Было бы ему счастье, и не только в голландском интерьере, если б не командир авиационной дивизии генерал-майор Чуранов - упертый чурбан, не желавший и за две цены расставаться с рублем Константина. Устав от долгих уговоров, Бибигон воспользовался новоделом - им и заменил экспроприированную у Чуранова монету.

Сначала Бибигон мучился из-за вульгарного способа разрешения вопроса и даже порывался пойти покаяться, но потом, когда разоблачения не последовало, решил, что судьба наконец-то скинула повязку с глаз и привела распределение в равновесие.

Второй подлог дался ему значительно легче. А уж после того как качок Юнеев душил его, да недодушил, окончательно уверовал в справедливость сущего. Тогда и освободил свою совесть от всяческих угрызений.

Словно почуяв нечто неладное, генерал-майор Чуранов отстранил от полетов Климочкина, вдобавок лично проверял каждый прибывающий из Моздока борт.

Тут уж Бибигону ничего не оставалось, как принять решение избавиться от генерала. В силу чувствительности своей натуры, не переносящей крови и силовых методов, он лично разработал изящный план устранения генерала: с помощью бескомпромиссного пера журналистки Синицыной. Для этого Климочкину был выдан модулятор голоса, посредством которого он говорил в туалете за двоих: генерала и Костомарова.

Костомаров ничем не мешал Бибигону, он просто попал под колесо машины, наехавшей на генерала. Не мог же генерал говорить сам с собой о своих же преступлениях. Дабы поторопить Синицыну со статьей, был устроен переполох в ее квартире. А чтобы госпожа Синицына не сомневалась в виновнике переполоха, под стол был брошен рубль Константина. Разве мог предположить адмирал Мотылевский, что из двухсот нумизматов нашего города я выйду именно на Романа?

Когда же и это не помогло, для ускорения процесса пришлось ударить журналистку по голове и умыкнуть никому не нужную сумочку.

Превентивные меры возымели действие, журналистка бросилась по следу, проложенному Бибигоном, с усердием натасканной борзой. В одном просчитался контр-адмирал: буквально перед тем, как я вскрыла сейф, Тимофей Георгиевич положил в него дискету с файлом груз "Х". Тогда я не знала, что мой домашний компьютер подключен к удаленному доступу. Когда наркобарон увидел на мониторе своего компьютера, какая информация оказалась у меня в руках, забыв о своей чувствительности, он приказал Климочкину убрать меня с помощью гранатомета.

Дальнейшее известно: меня спасла Сенькина, оказавшаяся в ту ночь под боком у Климочкина.

Вместе с Бибигоном, Климочкиным и командиром ПЛ К-130 на скамье подсудимых оказался и особист Титов. Его нашли по пустой пачке "Вог". Помните ночь, когда мы все с Гужовым и Люсей бежали за Борисом? Тогда он скрылся от нас в подъезде Бибигона, но не затем, чтобы жаловаться на Гужова. Борис действительно был хорошим шифровальщиком. И когда он расшифровал криптограмму, то понял, что торпеда, которой выстрелила лодка, пошла не на полигон, а в район активного промысла. Бывает же так: из всех криптограмм, приходящих на телеграф пачками, Наталья запомнила именно эту.

Как только экипаж по команде "Все вниз, погружаемся!" спустился с мостика, где накануне наслаждался свежим воздухом, Титов ударил Чукина кортиком прямо в сердце. Потом, обшарив одежду Бориса, вытащил у него из нагрудного кармана тужурки то, что искал: пачку с криптограммой. Пачка лежавшая у самого сердца, была пробита насквозь. Следствие установило идентичность следов крови на кортике, найденном у Титова при обыске, и сигаретной пачке. Те же показатели крови были записаны в медицинской карточке Бориса.

Бросив истекающего кровью Чукина на мостике, Титов спустился в отсек, откуда и доложил на центральный пост командиру лодки Гужову о присутствии всего личного состава на борту.

После команды Гужова "По местам стоять, к погружению!" лодка опустилась на глубину. Волны смыли тело Бориса с ограждения рубки, заполняющегося при подводном положении водой.

