— Ага… — Лена наливала кофе. — Тебе жалко. А знаешь, сколько он стоит? И все они на мне числятся.

— Так надо же соображать, кого куда возить. Ты бы еще Гитлера в Биробиджан привезла. Я кофе не буду.

— Почему?

— Леопарды сена не едят.

— А мне водички поменьше, — попросил Петр.

— Ну, кого куда возить, это не мы решаем, а во-вторых, и Гитлер ездит везде. И с ним народ фотографироваться очень любит.

— Нет, правда, Лен, Сталин в Магадане? — Волков ложечкой размешивал в чашке сахар.

— Нет, в Магадане сейчас, по-моему, никого нет. Одна выставка наша в Комсомольске-на-Амуре, а другая во Владике вроде бы. Это те, которые на Дальнем Востоке. А еще в Иркутске, в Воркуте и где-то здесь, недалеко.

— А сколько их всего, выставок?

— Передвижных — шесть или семь, я точно не знаю. Но Сталина в Комсомольск отправили. Я сама их собирала: Сталина, Хрущева и Ельцина. Фигуры тусуют постоянно, освежают композиции. Кого-то туда, кого-то сюда. Нам вот Арнольдика, Монро и Чаплина привезли взамен тех.

— Лена, а Сталин с трубкой был?

— Какой же Сталин без трубки?

— Точно помнишь?

— Я же выставку принимаю по описи. И передаю. Там все атрибуты каждой фигуры указаны: Суворов — трость и шпага, Пугачев — бревно, Сталин — трубка. Я же сама все и запаковывала.

— А трубка какая?

— Обыкновенная. Трубка как трубка. А что?

— Да в том-то и дело. Не муляж?

— Да вроде… У нас же постоянно что-нибудь воруют: у Жириновского — стакан, пуговицы срезают у тех, кто в мундирах красивых. Темно ведь, а когда народу много, за всеми не уследишь. Здесь — мастерские, а на маршруте мы сами исправляем. И пальцы отломанные сами прилепляем, и носы, и уши. Это здесь у Елизаветы серьги такие красивые, висячие, а в Улан-Удэ, когда я там была, только в мочках блестяшки и остались, как клипсы, а что сделаешь? Может, с самого начала у Сталина и был муляж, точная копия, а потом стащили где-нибудь в Норильске, ну, кто-то из наших и вставил трубку старенькую, какую нашел, не стоять же ему с пустой рукой. Так и ездит…

— Ясно. Леночка, а ты могла бы узнать точно, куда Сталин уехал?

— Да в Комсомольск. Но я могу позвонить, уточнить.

— Уточни, а? Тебе не очень это сложно?

— Да нет, у нас здесь телефон недалеко. А в чем дело?

— Да тут… Вы когда фигуры отправили?

— Когда их отправили, я не знаю, а у нас забрали неделю, по-моему, назад. Ну да, сегодня первое…

— Первое декабря уже? — удивился Гур-ский.

— А что?

— Да так. Дело я одно, выходит, проворонил уже. Время летит…

— Ну правильно, неделю назад.

— А ты не помнишь, — Волков отодвинул чашку, — дедок такой…

— Да их же здесь сотни. И дедули, и бабули.

— Ну да, но он такой… с тросточкой.

— А ты знаешь… небольшой такой?

— Да, с тростью.

— Помню. Я его запомнила, потому что ему позвонить нужно было срочно, он очень просил, я его и проводила. Уже после закрытия. И он как-то так странно палку свою держал, не опирался на нее, а… держал так, ну, как закрытый зонт люди носят в помещении, не складной, а обыкновенный. Это под самое закрытие было, часов в восемь. Я зал закрыла, проводила его позвонить, но он не дозвонился, расстроился очень и так и ушел. А мы этим же вечером фигуры разобрали, упаковали, и утром их от нас увезли. Как раз неделю где-то назад. А что случилось-то на самом деле?

— Да пока толком непонятно, — Гурский надевал куртку. — В гости приглашаешь?

— А что, нужно какое-то специальное приглашение?

— Ну, тогда держись…

— Пока, Ленка. Извини, — Волков открыл дверь комнатки. — Спасибо за кофе. А когда ты уточнишь?

— Да сейчас пойду и позвоню. Вы торопитесь?

— Честно говоря, да. Ты, если не трудно, когда узнаешь, перезвони мне на трубу сразу, ладно? Вот моя визитка.

— Ох-ох, визитка… Ладно, позвоню.

— Ну, пока-пока.

