Не позволяйте, Лука, своим именем называть народу все непонятные метаморфозы, иногда полезно укрыться и за псевдонимом, хотя, конечно, никогда не следует уклоняться от действий осмысленных, признанных, достойных, уважаемых миром. Цель, несомненно, всякого руководителя высокого ранга - всяческую травинку мира, и даже самую последнюю из них, заразить своим способом мысли. Если способ хорош, то и всякой травинке польза, и всякая травинка воспрянет, и будет тогда в мире одно благодарное склонение.
Нам теперь хотя бы пока нужны каталоги, подробные перечни всех еще неиспользованных реальностей в мире; эти-то документы позволят нам при необходимости не упустить главного, даже если это самое главное хотя бы по чистой случайности затешется в них.
Какие же все-таки полезные насекомые - пчелы! Пчелы дают мед.
Да, Лука. Если вам как-нибудь в Пассаже придется рыть окопы в полу, то не ройте их слишком глубокими. Спасение не в глубине. Бывает, глубокий выроешь окоп, и все равно не спасешься. А бывает мелкий - и все равно не пострадаешь. Спасение иногда залегает на поверхности, и его, очевидно, разыскивают не там.
Самые бескорыстные советы - те, которые сулят нам наибольшие неприятности, ими-то подкрепляется все привычное недоверие мира. И если я что-нибудь и ценю теперь, так это какое угодно чудо, совершаемое в тишине, вдалеке от всех площадей, дворов и наивных восторгов, поодаль от торговых рядов, зазывал и рекламных агентов, которые все как будто светятся фальшивым светом, ведут жизнь мошенников и лицемеров, пожинают плоды своих надувательств. В состязаниях надувательств всегда побеждают умеющие надувать и себя самого...
Подумайте, Лука, не найдется ли у нас в Академии каких-нибудь свободных должностей для панков; точно ли сами они смогут позаботиться о себе, когда их устройство столь же непрочно, как и у всякого спелого одуванчика и зависимо от движения какого угодно незначительного, неожиданного, а порой, и невольного ветра. О, это действительный бисер жизни - панки! Они все совершенно незначительны, и почти незаметны глазу., и вот только не понятно, кто же ими - а заодно и всеми нами тоже - равнодушно и небрежно играет?!
Подпись: пок. Д.
Примечания к моей будущей "Божественой комедии" и план (попавшие сюда совершенно случайно. Вот просто даже не понятно, как они могли попасть сюда.).
... Все отвратительное, производимое людьми: и грязь (не та, которая, конечно, ногами месится по дорогам), и многочисленная, процветающая, необходимая пошлость, и недостатки (о, они-то подчас просто неосознанные достоинства), и бесчинства - разнузданные, нечеловеческие бесчинства, - и изощренные, обдуманные, сладостные преступления (ну на них я и вовсе не стану задерживаться, ибо все они перечислены в законах, в наших вопиющих, въедливых законах), равновозможные все наши человечности и зверства - все это во множестве расплодилось по миру, подобно мухам в жаркую погоду по-над нашей тучной ежедневной пищей; и что теперь проку в нашей пище, когда вся она засижена и безнадежно загублена этими безобразными мухами, и уже копошатся в ней белые, сытные, ненужные, прожорливые черви, и ее никогда не возьмет в рот даже самый небрезгливый из страждущих!
Черви - это произведение мерзости природы, которой тем больше всегда (я не только имею в виду природу), чем больше разума во вместителях ее.
Нам приблизительно известны механизмы образования веры - хитроумные, вечные механизмы, а всякий человек пишущий создает свою веру; число сторонников его веры зависит от его талантливости, от его умения быть обольстительным, убежденным, убедительным, от счастливой способности превосходно дурачить публику, хотя в наше время все верующие имеют такое свойство и замечательно его в себе еще и развивают (которое, кстати, показывает их людьми несомненно искушенными, непростодушными и развитыми): при самой беззаветной вере нынешний верующий всегда сохраняет и самое неприличное, непререкаемое, очевидное безверие. Человек теперь верит в Бога, к примеру, отлично сознавая при этом, что Того нисколько не существует. Сентенция становится знаменем веры. И - прекрасное свойство! А всеобщая ревизия становится теперь в мире высшим видом вероисповедания. И вот зачем еще только всякое безверие наивно пытаются обосновать доводами разума, как будто оно не такая же вера!
