Все это, однако, не означало, что Горький не сохранял своего, независимого мнения по многим вопросам. Например, много лет спустя Горький рассказывал известному социал-демократу Николаю Валентинову-Вольскому(см. на нашей стр. – ldn-knigi) , как Ленин пришел к нему в Лондоне в отель и, после рукопожатия и нескольких приветственных слов, быстро подошел к кровати и начал молча шарить руками под одеялом и под подушкой. Горький говорил:
«Я стоял чурбаном, абсолютно не понимая, что он делает и для чего это делает Ленин. В моей голове даже пронеслась дикая мысль: не с ума ли он сошел? Слава Аллаху, мое смущение и недоумение быстро окончились потому, что Ленин, подойдя ко мне, объяснил: в Лондоне климат сырой и нужно тщательно следить, чтобы постельное белье не было бы влажным. Это очень вредно и опасно для людей, как я, с больными легкими. А мне, де, нужно особенно беречься, потому что я только что написал роман «Мать», вещь будто полезную для русского рабочего и призывающую его на борьбу с самодержавием. За такой комплимент я, конечно, поблагодарил Ленина, только сознаюсь, несколько досадно стало. Хорош или худ этот роман, не мне судить. Но сводить мою работу к чему-то вроде большевистской прокламации на штурм самодержавия, как это сделал Ленин, все-таки не годится. Я ведь пытался в моей вещи подойти к несколько большим, очень большим проблемам».
В 1908-ом году Горький порвал с Лениным и стал членом большевистской антиленинской группы «Вперед», во главе которой стояли Григорий Алексинский, бывший лидер большевиков во второй Государственной Думе, Александр Александрович Богданов, известный экономист и философ, Анатолий Луначарский и другие. Горький тогда жил в Италии. Потом Горький помирился с Лениным и иногда писал в легальных большевистских изданиях.
В 1912 году Горький сотрудничал в либеральном журнале «Вестник Европы», и в письме к его литературному редактору Н. Д. Овсянико-Куликовскому характеризовал журнал, как
«старейший, наиболее глубоко понимающий значение культуры, наименее партийный»
(M. Горький «Материалы и исследования», том III, Москва. 1941, стр. 143.)
В другом письме об известной книге Овсянико-Куликовского «История русской интеллигенции», он писал:
«С большим волнением прочитал вашу «Историю интеллигенции» и теперь рекомендую эту книгу разным начинающим писателям».
В письмах к начинающим писателям 1912-13 г.г. Горький неоднократно отмечал в числе лучших книг — книгу Овсянико-Куликовского (Там же. Стр. 145.).
Когда вспыхнула Февральская революция, Горькому было 49 лет. Теоретически он оставался революционным социал-демократом до самого октябрьского переворота. Его газета «Новая Жизнь» часто брала под свою защиту Ленина. Но Горький до последней минуты не верил, что большевики готовят вооруженное восстание против Временного Правительства с тем, чтобы самим захватить власть и учредить диктатуру своей партии.
И после октябрьского переворота никто так не бичевал большевиков, в частности — Ленина, как Горький. 7 ноября (20-го) 1917 г. он писал в своей газете «Новая Жизнь»:
«Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия. Слепые фанатики и бессовестные авантюристы сломя голову мчатся якобы по пути к «социальной революции» — на самом деле это путь к анархии, к гибели пролетариата и революции. Рабочий класс не может не понять, что Ленин на его шкуре, на его крови производит только некий опыт, стремится довести революционное настроение пролетариата до последней крайности и посмотреть, что из этого выйдет? Рабочие не должны позволять авантюристам и безумцам взваливать на голову пролетариата позорные, бессмысленные и кровавые преступления, за которые расплачиваться будет не Ленин, а сам же пролетариат».
10-го (23-го) декабря того же года Горький писал:
«Народные комиссары относятся к России, как к материалу для опыта, русский народ для них — та лошадь, которой ученые бактериологи прививают тиф для того, чтобы лошадь выработала в своей крови противотифозную сыворотку. Вот именно такой жестокий и заранее обреченный на неудачу опыт производят комиссары над русским народом, не думая о том, что измученная, полуголодная лошадь может издохнуть. Реформаторам из Смольного нет дела до России, они хладнокровно обрекают ее в жертву своей грезе о всемирной или европейской революции».
В той же статье Горький писал о Ленине:
«Сам Ленин, конечно, человек исключительной силы; 25 лет он стоял в первых рядах борцов за торжество социализма, он является одною из наиболее крупных и ярких фигур международной соц.-демократии; человек талантливый, он обладает всеми свойствами «вождя», а также и необходимым для этой роли отсутствием морали и чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс. Ленин «вождь» и — русский барин, не чуждый некоторых душевных свойств этого ушедшего в небытие сословия, а потому он считает себя вправе проделать с русским народом жестокий опыт, заранее обреченный на неудачу. Измученный и разоренный войною народ уже заплатил за этот опыт тысячами жизней и принужден будет заплатить десятками тысяч, что надолго обезглавит его».
Далее Горький писал:
«В современных условиях русской жизни нет места для социальной революции, ибо нельзя же, по щучьему веленью, сделать социалистами 85 процентов крестьянского населения страны, среди которого несколько десятков миллионов — инородцев-кочевников. От этого безумнейшего опыта прежде всего пострадает рабочий класс… Мне безразлично, как меня назовут за это мнение о «правительстве» экспериментаторов и фантазеров, но судьбы рабочего класса и России — не безразличны для меня. И пока я могу, я буду твердить русскому пролетарию:
Тебя ведут на гибель, тобою пользуются как материалом для бесчеловечного опыта, в глазах твоих вождей ты все еще не человек!»
9-го (22-го) января 1918 года в день похорон в Петрограде погибших от расстрела большевиками участников демонстрации в защиту Учредительного Собрания, Горький писал в «Новой Жизни»:
