- ...КольНаверхуТакНаверхуАкольНаПолпутиНаверхТакНивнизуНинаверху...
И опять я понял, что Она смешалась, и, наверно, взгляд ее опять стал смущенно-надменным, но я не смотрел в ее сторону... Успехи мои в понимании и психологии были значительными!
- Давай уйдем! - попросил я.
- Сейчас не могу, чуть-чуть попозже, посмотрим... Только постарайся не... МОЛЧАТЬ, - попросила Она серьезно, - мне все время страшно... Иду! ответила Она громко и потянула меня за руку с балкона, где шумел и грохотал вечерний Город, изнемогая в борьбе с невидимыми пузырями.
Я страдал и жалел всех подряд. Каждое слово, как каждое движение сказочной Русалочки, причиняло боль. А потом я стал привыкать, потому что бестолковость и беспорядочность выкрикиваемых слов за столом - дело обыденное и знакомое. И вечер все больше напоминал наш обычный... Люди были веселы, они пришли отдохнуть, они жили привычной жизнью... И я все больше забывал о своем неуместном сожалении к ним, выискивая того, кто в этот момент разговаривал со мной, находил того, кому хотел возразить, бросал через плечо ироническое замечание соседу, но все же к концу вечера я, наверно, устал...
Из соседней комнаты проскакал на одной ноге мальчик, должно быть, ее брат, повторяя:
Раз картошка, два картошка,
Три, четыре, пять,
Шесть картошек, семь картошек,
Начинай опять...
Теперь понятно, откуда Она знает такое множество детских стихов.
РазКартошкаДваКартошкаТриЧетыреПятьШестьКартошекСемьКартошекНачинай Опять.
Бедный маленький муравей, который должен взваливать на спину зерно и тащить его из амбара в дом... Как предусмотрительно было человечество, выдумав в беззаботные времена такие ненужные стихи для развлечения, из парадоксальности, неожиданно ставшие самым лучшим средством спасения жизни.
Он был очень увлечен своим занятием: пытался перескочить через чью-то ногу, поднял голову и увидел, как кто-то незнакомый МОЛЧА (!!!) смотрит на него.
Такое он скорее всего видел впервые. И наверное, он вспомнил все ужасные сказки о том, как идет по дороге Молчаливый человек, а на него нападает пузырь.
Мальчик открыл глаза, потом рот, потом зажмурился... и заревел во весь голос, не переставая считать картошку.
Я нашел ее глазами. И меня снова поразило несоответствие взгляда, лица с тем, что ей приходилось говорить.
Да! Дело воспитания детей у них было поставлено хорошо. Не менее направленно шла и подготовка взрослого населения. С утра я прослушал Гимн Города, запомнив только несколько строчек, достаточно неопределенных в другой обстановке, но здесь...
Говори со мною вместе,
Говори со мной, как погаснут фонари.
Говори, о чем захочешь, говори со мной,
Говори со мной до зари.
Я вспомнил, что слышал песню на Земле, знал ее, но совсем забыл. И вот теперь узнаю ее в Гимне. Очень многое из нашей жизни оказалось нужным и необходимым Городу. Незаметное на Земле - безобразно разросшееся здесь... Потом я прослушал массу специальных пятиминутных передач-зарядок... Дальше шли специальные уроки: заучивались предложения на каждый день, отрабатывались навыки автоматического говорения. Я понял, какое это сложное искусство и как непросто им овладеть, особенно в такой степени, что Словоохотливый, он уже сидел у меня, никуда не торопил, но всем видом показывал, что готов куда угодно... К его автоматическому говорению я давно перестал прислушиваться...
Постепенно во мне снова стало расти вместо сожаления, достигшего вчера апогея, новая волна возмущения. Конечно, вчера новость обрушилась так неожиданна, я ее воспринял слишком остро. Потом за столом сидели обычные люди, им хотелось веселиться и не думать об опасности, отдохнуть от всего, и это тоже было понятно...
Словоохотливый не наслаждался подобной формой существования, ему ничего другого и не нужно было: говорить, говорить, говорить... А вот думать это качество он, видимо, давно утратил. И сегодня, зная, в чем дело, приблизительно понимая, чем техника автоматического говорения одного отличается от техники защиты другого, я в полной мере оценил достижения Словоохотливого. Его словарный запас был не очень велик, но по тому, как он умело соединял одни заготовки-блоки с другими, ему следовало присвоить титул Лучшего словосочетающего.
Совершенно неожиданно для себя, допивая чай, я попросил его проводить меня к ученым, которые занимались пузырями.
- НуЧтожТогдаИнститутОтпузыривания, - сказал Словоохотливый. - СловоНе ВоробейНоПузырьРазбивает, - продолжал он как обычно без всякого перехода. В этом же духе он продолжал до самого института.
Меня сразу удивило то, что здание оказалось не самым примечательным. Так себе, серенький домик. Я ожидал увидеть громадное сооружение - надежду Города, где кипит работа, - и опять ошибся. В институте с первого взгляда поражала полусонная, ленивая атмосфера... Вместо ожидаемой мной экстренности, волнения, напряженности, оперативности - спокойствие, будто ничего особенного и не происходит, будто от их работы ничего не зависит...
Один из заведующих кафедрой водил меня по лабораториям и подробно объяснял, показывал, рассказывал о количестве высших научных степеней, о количестве работников, о том, сколько намерены принять выпускников на будущий год и проч., проч. Мне стало тоскливо, как от звука "Скорой шумовой", когда кажется, что машина ни за что не успеет вовремя.
- Да, конечно, комплексная, - перехватил он мой вопрос, - а как же иначе? Одни занимаются оболочкой, другие уже - последней стадией, смягчился он. - Вот наша комната, - показал заведующий на толстые стены экспериментальной лаборатории.
- А какие крупные ученые из других областей занимаются пузырями? спросил я.
- Вопрос поставлен не совсем верно, - назидательно выговаривал он мне, как первокурснику. - У них есть свои вопросы, требующие ответа, а проблема пузырей перестала быть областью теоретиков и перешла к практикам-экспериментаторам. К сожалению, скажу больше - сейчас тех, кто посвящает себя теме пузырей, становится все меньше - абсолютно бесперспективная область в науке.
"Как бесперспективная?" - хотел крикнуть я, но сдержался.