Выйдя из зала, Волков достал телефон и набрал номер:

— Ирина Аркадьевна? Да, Волков беспокоит. Ирина Аркадьевна, вы никуда не уходите? Да… да, тут кое-что… я зайду сейчас на минуту? Хорошо, — он отключил телефон, положил его в карман куртки, потом задумчиво повернулся и пристально посмотрел на Адашева-Гурского.

— Н-нет… Петя, не-ет! Абсолютно исключено. Дальний Восток! Да я уже по свету помотался, мне — во… Хватит. Для меня в редакцию-то съездить, полчаса на метро, так я неделю собираюсь внутренне. Что я там жрать буду, ты подумал? Я общепита не переношу. Я старенький.

— Еще скажи, тебя девушки не любят…

— Не скажу. Ложь унижает.

— Икру ты там будешь есть жировую, кету, горбушу, кижуча. А селедочка тихоокеанская, а?

— Слабой соли?

— Естественно. Она же размером с поросенка, а жирок так и капает…

— Под рюмочку?

— Это уж я не знаю. Сторона чужая.

— Не поеду.

— Ну немножко, если отнестись к процессу скрупулезно.

Они спустились по лестнице и вышли на улицу.

— Я высоты боюсь. Летать могу только пьяным.

— А ты в окошко не смотри. Кресло-то в самолете на полу стоит. Какая высота?

— У меня гипертрофированное воображение.

— Ну хорошо, в аэропорту мы вместе хлопнем, только ты в самолете не догоняйся. В Хабаровске на поезд надо будет пересесть, по пьянке ты заблудишься.

— А прямого рейса нет, что ли?

— Вроде нет, да и на Хабару только раз в неделю из Питера. В среду или четверг, я забыл, а может, и поменялось все, я давно летал.

— А в поезде — Эс Ве?

— Эс Ве, Эс Ве… Чистые простыни, хорошенькая попутчица.

— А если она храпит?

— А ты ей спать не давай.

— Прямо и не знаю… Я уже расстроился. Который час? Ну вот, уже обедать пора, а мы вместо этого дурака валяем.

— Сейчас, зайдем к Ирине этой Аркадьевне… а она вроде ничего, а?

— В каком смысле?

— В том самом.

— Ну, если в этом, то я бы стал.

— А ты всех баб на «стал бы — не стал бы» делишь?

— Ну давай, маму еще вспомни, романтик ты наш.

— Да, кормить тебя пора. Сейчас поговорим, потом билет тебе купим — здесь рядом на Кировском кассы — и где-нибудь перекусим.

— Вот ты сам и перекусывай «где-нибудь». А я общепита не переношу.

— Да брось, вот, я знаю, хорошо кормят в…

— Не могут они хорошо кормить. Хоть там интерьеры, хоть лобстеры. Общепит, он и есть общепит, по определению. Повар готовит в никуда, сам не знает кому, без любви ко мне лично. Может, он в этот момент о любовнике своей жены думает с ненавистью? А я потом все это есть должен?.. И какие билеты? У меня паспорта с собой нет, забыл? Все равно домой надо.

— А у тебя еда есть?

— Конечно. Только я из дома-то еще когда ушел, мясо небось часа два размораживать надо.

— А микроволновки нет?

— Нет. И не будет. Ты эти микроволны видел? Уверен, что они не тлетворные?

— Хорошо, вон рынок рядом, купим что-нибудь.

— Я «что-нибудь» уже не хочу. Я уже рыбки хочу.

— Слушай, не капризничай, а?

— Ну правильно, как на край света ехать, да еще на аэроплане, так Гурский, а как Гурскому пожрать…

Они поднялись на третий этаж и позвонили в знакомую уже квартиру. Дверь на этот раз им открыл мужчина лет тридцати в дорогом темно-синем костюме, белой рубашке и вишневом галстуке. Белокурые волосы были аккуратно уложены, а на безымянном пальце правой руки тускло поблескивало золотое кольцо с плоским черным камнем.

— Добрый день, — поздоровался Петр. — Ирина Аркадьевна дома?

— Вы Волков? Здравствуйте, проходите. Ира!

Ирина вышла из гостиной, гася на ходу сигарету в маленькой керамической пепельнице.

— Здравствуйте еще раз, Петр Сергеич. Раздевайтесь, проходите, знакомьтесь — Виктор, мой брат.

— Очень приятно.

— Александр.

— Виктор.

— Гурский и Волков разделись в передней и прошли в комнату.

— Кофе?

— Нет, — отказался Гурский, — спасибо.

— Спасибо, — Петр поправил рукав джемпера, — мы ненадолго. Ирина Аркадьевна, а можно еще разок взглянуть на муляж этот?