— А доктор Кольхаун? — спросил Сол. Джентри положил руку на спинку сиденья.

— Док говорит, что это похоже на личностный перенос, индуцированный травмой. Он порекомендовал обратиться к психиатру, своему знакомому из Саванны, который специализируется на детских болезнях такого рода. Потом они подробно обсудили, хватит ли на это денег, полученных Кайзерами по страховке.

Сол кивнул, и все трое немного посидели в полном молчании. Лучи вечернего солнца прорвались наконец сквозь тучи и осветили деревья и листву, покрытую каплями дождя, похожими на драгоценности. Сол вдохнул запах свежескошенной травы, и ему трудно было поверить, что сейчас декабрь. Он чувствовал себя подвешенным в пространстве и времени, во власти течений, которые несли его все дальше и дальше от знакомого берега.

— Предлагаю пообедать где-нибудь, а заодно обсудить это дело, — сказал вдруг Джентри. — Профессор, вы вылетаете завтра в Вашингтон утренним рейсом, верно?

— Да, — подтвердил Сол.

— Что ж, тогда поехали, — улыбнулся Джентри. — Обед за счет графства.

Они пообедали в отличном ресторане на Брол-стрит в Старом Городе, где подавали блюда из даров моря. У дверей стояла очередь, но когда метрдотель увидел Джентри, он моментально провел их к боковому входу, где как по волшебству появился незанятый столик. Зал был битком набит, так что они говорили на нейтральные темы — о погоде в Нью-Йорке, о погоде в Чарлстоне, о фотографии, о кризисе с захватом иранцами заложников, о политике в графстве Чарлстон, о недавних событиях в Нью-Йорке и в Америке вообще. Только что прошедшие президентские выборы никого из них особенно не порадовали. Покончив с кофе, они вернулись к машине Джентри за своими плащами и свитерами, а потом пошли вдоль стены Батареи.

Ночь была прохладная и ясная. Остатки облаков развеялись, и на зимнем небе стали видны созвездия. К востоку, за гаванью, сияли фонари Маунт-Плезанта. Небольшое судно с зелеными и красными навигационными огнями прошло мимо мыса вдоль дорожки, отмеченной буйками. Сзади светились желтые и оранжевые окна десятка великолепных домов.

Они остановились на набережной. Внизу, метрах в трех, о камни плескалась вода. Джентри оглянулся, — вокруг никого не было, и он тихо спросил:

— Ну, что дальше, профессор?

— Отличный вопрос. У вас есть какие-нибудь предложения?

— Ваша беседа в Вашингтоне в субботу имеет какое-нибудь отношение к тому... что мы обсуждаем? — поинтересовалась Натали.

— Возможно, — уклончиво ответил Сол. — Но я буду знать об этом только после беседы. Прошу прощения, что не могу сказать ничего более конкретного. Тут затронуты... родственные отношения.

— А как насчет того парня, который за мной гонялся? — спросил Джентри.

— Да-да, — вспомнил Сол. — Вам что-нибудь сообщили о нем из ФБР?

— Нет, абсолютно ничего. — Шериф покачал головой. — Автомобиль был украден в Роквилле, штат Мэриленд, пять месяцев назад. А с мертвецом еще хуже — никаких следов, по которым его можно было бы опознать. Ни отпечатков пальцев, ни зубоврачебных карт челюстей — ничего.

— Так часто бывает? — спросила Натали.

— Почти никогда. — Джентри поднял камешек и бросил его в воду. — В теперешнем обществе все люди попадают в какие-то списки, архивы и прочее.

— Возможно, ФБР не очень старается, — заметил Сол. — Вы это предполагаете?

Джентри кинул еще один камешек и пожал плечами. В ресторане он был в коричневых брюках и старой клетчатой рубашке, но перед тем как им отправиться на прогулку, вытащил из багажника свой мешковатый китель и ковбойскую шляпу с пятнами пота на тулье и теперь снова выглядел типичным шерифом-южанином.

— Не думаю, что ФБР может прибегнуть к услугам какого-нибудь полуголодного уличного придурка вроде этого, — пробурчал он. — А если он не работал на них, то кто все-таки его использовал? И зачем ему было убивать себя? Почему он так боялся ареста, что предпочел смерть?