Кроме убийства, трибунал инкриминировал Титову и участие в организованной преступной группе, занимающейся сбытом наркотиков: под руководством особиста рыжий матрос, скончавшийся от передозировки, закладывал героин в торпеду.

Из-за координат квадрата, в который отправлялась героиновая торпеда, погиб и штурман Миша. Командир ПЛ К-130 убрал его после того, как штурман стал много говорить о районе активного промысла.

Осужденный на солидный срок, Бибигон каменной рукой командора еще раз попытался дотянуться до генерала. Возможно, и сделал бы из Тимофея Георгиевича труп, хотя бы политический, если б не Муза Пегасовна. Ввергнутый в круговорот всех этих следствий, очных ставок и показаний свидетелей, генерал отошел от предвыборной борьбы за губернаторское кресло. Казалось, окончательно.

В один из последних дней предвыборной кампании "Пионер столицы" напечатал статью журналиста Виталия Бонивура "Генерал в дамках". Обвинительный лейтмотив звучал довольно-таки примитивно: генерал-де человек плохо образованный, обучен только одному языку - как он будет искать инвесторов для нищей области? Чтобы доводы выглядели еще убедительнее, к статье был приложен аттестат зрелости о среднем образовании будущего генерала, где в каждой строчке - только тройка.

В дело разрушения политического имиджа генерала запустили и судебный процесс над наркодельцом, бывшим контр-адмиралом Мотылевским. Мол, рука руку моет, все генералы одним миром мазаны, просто этого еще не поймали.

Вопреки ожиданиям Бибигона, заказавшего статью еще в хорошие для него времена, все изложенное лихой рукой столичного журналиста не привело генерала в уныние. Напротив, вдохновленный пламенными речами Музы Пегасовны о чести и достоинстве, генерал, рейтинг которого после длительного отсутствия на политической арене был близок к нулю, встретился в последний день предвыборной кампании с избирателями.

По совету Музы Пегасовны, для этой встречи генерал зафрахтовал самый большой зал города. Не ограничившись советами, ради такого мероприятия Муза Пегасовна заложила в ломбард переходящую, как красное знамя, соболью шубу. Взамен потребовала единственное: рояль должен стоять на сцене, а не в кустах. Счастливые соперники, с коими трудно было не согласиться, - через день выборы, - находили потуги генерала абсурдными и вне всякого сомнения запоздалыми. Но только не Муза.

Мало того, отринув все разумные доводы, день перед встречей с избирателями Муза посвятила музыкальному образованию Тимофея Георгиевича. С утра до вечера, пока партитура не покорилась целиком и полностью генералу, они в четыре руки и соло штудировали единственную мелодию - "Прощай, любимый город". Генерала уже тошнило от "любимого города" и "седого боевого капитана", но Муза вновь и вновь, игнорируя стуки соседей по батарее, требовала безупречного исполнения. И она добилась своего: генерал клевал клавиши носом, но бацал грамотно, без фальши.

Оснащенная огромным букетом желтых георгинов, Муза Пегасовна первой вошла в пустой концертный зал и заняла место в первом ряду. Всегда безупречно одетая, в этот день она превзошла самое себя. И если раньше я повторяла "Кармен на пенсии", то сегодня решилась исключительно на "Кармен". Настолько несовместны были эта красавица, с горящими глазами, прямой спиной, белозубой улыбкой, в шикарном брючном костюме красного цвета, и пенсия, да еще такая жалкая, как у наших стариков.

- Что он говорит! - громко шептала мне Муза Пегасовна, слушая речи генерала, обещавшего наладить жизнь области в пределах истинных возможностей. - Ну кому интересны дороги, отопление и наличие рыбы в магазинах? Надо обещать глобально, врать по-крупному.

Видимо, в ее словах была сермяжная правда, а может, электорату окончательно наскучило однообразие предвыборных обещаний, но зал сидел как заторможенный, словно пустой, ни вздоха, ни выкрика.

- Кого могут возбудить эти занудливые речи?

Муза Пегасовна поднялась с места и, тряхнув головой, встала на сцену.