А, в сущности, какая теперь мне разница, - от искусного прободения, которое свершили с моим глупым телом, все равно долго не протянуть, внутреннее невосстановимое и неостановимое ничем кровотечение, - гнуснее поражения не бывает, если верить медицинским талмудам...
Но надеждам моим куражливым на встречу с убивцем-пильщиком суждено было не оправдаться, потому как вместо второго вооруженного гладиатора, которого сулил мне мой доморощенный самодержец-родственник, по ходу безумного спектакля был введен совсем иной, более жутковатый персонаж, которого я давно знал, - и ведал о нем, кажется все...
Это оказался...
Это оказалась моя разлюбезная...
Свою бывшую суженную я угадаю в любой столичной толчее. Угадаю, благодаря натренированному многолетней осадой обонятельному аппарату, который помимо моих волевых команд, в любое время суток обречено, отрапортует: в пределах досягаемости рукой находится любимый объект...
Специфическую ароматическую ауру моей бывшей возлюбленной супруги я не спутаю ни с какой другой. И не то, что она (аура) тошнотворно забивает все остальные присутствующие запахи, - отнюдь, вполне цивилизованно одуряющий дамский синтетический парфюм-букет, который собирался ею столько лет, - и, наконец, собранный, окончательно подвиг меня на дезертирство из любовно обустроенного семейного гнездовища...
И минуло всего-то года полтора с моего джентльменского самоустранения с брачного поля боя, в сущности, не прекращавшегося во все предыдущие ударные пятилетки качественного семейного жития, - и вот нате вам, встретились на нейтральной чудовищно благоухающей непроглядной территории... Территории сумасшедшего мизантропа и в придачу родственника.
- Голубушка, а тебя сюда кто зазвал?! Чего тебе-то здесь надобно, Лидунчик?
- Не хами так громко! Вот отпилят твой подлый язык. Не пришьешь обратно.
Этот родной (до отвращения) сварливый голос вроде как вернул меня к этой мистификаторской действительности, в которой по какому-то чудесному стечению мы так чудно пересеклись...
Странно, а почему Лидуня не трусит и запросто выражается вслух? Почему не боится засветиться голосом? Она что, не ждет нападения? Или вооруженные подданные рабы (а моя бывшая стерва, стало быть, - рабыня) по устному вердикту самопального диктатора освобождаются от страха смерти...
- Лидунь, а меня уже весьма изящно ранили... И ранение, уверяю, тебя, совершенно не опасное. От подобной контузии умирают через сутки. Целых двадцать четыре непроглядных часа! Ежели, только ваша милость не отпилит мне какую-нибудь важную самоходную деталь...
Не знаю почему, но вместо родственных плаксивых приветствий, меня потянуло на дешевое гусарское красноречие. Хотя вместо красивых псевдородственных речей, остро захотелось совершенно иного, - захотелось обыкновенного человеческого соучастия. Вернее, именно женского. Именно...
Захотелось обыкновенного старозабытого, стародавнего фамильярного ерошиния моей подзапущенной давно не мытой шевелюры...
- Надо же! Точно на час отлучился! Мне твой солдатский юмор...Я его просто слушать не могу. И не желаю! Я свободная женщина! Что ты ко мне лезешь?
- Я к тебе лезу?! Ни хрена себе заявочка! Я к ней, видите ли, лезу...Вы забываетесь, сударыня. Это вот вы ко мне прилезли зачем-то! Впрочем, пардон! Какой же я балда! Вы, сударыня, - охотник, а я, так сказать, загадан на вертел, на общепещерский шашлычок-с... Очень, доложу вам, изящная затейка. Вполне в духе вашей новейшей гуманитарной морали. Полагаю, Лидунь, ты до сих пор вице-координатор благотворительного Фонда "Отечественные милосердники"...
- Не твое, Володечка, собачье дело кто я сейчас. Твое дело остаться живым в этой войне. И не полагайся, пожалуйста, на мою жалость. Я совсем не та женщина, которую ты, подонок, бросил. Оставил с сыном, которому, в эти годы нужна... Ну что от подонка и эгоиста ждать? И ты, мелкая сволочь, мою мораль не тронь. Ты сперва придумай свою. А на мою нечего зариться!
