Случалось, что боевые экипажи улетали на разведку в глубокий тыл врага, а Петюнчик один оставался в землянке. Члены его экипажа чувствовали себя не в своей тарелке, а Петюнчик, напротив, как-то преображался. Он с удовольствием наводил порядок в землян ке, подметал веником пол, заготавливал дрова дл печки.

Однажды мы подошли к землянке полюбопытствовать, что делает незадачливый разведчик, и услышали негромкий, но довольно приятный тенор. Петюнчик пел арию Ленского. Наши сердца как-то смягчились - ведь не все сосны в лесу корабельные, все-таки на что-то способен человек!

Но однажды Петюнчик разозлил нас не на шутку.

Это случилось на аэродроме Колпачки. Все экипажи эскадрильи вернулись с боевого задания и с разрешения комэска Малютина отдыхали. Кое-кто бродил в соснах, окружавших аэродромные стоянки, надеясь набрать грибов и ягод. Только экипаж Виктора Богданова еще не вернулся с задания.

Готовился к первому боевому полету Семенов. Летчики недалеко углубились в лес и хорошо слышали, как взревела моторами "пешка". Обрадовались: наконец-то Петюнчик пересилил страх и полетел в тыл врага. Каково же было общее удивление, когда, вернувшись из леса, разведчики увидели в землянке Семенова!

Оказывается, в последний момент нервы его сдали. Он пожаловался Малютину на головную боль, и комэск по доброте своей разрешил Петюнчику остаться. В этот момент приземлился Богданов. Едва выслушав его доклад, командир послал опытного разведчика во второй полет вместо "вдруг" заболевшего Семенова. Вот тогда-то и лопнуло терпение наших ребят. Они дружно взялись "промывать мозги" Петюнчику. И вот чем это кончилось.

Полевой аэродром возле деревни Колпачки представлял собой узкую ложбинку, окруженную холмиками, на которых росли высоченные и толстые сосны. Требовалось особое искусство захода на посадку - самолеты проскальзывали сквозь узкий просвет между соснами, снижаясь над огромными пнями. Такого аэродрома-западни мы еще не видели. Сердце замирало, когда "пешки" едва не касались этих пней. И так случилось, что с этого аэродрома Петюнчик начал свою боевую жизнь и, возвращаясь с разведки, плюхнулся на эти проклятые пни.

Моя "двойка" стояла первой в шеренге самолетов-разведчиков как раз у окраины летного поля, где и начиналась просека с огромными пнями. Я отчетливо слышал скрежет и лязг металла и зажмурился в ожидании, что вот-вот взорвутся бензобаки упавшего бомбардировщика. Но взрыва не последовало. Мы бросились спасать экипаж... И в авиации бывают чудеса. Издалека мы увидели Семенова, который стоял на плоскости самолета и преспокойно разговаривал со штурманом. Радист также выкарабкался из кабины и перекрикивался с Петюнчиком.

"Обрезали моторы!" - оправдывал Семенов аварию. Поди разберись, прав он или нет. Самолет был настолько искорежен, что причину едва ли можно было обнаружить. В душе мы проклинали Петюнчика за то, что он задал работу всем технарям. Мы уже собирались перебазироваться в Смоленск, и вот пришлось задержаться. Разбитый самолет приказали разобрать и сдать в авиамастерские на запчасти. Ну и намучились мы - обломки невозможно было протащить сквозь пни. Ни автомашина, ни трактор не могли приблизиться к останкам бомбардировщика. Мы чертыхались, разъединяя сломанные плоскости и снимая моторы.

Вскоре Петюнчик снова пересилил себя, полетел на разведку, выполнил задание и благополучно приземлился. Правда, еще издалека, когда "пешка" рулила с посадочной полосы, мы заметили, что выглядела он странно, вроде бы без одного крыла. Не поверили втакое. А когда Петюнчик выключил моторы, мы бросились к машине и ахнули. И впрямь почти нет крыла! Подбе жал Малютин и тоже ахнул. А Петр, чеканя шаг, при близился к комэску, вытянулся по команде "смирно!" приложил ладонь к шлемофону и доложил:

- Товарищ капитан! Задание выполнил. Когда переходил линию фронта, был атакован "мессерами". Ре шил уйти от врага, бросив самолет в глубокое пикирование. Но "мессеры" не отставали почти до самой земли. Когда они отвернули, потянул штурвал на ceбя. И вот случайно задел крылом березку...

Комэск слушал доклад разведчика и все время поводил глазами в сторону отсутствовавшего крыла! За долгие годы службы в авиации комэску не доводилось быть свидетелем такого приключения. Уже за то, что Петюнчик прилетел на одном крыле, ему полагалась благодарность. И комэск обнял Семенова. |

При осмотре обрезанного березой крыла мы убедились, что действительно произошло чудо. Элерон на "пешке" состоял из двух частей, и удар березы пришелся как раз в место их соединения. Половина элерона осталась целой. Огромного напряжения силы и воли стоило Петюнчику удержать самолет в горизонтальном положении

О необычном происшествии с разведчиком было доложено в штаб воздушной армии. Там весьма удивились другому: во время перехода Семеновым линии фронта в небе не было замечено "мессеров". Малютин вызвал летчика к себе, и тот признался, что на радостях, выполнив боевой полет, решил пройти над аэродромом бреющим, как все разведчики, и задел за березу. Комэск готов был растерзать обманщика. Грозил отдать его под трибунал, но от полетов не отстранил.

В это время Голубничий с Дерябичевым улетели на подмосковный аэродром, чтобы перегнать оттуда новые машины. Я рассчитывал, что наша "двойка", уже сделавшая около сорока боевых вылетов, получит передышку. Она была закреплена за Иваном Голубничим. Однако исправных самолетов не хватало, и на "двойке" на разведку полетел... Петюнчик.

Мое сердце сжалось в предчувствии беды. Но Семенов удачно выполнил задание. Правда, при подходе к линии фронта Петр стал ерзать в кресле пилота и ныть: увидел впереди разряды снарядов вражеских зениток. "Ой! Ой! причитал он.-Сейчас нас собьют!" Но все обошлось, и после этого полета Семенов приободрился. Пока мой основной экипаж где-то пропадал, он "разлетался", совершил более десятка вылетов, и командование стало доверять ему более сложные задания. И мы поверили в Петюнчика.

Он теперь при всех, не стесняясь, распевал арии. Один из наших штурманов был ранен во время боевого полета и носил на голове повязку, похожую на тюрбан. Петюнчик, сняв как-то с его головы этот тюрбан и надев на свою, ловко накинул на себя простыню и запел арию индийского гостя из оперы "Садко". Мы дружно ему аплодировали.