Бог с человеком втайне договорились, и, друг друга любя, потихоньку морочат друг друга...
Это, впрочем, все далеко не первые мои размышления о религии, и должен серьезно заметить, что эти - не самые мои иезуитичные, не самые сочные и завлекательные.
Напрасно только полагают Его неким администратором потустороннего порядка, напрасно считается, будто Он собственноручно вмешивается во все. Я ведь, когда прежде руководил Академией, тоже оставлял иное на произвол естественного природного течения, я тоже доверялся мудрости природы, направляющей действительность по своим естественным законам.
Причем, заметьте: я сознательно нисколько не отрицаю и не подтверждаю действительность факта Его существования (хотя бы и мог, безусловно, сделать это), ибо я теперь не хотел бы ни подрывать, и ни обнадеживать ничью привычную, бесполезную в обращении, созидающую все гармонии и равновесия веру.
Трудно, конечно, рассмотреть в этих моих отдельных, несовершенных примечаниях, гораздо даже более разрозненных, чем и все мои непродуманные скороспелые прижизненные экзерсисы, трудно рассмотреть в этих самых предварительных набросках, в этих приготовлениях духа, будущий, величественный, сладкоглавый, издалека заметный миру, необходимый умственный храм.
Несотворение храмов - есть нищета зодчества, и какому бы самолюбивому человеку, хотелось бы хотя и по окончании дней своих, по истечении прижизненных славословий - чрезмерных поручительств доброжелателей перед вечной жизнью - вдруг оказаться ненужным и неожиданным, бесполезным, законченным банкрутом?!
Поддерживайте самосбалансированной жизнь в Академии, Лука, и если уж кому-нибудь по наивности потребуются конфликты для диалектики, то их можно сочинить и самому с заведомо известными разрешениями. Тогда-то возможно сделаться даже и пророком мира, хотя это и не безусловный рецепт. (А диалектика - это точно ненависть ко всем отцам, их традициям и миру, презрение и страх перед нарождающейся неизбежной сильной молодостью, стремление ко всевозможным нарочным козням против ее будущего утверждения. Диалектика, она же - наибольшее бедствие в природе, насмешка над всяким созиданием, ибо делает всякое то поневоле бесцельным. Да, а всякая несостоятельность, она совершенно всегда должна быть теперь гордостью мира.)
Это ничего, что в моей будущей "Божественной комедии" во множестве рассеяны и некоторые злободневные, необходимые, преходящие сетования, - в какой же из "Божественных комедий" их нет, хоть перечтите их все?!
И даже, если бы было поболее моих потусторонних заслуг, то и не следовало разве переименовать ее и в "Деканову комедию", хотя это кому-нибудь могло бы (одному из наименее изощренных ценителей) показаться заносчивостью?.. Заносчивостью славолюбивого старика. И какая "Комедия" еще не содержит в себе неизбежно всех известных, обыкновенных горечи и презрения восприятия?!
Наше сознание теперь весьма таково, что очень просто стало повсюду происходить в пророки всех отравленных и ядерных апокалипсисов, развлекая обывателя привычными россказнями, бродящими уже разрозненно между всеми отдаленными в рассеянии народами. Маляр уже способен на это...
Я никогда не боялся декадентов, Лука, потому что даже самый мрачный декадент приносит в копилку мира свой хриплый голос. И оттого их громоподобное сплетение и слияние, с обильными, разумеется, неживыми брызгами, высоко разносятся над умами, над растерявшимися, бесполезно столпившимися слухами обывателей и миросозерцаниями, и глубоко обдирают, и вспахивают, и взрывают души народов, их известные народные внутренние черноземы, слишком истощившиеся в прошлые десятилетия неправдомыслия и блуда.
