Был июльский полдень. Издательство, насыщенное жарой, усталым гулом горячих вентиляторов, шумом улицы и ожиданием вечерней прохлады, постепенно наполнялось людьми.

Пришел Апраксин, сумрачный молодой человек с лихорадочным блеском глаз и нервными движениями. Бросив желтый вытертый портфель на единственное кожаное кресло, в котором никто не сидел из-за жары, он плюхнулся на подоконник и спросил:

– Холодный сок будешь?

– Не откажусь, – ответил я, отрывая глаза от компьютера. – Не видел Витгенштейна?

– Стоит на улице. Треплется с девчонками из магазина.

Сок был яблочный, светлый, как закатное небо, и очень вкусный. Кружка с изображением коровы вспотела, приняв в себя двести миллилитров ароматного напитка, и я с наслажденьем слизнул капли росы с ее края.

Как знать? Может быть в этой, собравшейся из воздуха росе, растворились витающие в пространстве идеи, которых мне сейчас так не хватало.

Моя фамилия Ворчагин, из блестящей плеяды фамилий моих коллег она выпадает напрочь. До меня за этим компьютером работал Ломоносов, но времена фамильной гармонии кончились с его неожиданным увольнением. Многочисленные файлы, оставленные им на диске, я свалил в один большой архив, надеясь разобраться с ним после, и занялся текущей работой. Издательство наше выпускало так называемую интеллектуальную литературу. Сейчас это были переводные и написанные по эту сторону границы книги по управлению, справочники и учебники, иногда труды по магии и восточным единоборствам. Называлось оно «Героникс».

Что издавать и каким тиражом решали двое – упомянутые уже Алексей Апраксин – директор издательства и Марк Витгенштейн – главный редактор. Я набирал тексты, делал художественное оформление книг и осуществлял верстку. Кроме того, в издательстве работала девушка Света, которая, имея длинные красивые ноги и умную, аккуратно причесанную голову, исполняла функции секретаря и бухгалтера.

В настоящее время я пытался изобрести хоть какую-то заслуживающую внимания оформительскую идею «Большого эзотерического словаря», составленного неким Григорием Луниным. Марк Витгенштейн, по каким-то неизвестным мне причинам, решил издать этот шестисотстраничный том.

Я просматривал небрежно сверстанный автором словарь, пытаясь найти в нем, среди многочисленных схем и иллюстраций, некоторый толчок для моего воображения. «Артха», «Дзен-буддизм», «Дхарма», «Семи рас теория»… Мое внимание привлекла статья «Современная эзотерика». В ней автор писал:

«Эзотерическое знание современности представляет собой совокупность изолированных друг от друга школ и духовных движений. Часть из них продолжают традиции прошлого. Но о них мы подробно рассказали в соответствующих статьях по направлениям. Оставшиеся представляют собой вклад наших современников в кладовую эзотерических знаний. Одно из таких направлений – рефлексивные технологии. В их основе лежит умение управлять собственным рефлексивным вниманием. (См. рефлексия). Мастер рефлексивных технологий может полностью контролировать внутреннее состояние своих собеседников и учеников, а их число может быть весьма значительным. Делает он это посредством коммуникативного и энергетического воздействия на них. Секрет воздействия в том, что мастер точно знает, какие его фразы или жесты породят в мышлении слушателей требуемый набор внутренних команд. Управляя потоками этих команд, мастер может ввести слушателей в состояние, нехарактерное для повседневной жизни. Например, сделать человека намного более эффективным и решительным…»

В комнату ворвался Витгенштейн в обществе подозрительного бородача.

– Алексей, познакомься, это начинающий автор, – выпалил он с порога Апраксину, который все еще сидел, потягивая холодный сок и получая явное удовольствие от созерцания юной загоральщицы, расположившейся на широком балконе под виноградными лозами, тянущимися от ее окон к нашим через узкую улицу.

– Очень приятно, – сказал Апраксин, протягивая писателю руку. – Как позволите вас называть?

