Она ошиблась. Он высадил ее перед старой гостиницей, помог с сумками, пожелал удачи и отбыл. У нее мелькнуло подозрение, что он голубой.
Без нескольких минут одиннадцать Натали позвонила в Чарлстон и оставила свой номер телефона и номер комнаты на автоответчике Роба. Она надеялась, что он позвонит в начале двенадцатого, возможно, настаивая на том, чтобы она вернулась в Сент-Луис, но он не позвонил. Разочарованная, ощущая какую-то странную обиду и изо всех сил сопротивляясь желанию лечь и заснуть, она еще раз позвонила в Чарлстон в половине двенадцатого, используя устройство, которое ей одолжил Роб, но на пленке ничего не было, кроме двух ее звонков. Недоумевая и подсознательно испытывая некоторый страх, она легла спать.
При дневном свете все казалось более обнадеживающим. Хотя от Джентри так и не поступило никаких сообщений, она позвонила в “Филадельфийский обозреватель” и, упомянув имя своего чикагского издателя, смогла получить некоторые сведения от редактора газеты. Подробности преступления все еще оставались покрыты мраком, очевидным было лишь одно - четверо членов банды были обезглавлены. Штаб Братства Кирпичного завода располагался в городской расчетной палате на улице Брингхерст, всего в миле с небольшим от гостиницы Натали на улице Челтен. Натали нашла телефон расчетной палаты, позвонила и назвалась репортером из “Сан-Тайме”. Священник по имени Билл Вудз назначил ей встречу на три часа и пообещал уделить пятнадцать минут.
Весь день Натали занималась осмотром Джермантауна, все дальше и дальше углубляясь по унылым улицам и запечатлевая их на пленку. Это место, как ни удивительно, обладало странной притягательностью. К северу и западу от Челтон-стрит высились большие старые дома, хотя и заселенные несколькими семьями, но все же сохранявшие намек на зажиточность их обитателей, к востоку же от Брингхерст-стрит тянулись ряды полусгоревших двухквартирных домов, заброшенных машин. Повсюду царила атмосфера безнадежности.
Солнца не было, однако за Натали следовала целая толпа хихикающих ребятишек, канючивших, чтобы она их сфотографировала. Натали не возражала. Над головой прогремел поезд, из раскрытой двери за полквартала от них раздался женский крик, и ребятишки рассеялись, как листья, унесенные ветром.
Посланий от Роба не было ни в десять, ни в двенадцать, ни в два. Натали решила, что надо дождаться одиннадцати вечера.
В три часа дня она постучала в дверь большого дома в стиле 1920 годов, высившегося среди груд булыжника, закопченных многоквартирных домов и фабричных складов. Перила на крыльце были выломаны, окна на третьем этаже забиты досками, но кто-то потрудился недавно покрасить дом дешевой желтой краской, отчего он выглядел так, будто болен желтухой.
Преподобный Билл Вудз, неуклюжий белый человек, усадил ее на стул в захламленном кабинете на первом этаже и стал жаловаться на недостаток финансирования, бюрократические препоны для осуществления такого проекта, как создание общинного дома, и слабую помощь со стороны молодежи и общины в целом. Слово “банда” он не употреблял. Краем глаза Натали видела, как по коридорам ходят молодые негры, со второго этажа и из подвала доносились выкрики и раскаты смеха.
- Могу я побеседовать с кем-нибудь из Братства Кирпичного завода? - поинтересовалась она.
- О нет! - воскликнул Вудз. - Ребята ни с кем не хотят говорить, кроме телевизионщиков. Им нравится сниматься.
- Они живут здесь? - спросила Натали.
- О Господи, конечно, нет. Они просто часто собираются тут для отдыха и дружеских бесед.
- Мне надо переговорить с ними, - решительно сказала девушка и встала.
- Боюсь, это.., эй, постойте, подождите! Натали вышла в коридор, открыла дверь и поднялась по узкой лестнице. На втором этаже около дюжины негров толпились вокруг бильярдного стола или валялись на матрацах, раскиданных на полу, покрытом линолеумом. Окна были закрыты стальными ставнями, Натали насчитала четыре пневматические винтовки, которые стояли у подоконников. Когда она вошла, все замерли.
- Чего тебе надо, сука? - выпалил высокий, невероятно худой парень лет двадцати с небольшим, опиравшийся на бильярдный кий.
- Я хочу поговорить с тобой.
- Бля-я-я, - протянул бородатый юнец, лежавший на одном из матрацев. - Ты только послушай! “Я хочу поговорить с тобой”, - передразнил он. - Ты откуда свалилась, стерва? Из какого-нибудь долбаного южного штата ?
