- Вот тайна этой красивой игрушки...
Здесь произошло нечто такое, чего Лилиан не забудет никогда, что было во много раз страшнее ножа хулигана: она заметила, что слоник сделан из того же бархата, что и отделка надетого на ней платья. Материал был подарен ей отцом. И хотя платье было скрыто под пальто, ей показалось, что глаза всех устремлены на нее. Бархатный воротник душил ее, бархатные обшлага кандалами сковали руки...
Широко открытые испуганные глаза Лилиан на долю секунды встретились со взглядом Сергея Семеновича. Он... улыбался.
Лилиан резко поднялась. Со сбившимся назад платком, уронив на пол зонтик, она быстро пошла к выходу.
- Вам дурно? - спросил кто-то.
- Нет. Не могу здесь быть.
Доротея Георгиевна догнала ее в подъезде.
- Лилиан, ты уронила зонтик.
- Все равно.
- Накройся как следует платком, ты простудишься!
- Тетя, неужели ты не понимаешь, что мне все равно?
- Подожди, Лилиан, куда ты торопишься?
- Не знаю, тетя. Мне все равно.
- Что ты говоришь? А твой отец?
- У меня нет отца, тетя.
- Боже мой, ты с ума сошла!
2.
Сказав, что у нее нет отца, Лилиан ненамного опередила события. Через час, во время речи защитника, Сергею Семеновичу стало плохо. Судебное заседание было прервано.
Ночью сердечный припадок возобновился. В 4 часа холодного осеннего утра 14 октября 1956 года сделав в жизни мало хорошего и много плохого, Сергей Семенович Тыкмарев умер на койке тюремной больницы.
3.
Уже три недели Лилиан живет у Доротеи Георгиевны. После смерти отца она стала замкнута и молчалива. Нет, она не сошла с ума, как думала Доротея Георгиевна, а просто не хотела говорить. Только раз сказала зашедшей Анне Степановне:
- Я совсем здорова, но мне тяжело.
И молча заплакала. И, чтобы скрыть слезы, отвернулась к окну.
Как-то у нее возник разговор с Доротеей Георгиевной.
- Тетя, мне все время кажется, что я тебя стесняю.
- Вот глупенькая! Ты и представить себе не можешь, как я рада, что ты у меня живешь. Я все время была так одинока, и как мне хотелось иметь близкую подругу или дочь!
- Дочь?
- Ну да! Чего ты удивляешься: мне сорок четыре года, и ты могла бы быть моей дочерью.
Невзначай раскрыв тайну своего возраста, Доротея Георгиевна даже не заметила этого.
- Это так естественно, что две молодые одинокие женщины живут одними интересами! У меня давно была потребность в дружбе. Если тебе что-нибудь не нравится, то скажи.
- Меня... душат ваши невозможные духи, тетя.
- Давно бы сказала! Я их сейчас во дворе вылью.
- И еще, тетя... Дайте слово, что для меня вы сделаете еще одно...
- Клянусь всем на свете, что для тебя, Лилиан, сделаю все, что угодно.
Дав столь щедрое обещание, Доротея Георгиевна получила такое трудное поручение, что вынуждена была побежать за советом к Карасевым.
- Как Лиля? - первым делом спросила ее Анна Степановна.
Доротея Георгиевна сокрушенно покрутила пальцами около лба: можно было догадываться, что Лилиан либо завивается, либо сходит с ума. Последнее было вероятнее, и Анна Степановна ужаснулась:
- Что случилось, Доротея Георгиевна?
- И не говорите! Такое выдумала, что сверх всякого воображения. Есть такая душевная болезнь, когда больной становится необычайно хитрым, вот и с ней так. Сначала выманила у меня честное слово, что я все, что угодно, сделаю, а потом...
- Что такое, Доротея Георгиевна?
- Совершенно невероятно! Экстраординально!.. Вынимает золотые часы с браслетом, отдает мне и требует:
"Отнесите, - говорит, - их судисполнителю, который имущество отца описывал, и скажите, что это тоже имущество отца и должно идти в погашение иска..." Я объясняю ей, что часы - ее полная собственность, а она, как невменяемая: "Мне, - говорит, - их носить стыдно". А ведь за эти самые часы покойник Сергей Семенович в Москве, в Ювелирторге, две тысячи платил, да и ее едва за эти часы не зарезали. Никаких резонов не понимает:
"Вы, тетя, слово дали и должны выполнить".
Федор Иванович, читавший газету, с шелестом опустил ее и быстро спросил:
- Так и сказала: "Стыдно носить"?
- Собственные ее слова.
- Я не юрист. Не знаю, как к ее решению отнесутся в суде, но она, по-моему, права.
Решение Лилиан, сбившее с толку Доротею Георгиевну и понравившееся Федору Ивановичу, поставило в тупик многоопытных судебных работников (которым, увы, все еще приходится иметь дело чаще с человеческим корыстолюбием, нежели с честностью!). Судья заявил Доротее Георгиевне, что без документов, удостоверяющих, что часы принадлежали самому Тыкмареву, он их не примет. И здесь Лилиан доказала, что ум ее цел и невредим: она представила в суд заявление, в котором удостоверяла, что Сергей Семенович дал ей часы во временное пользование.
- Необходимо указать дату, когда вы получили эти часы, - попробовал упрямиться судебный исполнитель.
Лилиан хладнокровно вставила в заявление дату. Она почти совпала с датой покупки часов. И как Лилиан было ее не помнить: это был день получения ею диплома!
Почти целую неделю не заходила к Карасевым Доротея Георгиевна, зато пришла с целым ворохом ужасных, на ее взгляд, новостей: Лилиан-таки заболела душевной болезнью!
- Есть кошмарная форма умопомрачения, когда человек делает не то, что нужно, а самое диа-мет-ральное... Я даже читала про такую болезнь фрошизению, - сообщила она.
На этот раз некоторые поступки Лилиан выглядели действительно странно.
- Взялась она вышивать... Сидит и вышивает, и вышивает, и вышивает, рассказывала Доротея Георгиевна. - И утром, и днем, и вечером - все время вышивала. Одну дорожку вышила, потом за другую взялась... Потом достала свое платье, совсем новое - из серого крепа с бархатом - и давай с него отделку спарывать. Весь бархат спорола и в печку бросила! Я спрашиваю: "Зачем?", а она: "Так нужно, тетя!" Потом сделала новую отделку - из белого шелка. Думаю, вот и хорошо, - если одеваться начинает, значит выздоравливает... А она, представьте, опять диаметрально сделала: позвала девушку (ту, которая немая, в токарном работает и танцует хорошо) и ей это платье подарила! Та отказываться начала, так куда! Уговорила:
"Мне, - говорит, - не впору, а тебе как раз". А какое "не впору", если у обеих фигуры одинаковые? Ужас, ужас! Буквально все диаметрально! Мне показалось, что земля в другую сторону завертелась: я чуть-чуть не поседела!
