде для себя самого. Когда очередное стихотворение окончено и прочитано еще один раз, быть может, и последний, чувствуешь себя покорителем Эвереста, космонавтом, ступившем на поверхность Луны. Открывателем неизвестной страны Ом.
Жалко себя: я не люблю свои работы. Я жалок. И дело не в том, что они плохи (что очевидно), а я читаю и радуюсь, суть в том, что они помогают мне здесь за этим потрепанным столом чувствовать себя по середине Атлантики, в шторм, перед девятым валом.
И я беру перо, включаю лампу. Желтый электрический свет ослепляет и пропадает в ночи. Летний, жаркий московский ветер залетает в окно, играет с занавесками. Город засыпает и уже изредка проезжает по улице запоздавший новый русский. Смотрю на звезды, нахожу светло-бежевый полумесяц из слоновой кости, собираю мысли и пишу, пишу об этом. О том, что я, вместе с другими любителями бумагомарания, сейчас пишем о нашем маленьком счастье.
07.07.98 дом 00:11
Молчание - это золото. Тот самый металл, из-за которого льются реки крови, теряются сердца среди зависти и лжи. Я молчу, потому что не могу сказать. Могу представить, прочувствовать, могу помыслить, но передать это через слова и уста у меня вряд ли получится. Конечно же, когда-нибудь, что-нибудь, но не сразу. Это мое отличие. С этим все связанно в жизни.
Вот сейчас сажусь в автобус. Вокруг мало людей только лишь потому, что воскресенье. Поскольку этот день выходной ждать пришлось полчаса на легком морозе. Но людей мало, обычно толпа разъяренных старушек и дедулек, молодых сволочных парней, скромных девушек. Могу даже присесть? Но не в этом суть.
01.11.98 остановка автобуса ?642 11:47
Все начинается внезапно. Сначала ты ждешь это момента спокойно, как будто готов и знаешь, что произойдет. Проходит несколько минут и чуть-чуть тебя что-то начинает беспокоить. Чуть-чуть. Совсем немножко, но все же начинает внутри расти.
13.09.97 лекция по истории и теории мировой культуры 10:01
Это происходит, когда я слушаю Санчо, когда читаю о Микеланджело, когда играю на саксе или перелистываю Кортасара. Да, именно тогда осознаю, что все-таки могу. Вот как сейчас. Подойду воткну в розетку шнур и моя Оливетти мигнет мне, и проснется желание писать. Это вдохновение? Или происки моего подсознания? Или все еще проще? Творчество - это тайна, которая полностью тебя охватывает. Не могу писать как графоман. Нет, не понимаю графоманства. Надо пережить, прожить, открыть в себе таинство рождения, жизни, смерти своих героев, себя. Они такие же как мы. А разве, мы в праве говорить, что они не существуют, когда сами не всегда отделяем нереальное от действительности?
Это рождение и смерть не возможны без страданий автора. Поэтому-то мне и не нравятся деконструктивисты. Они считают - автор умер. Идея бесспорно гениальная, но он не может умереть, не взяв с собою всех своих героев. Они суть он. Но думаю не у всех авторов именно так. Только у меня, у кого-нибудь еще, может быть. Открыть себя? Вот в чем тайна.
Ты открываешь себя. То, что глубоко внутри и только для тебя. А надо правильно преподнести это событие. Надо правильно показать, ведь не только для тебя эта тайна? Есть еще кто-то, кому она дорога? Девушка... Она нравится не только тебе. Красота не может принадлежать кому-то одному. Это истина. Согласитесь?
Да, еще это происходит, когда слушаю Хукера.
Блюз открывает в своей квадратуре спиральность существования бытия.
Эта идея, почему она обладает знаком принадлежности не только к одному человеку? а к кому-то еще? Почему кто-то владеет, говорит, что она от другого? Почему мы говорим, что эти произведения принадлежат только одному автору? а не кому-то еще? Знаем ли мы, что без него они были бы просто мертвы и никогда не появились бы на свет? Тогда почему автор умирает? Только ли потому, что читателю не важно авторство? Но ведь оно заложено изначально, с первых же строк. Только у него, никогда и нигде больше не появляющихся, ни у кого. Может стоит говорить о возрождении автора? В каждом произведении, после каждого прочтения?
Блюз, вроде бы мертвая форма, рождает постоянно новые пространства. А какой здесь автор мертв? Если сочинитель, то исполнитель остается, и теперь он является автором. Или автор это мы, те, кто воспринимает? Другими словами, когда мы слушаем блюз, вновь создаем уже существующую красоту вселенной? Поэтому-то автор - мы! Тогда где смерть автора? А если не автора, а критика, философа, который за (в) мертвыми(-х) структурами(-х) пытается увидеть некий свой, любопытный оттенок, лезет куда-то не зная ничего, научившись разбирать все по полочкам, все досконально, но не зная настоящей жизни поэта, никогда не становясь, хотя бы на мгновение им, человеком, который общается на равных с богами без имен, Вдохновением, Невыразимым?
Пусть родится автор.
22.01.99 дом 19:35
Что же будет мотивом для начала работы над этим рассказом? Да, корысть. Надо написать что-нибудь такое, из ряда вон выходящее, чтобы напечатали в толстом журнале и дали невероятную премию. Творить ради славы? Творить ради успеха? А корысть ведь своеобразное вино. Разливается, булькает у тебя внутри, не знаешь, куда деваться от такой благости. Радость охватывает. Хочется играть в мяч. Нет, хочется искупаться в фонтане. Ой, как хочется искупаться. Затем вылезти из воды, и чтобы мириады рук поклонников тебя подняли и унесли бы куда-то далеко, где все делают серьезные лица и говорят наиприятнейшие слова: умен, плодотворен, велик, поэт с большой буквы Х.
И так всю жизнь. Талант без меры. Затем, лет через сто, какой-нибудь дохляк в очках будет писать диплом по моим произведениям, а я от тщеславия перевернусь в гробу. Улыбаясь от радости. Всю жизнь. О, как я хочу этого.
Денег уйма. Просто невозможно: лезут из кармана, делюсь ими со всеми друзьями, подругами. Родные загорают на Майями-бич. Мой друг музыкант записывает третью пластинку. На рабочем столе лежат десятки неподписанных контрактов.
Я сижу в клубе и ем свой милк-крим, слушая Хукера и Федосова. Жизнь писателя с большой буквы Х не так уж плоха. Я велик и все вокруг ничто перед моим гением.
Только верно, мой самый близкий друг знает, что все это бред. Мы смеемся над последним романом на его маленькой кухне разливая друг другу по очередной чарочке. Эта книжка ничто перед тем, что написал в пятнадцать лет, когда был поражен в сердце удивительной армяночкой. То была настоящая боль, которую не многие из поэтов испытывали. Только тогда я смог полностью раскрыть в себе и окружающих всю вселенную человечества.
И пусть все пресмыкаются. Живут пока я жив. Только никто не будет знать мою истинную судьбу писателя, что уйдет в могилу со мной и близким другом. Об этом никогда не напишут ученые, никогда в мемуарах, моя служанка не расскажет вам об этом, шофер в интервью скажет, что велик и много давал на чай, но только о моей юности вы никогда не узнаете. Вот в чем штука. Мне смешно, когда после мороженого смогу выпить коньяка с кофе, закрыть блокнот, и пойти слушать отличного блюзмена. Вот она - жизнь будущего знаменитого писателя.