Откуда-то, чуть ли не сверху ронялись звуки женского неудовлетворенного жизнью голоса. Голоса, отнюдь, не ответственного работника скромно-помпезного полугосударственного учреждения, в иерархии которого, моя бывшая половина занимала, черт знает какой начальственный, сверхвысоко оплачиваемый, пост...
Нынешний голос принадлежал какой-то мстительной нецивилизованной фурии, вознамерившей содеять какую-то милосердную пакость ближнему, - а в недавнем прошлом, - страстно (возможно, не страстно, но чрезвычайно собственнически) любимому супругу...
- Милая, позволь реплику? О какой морали речь ведем? Чего-то я не просекаю в этой тьмутараканьей темноте, - где она тут ваша личная мораль спряталась, схоронилась... Дайте мне ее пощупать... Определить, так сказать, фактуру... Органическая, природная, так сказать, или опять сплошной партийный проперлон?!
- Только и способен на реплики! Ребенка, в его летние каникулы не удосужился свозить куда-нибудь заграницу! Я же знаю, у тебя деньги есть! Жмот! Такого как ты и пилить, и дырявить не жалко. Потому что ты!.. Ты - не достоин человеческой жалости. Потому что ты, самовлюбленный подлец и трус!
Родные восклицательные знаки вроде как поменяли дислокацию. Теперь, подзабыто родственные сварливые звуки доносились вроде как с противоположного конца... Или это я успел зачем-то развернуться, и потерял едва-едва нащупанную ориентацию в этом склепно предмогильном пространстве...
Интересное дело, из каких таких психоаналитических соображений эта милосердная женщина догадалась, что мое затраханное эгоистическое существо не чуждо, - вернее, - ждет, чтоб его пожалели, точно обыкновенного всеми забижаемого мальчишку-двоечника, лодыря и созерцателя...
- Говоришь, не достоин обыкновенного человеческого соучастия, Лидунь... Не прошвырнулся с наследником по заграницам, - в виду чрезвычайной жмотной натуры...А то, что я берег вас от всякой чертовщины, от мальчиков-налетчиков... А то, что я, как натуральный погорелец и бездомный шлялся по улицам...
- По бабам, по чужим бабам шлялся наш доблестный погорелец! Если бы ты шлялся по улицам, сюда бы никак не забрел. А то видишь, родственничка моего вспомнил!
- Господи! А ведь точно - этот сумасшедший царек - твоя кровь, твоя родовая... А я-то думаю откуда, с какого генеалогического сучка свалился этот постнеандерталец? Слушай, а может хватит дурочку валять? Скажи своему кровожадному родственничку, - мне опротивело толкаться в этой черной мертвецкой... И потом, меня на самом деле ранили, проткнули, точно жука... Я ведь точно знаю, что я не сплю! И твой голос... родной такой голос, - век бы не слышать вас, сударыня Лидия... Я прошу прекратить эту комедию. Я очень прошу... Иначе... Ну кому нужен сумасшедший продырявленный мужик? Ты ведь не примешь, так сказать, на постой...
- Ни целый, ни дырявый, - ты мне никакой не интересен. Неудачники, эгоисты и придурки интересны только в кино.
- Спасибо на добром слове, сударыня. А ты где, собственно, находишься? На потолке, что ли застряла, прилипла? В спецкабине с иллюминатором ночного видения, - угадал?
- Владимир Сергеевич, на тебя только сейчас будет начата охота. Ты хоть собери свои интеллигентские сопли. Сосредоточься. Попробуй хоть раз в жизни сыграть в настоящего мужика. Да, я имею возможность видеть тебя во всей твоей ублюдочной красе. И мне тебя абсолютно не жаль. Умрешь, значит так угодно провидению.
- Ошибаешься, милая, - твоему кровожадному родственничку угодно...Ну да черт с ним. Значит, говоришь лицензию на отстрел твоего бывшего возлюбленного выдали... А как же ты? А то давай, матушка, сразимся! Могу, впрочем, поспособствовать, - позволю отпилить часть любимого органа... По старой, так сказать, дружбе. Медальку, или какой боевой жетон заслужишь...
На последнюю мою детскую дерзость почему-то никто не откликнулся.
По мере продолжении паузы, черный мешок пространства (чудесным образом, в момент нашего милого семейного диспута, игнорируемый моей собственной приемопередаточной системой) вдруг объявил о своем бездонном присутствии противоестественной затишью, утяжеленной моим слегка истеричным дыханием...