– Что? А, Николай меня зовут. Петров-Ананасов.

– Псевдоним? – осведомился Апраксин.

– Настоящая фамилия, – сказал, смущаясь, бородач.

Он опустился в жаркое кожаное кресло, стараясь не прикоснуться спиной к апраксинскому портфелю.

– Чем удивлять будете? – спросил Апраксин, кося глазом через улицу.

– Вот, книга у меня тут, – сказал Николай, доставая из грязной матерчатой хозяйственной сумки потертую по углам машинописную рукопись. – Про вечную жизнь.

Марк с жадностью выхватил рукопись и углубился в чтение. Бородач затих. Апраксин доцедил сок и точным движением, не глядя, поставил кружку на книжную полку у себя за спиной. На подоконнике ему было хорошо. Кажется, с моря стало тянуть свежестью, и гнетущая жара постепенно превращалась в приятное томление.

Я задал поиск по слову «Рефлексия» и нашел довольно странное определение. «Рефлексия – состояние, в котором субъект видит самого себя как бы со стороны и может управлять своим мышлением и своими действиями, как шахматист управляет шахматной фигурой. Возникает при сосредоточении рефлексивного внимания на смысле происходящего здесь и сейчас, на процессе мышления или действия. Может быть многоуровневой. Рефлексия первого уровня – вижу и понимаю, что я сейчас делаю (он сейчас делает), рефлексия второго уровня – вижу и понимаю, каким образом я вижу и понимаю и т. д.». Статья «Рефлексивное внимание» также не отличалась подробностью. «Вид внимания, позволяющий выходить в рефлексию. При развитии этого вида внимания человек накапливает способность вычленять внутренние команды, отдаваемые самому себе во внутреннем диалоге и использовать эти команды для управления внутренним диалогом и действиями других людей».

– Ну что ж, голубчик, оставьте почитать. Вы претендуете издаваться на средства издательства?

– Я бы хотел издаться на свои собственные, – бородач покраснел. – Три года в Норвегии отработал, деньги на книжку есть.

– Ну в добрый путь, – сказал Марк. – Мы сможем отдать книгу в набор сейчас, а начать верстать не раньше, чем через три недели. До того у нас все заполнено работой. Вы какой тираж издавать будете?

– Десять тысяч хотел.

Марк присвистнул.

– А хранить вы где ее собираетесь?

– У вас хотел. Пока не продам тираж.

– Давайте-ка остановимся на одной тысяче, голубчик. Потом допечатаем, если продадите…

– Да вам-то не все ли равно, сколько напечатать?! – огорченно вскрикнул бородач.

– Склады у нас не безграничные, уважаемый Петров-Ананасов. Вот если бы вы сами хранение организовали, не было бы проблем.

– Хорошо. Сам организую. Деньги за тираж вам сейчас отдать?

– Давайте половину авансом, а половину при вывозе тиража из типографии. Общая сумма составит десять тысяч долларов из расчета доллар за экземпляр.

Бородач вытащил из той же сумки пачку денег, бросил ее на стол перед удивленным Марком, и поднялся с кресла, оставив на нем две темные мокрые полосы.

– О’ревуар, господа, – произнес он с французским прононсом и быстро вышел.

– Ну, и что вы на это скажете? – спросил Витгенштейн, рассматривая деньги. – Десять тысяч долларов наличными. За десять тысяч тиража. Не считая. Из грязной сумки.

Марк передал деньги Апраксину.

– А что за рукопись? – спросил Апраксин, вставая с подоконника и пряча деньги в стол.

Витгенштейн посмотрел на титульный лист.

– «Мир от момента творения». Судя по жанру, философский роман. Название не выглядит удачным, но над этим мы еще поработаем… Не знаю… Даже не знаю, в какой мере это талантливо…

Книги, украшенные изящным золотым вензелем «Героникс», помещались в издательстве в отдельном шкафу. За пять лет работы было издано около пятидесяти томов.