- Я хочу взять интервью. - Натали сама удивлялась тому, что у нее не подгибаются колени и не дрожит голос. - 06 убийствах.
Повисло молчание, с каждой секундой оно становилось все более угрожающим. Высокий парень, первым обратившийся к Натали, поднял свой кий и стал медленно приближаться к ней. В четырех футах от нее он остановился, вытянул руку и провел белым от мела концом кия сверху вниз - между расстегнутыми полами ее пуховки по блузке до застежки ремня на джинсах.
- Я дам тебе интервью, сука. Я с тобой пообщаюсь на полную катушку - ты меня поняла.
Натали заставила себя стоять не двигаясь. Затем сдвинула “Никон” набок, засунула руку в карман и достала цветную фотографию, сделанную со слайда мистера Ходжеса.
- Кто-нибудь из вас видел эту женщину? Парень с кием взглянул на снимок и подозвал мальчика, которому было не больше четырнадцати. Тот посмотрел, кивнул и вернулся на свое место у окна.
- Позовите сюда Марвина! - рявкнул тот, что был с кием. - Пошевеливайте своими задницами.
Марвин Гейл - девятнадцатилетний темнокожий парень, голубоглазый, с длинными ресницами, поражал своей красотой. Он был прирожденным лидером. Натали поняла это сразу, как только он вошел в помещение. Все каким-то неуловимым образом переменилось, и Марвин сделался всеобщим центром внимания. В течение десяти минут он требовал, чтобы Натали объяснила, кто эта женщина с фотографии. Еще десять минут Натали убеждала его сначала рассказать ей об убийствах, после чего пообещала ответить на все вопросы.
Наконец Марвин расплылся в широкой улыбке, обнажив восхитительные зубы.
- Ты уверена, что хочешь знать это, малышка?
- Да, - откликнулась Натали. “Малышкой” ее называл Фредерик. И ей резануло слух, когда она услышала это слово здесь.
Марвин хлопнул в ладоши.
- Лерой, Кельвин, Монк, Луис, Джордж, - произнес он. - Остальные остаются здесь. Послышался хор недовольных голосов.
- Цыц! - рявкнул Марвин. - Мы находимся в состоянии войны, вам ясно? За нами продолжают охотиться. Если мы выясним, кто эта старая сука и какое она имеет к этому отношение, мы будем знать, кто нам нужен. Усекли? Так уясните себе это. И заткнитесь.
Все разошлись обратно по своим матрацам, некоторые вернулись к бильярдному столу.
Было уже четыре часа, на улице начинало темнеть. Натали застегнула молнию на куртке, пытаясь приписать свои внезапные приступы дрожи порывам ветра. Они шли на север по Брингхерст-стрит, затем свернули на запад в узенькую аллею. Фонари еще не горели. Время от времени пролетали редкие снежинки. Вечерний воздух был наполнен миазмами помоек и запахом прогоревшей сажи.
Остановились у поворота, и Марвин указал пальцем на четырнадцатилетнего парнишку.
- Монк, старик, расскажи, что тогда произошло.
Мальчик заложил руки в карманы и сплюнул на заиндевевшую траву.
- Мухаммед и остальные трое.., они пришли сюда, понимаешь? Я шел за ними, но еще не подошел, понимаешь? Темно было как в преисподней. Мухаммед и Тоби пошли без меня трахаться к брату Зигу, а я так накачался, что не заметил, как они ушли, и побежал их догонять, понимаешь ?
- Расскажи о белом ублюдке.
- Сраный ублюдок, он вышел из этой аллеи и показал Мухаммеду, чтобы тот шел на х... Вот прямо здесь. Я был в полквартале отсюда и слышал, как Мухаммед сказал: “Бля, ты не шутишь?” И белый ублюдок тут же набросился на Мухаммеда и трех братишек.
- Как он выглядел? - спросила Натали.
- Заткнись! - рявкнул Марвин. - Вопросы задаю я Расскажи ей, как он выглядел.
- Он выглядел, как сука, - сказал Монк и еще раз сплюнул. Не вынимая рук из карманов, он повернул голову и утер подбородок о собственное плечо - Этот долбаный ублюдок выглядел так, словно его окунули в дерьмо, понимаешь? Так, как будто он целый год питался одними отбросами, понимаешь? Волосы такими сосульками. Хиппи грязный... А лицо как будто завешено травой... И весь грязный - в глине или в кропи, я не понял. - Монка передернуло.