— Примерно так действовал бы оберет, если бы он использовал кого-нибудь, — сказал Сол. — Или мадам Фуллер — это было бы более вероятно.

Джентри кинул еще камешек и, прищурившись, посмотрел на огни форта Самтер милях в двух от них.

— Да, — согласился он, — но все равно тут какая-то бессмыслица получается. Ваш оберет никак не может интересоваться мной... Дьявол, ведь я даже ничего не слыхал о нем до того, как вы рассказали свою историю, Сол. А если миз Фуллер беспокоят те, кто за ней гоняется, ей бы лучше заняться патрулями автоинспекции штата, горотделом по делам убийств и ФБР. Ведь у этого придурка в бумажнике ничего не было, кроме моего фото.

— У вас оно с собой? — спросил Сол. Джентри кивнул, вытащил из кармана фотографию и отдал психиатру. Сол отошел к ближайшему фонарю, чтобы получше рассмотреть.

— Интересно, — сказал он. — Тут на заднем плане виден фасад муниципалитета графства!

— Ага.

— На этом снимке есть что-нибудь, что может подсказать, когда его сделали?

— Да. Видите вон тот кусочек пластыря у меня на подбородке? Я бреюсь опасной бритвой своего отца — она когда-то принадлежала его отцу, — но я не очень часто ею режусь. Однако в прошлое воскресенье все же порезался — Лестер, один из моих помощников, позвонил мне рано, очень рано в то утро. И я почти весь день ходил с этой нашлепкой.

— То есть в воскресенье? — уточнила Натали.

— Да, мэм.

— Значит, тот кто интересуется вами, сделал этот снимок в воскресенье, а потом некто стал преследовать вас в четверг, — сказал Сол. — Похоже на тридцатипятимиллиметровый объектив?

— Точно, — кивнул Джентри.

— Можно мне взглянуть на фотографию? — Натали взяла снимок и с минуту разглядывала его при свете фонаря. — Тот, кто его делал, пользовался встроенным экспонометром... Видите, экспозиция вот здесь, где солнце отражается на двери, больше, чем на вашем лице. Скорее всего, у него была двухсотмиллиметровая линза. Это довольно большой размер. Проявляли снимок в частной, а не в коммерческой фотолаборатории.

— Откуда вы знаете? — удивился Джентри.

— Видите, как обрезана бумага? Слишком небрежно для коммерческой лаборатории. Не думаю, что ее вообще обрезали... Потому я и полагаю, что объектив длиннофокусный. Но печатали второпях. Домашние лаборатории, в которых можно работать с цветными фото, сейчас — вполне обычное дело, но если у вашего оберста или миз Фуллер нет знакомых с такой лабораторией, они сами не могли бы обработать ее. Вы недавно видели кого-нибудь с автоматическим фотоаппаратом, имеющим такой вот объектив, шериф?

Джентри улыбнулся.

— У Дика Хейнса в точности такая штуковина! Крохотная «Коника» и большой бушнеловский объектив.

Натали вернула ему фотографию и, нахмурившись, повернулась к Солу.

— Может ли так быть, что есть еще и... другие? Такие же твари?

Сол сложил на груди руки и устремил взгляд куда-то назад, на город.

— Я не знаю, — медленно проговорил он. — Много лет я думал, что оберет — единственный в своем роде. Жуткий уродец, порождение «третьего рейха», — если такое вообще возможно. Но потом исследования показали, что способность воздействовать на психику других людей не так уж редко встречается. Читаешь историю и поневоле задумываешься — а может быть, такие индивиды, очень разные сами по себе, как Гитлер, Распутин и Ганди, — все они обладали такой способностью? Возможно, мы имеем здесь дело с континуумом, и оберет, Фуллер, Нина Дрейтон и бог знает кто еще просто представляют собой крайние точки этого континуума...

— Значит, могут быть и другие?

— Да, — сказал Сол.

— И они, непонятно по какой причине, интересуются мной? — заключил Джентри.

— Да.

— Ладно. Значит, мы пришли снова туда, откуда начали. — Шериф тяжело вздохнул.

— Не совсем, — возразил Сол. — Завтра я разузнаю, что смогу, в Вашингтоне. А вы, шериф, можете продолжить поиски этой Фуллер. И еще следите за тем, как идет расследование той авиакатастрофы...

— А мне что делать? — спросила Натали. Сол немного смутился.