— Серьги.

— Спасибо. Я поразмыслю и над этим. Вы не находите, что я буду выглядеть ещё лучше, если укорочу плащ так, чтобы были видны мои колени? Правда-правда, у меня очень милые коленки. Я склонен думать, что имею лучшие коленки на свете. Шипы выступают так явно… У большинства наших шипы были такие маленькие, невыразительные, да и перепонки не такие изящные. Ну вот, можно сделать так, чтобы мой плащ не прикрывал их совсем, а потом я возьму эти драгоценные камни — серьги — и привяжу по одному на каждый гребень». И вообще, вам не кажется, что мне нужно немного похудеть?

Они не смогли бы сказать наверняка, чего больше было в его тоне — самодовольства или лукавства. Йанак тем временем открыл маленькую шкатулочку, достал оттуда иголку и нитки. Затем он вдруг начал вырывать из книги страницы.

— Я хотел бы попросить вас замолвить за меня словечко перед вашей служанкой, принцесса. Я старался объясниться с ней, но, по-моему, она меня не поняла…

— Йанак, что вы делаете с моими книгами? — возмущённо воскликнула Сивара.

— Я полагаю, что делаю себе птичку, — невозмутимо ответил он. — А для этого мне нужна бумага. — Йанак провёл ножичком по странице, приложил к ней чертёж и быстро обвёл лезвием контур.

— Птичку? — переспросил Джен. — Она что, и летать будет?

Чудное создание молча кивнуло, продолжая сосредоточенно кромсать страницы. Немного погодя он, прищурив выпученный глаз и высунув от старания язык, попытался продеть нитку в иголку. Наконец Йанак торжествующе выдохнул:

— Готово!

Он стал нанизывать искромсанные страницы на нитку. Всё это время Джен с Сиварой молча наблюдали за ним. Старая Марсия неохотно унесла поднос и тут же поспешила обратно, сгорая от любопытства. Сивара поднесла руку ко лбу:

— Я чувствую себя виноватой. Мы здесь развлекаемся, а Наних по-прежнему так далеко… Нам нужно торопиться! Ох как нужно торопиться! С виду я весела, но сердце моё там. Я не так легкомысленна… И про себя я без конца твержу как заклинание: «Мы должны скорее достичь Наниха! Мы должны скорее прийти в Наних!» Как бы я хотела стать такой птичкой, Йанак, и полететь!

Мысли вихрем пронеслись в голове Джена, лицо его посветлело.

— Йанак, а большую птицу, такую, чтобы перенесла нас в Наних, вы могли бы сделать?

Йанак взглянул на него поверх своего шитья:

— Я? Боюсь, что нет. Вся моя сила может уйти на то, чтобы поднять в воздух даже эту маленькую птичку. С куклами все проще. Но вот много птичек мне не поднять. Понимаете, я собираю всю свою волю и посылаю мысленный приказ птице, чтобы затрепетали её крылья, чтобы она взмахнула ими, чтобы поднялась в воздух… Мне приходится всё время держать мозг в напряжении, иначе птица попросту упадёт в море, а это невозможно делать долго — всего полдня. Далеко она за это время улетит? Дольше Удерживать её на лету я не смогу. Полдня», а большую птицу и того меньше. Однако я могу сделать этой птичке два маленьких круглых глаза из глины, чтобы смотреть через них. Если Наних впереди по курсу, глаза подскажут мне.

Тем временем то, что он сшивал, действительно превращалось в птицу — большую белую птицу, распростёршуюся на коленях Йанака и напоминающую раскрытый веер. Йанак сделал её без клюва, пояснив, что рот ей ни к чему. Размером с чайку, с поникшей на длинной шее головой, она была совсем как настоящая, только короче. Йанак краешком ножа завил одно из бумажных перьев:

— Готова птичка!

Солнце уже садилось, закатный отблеск скользнул по лицу Йанака.

— Сейчас я вернусь в каюту и оставлю дверь открытой. Я лягу на кровать с птичкой на груди — и жизнь перейдёт в неё. Хотите посмотреть?

Джен вскочил, подавая руку Сиваре, и она легко поднялась. Мягкий свет заката озарил её лицо, придавая ему необыкновенную прелесть. Её тёмные огромные глаза восторженно блестели.

Йанак утомлённо хрюкнул, усадил бумажную птичку на руку, сунул под мышку шкатулочку с нитками и порванные книги, спустился по узкому трапу и скрылся в каюте, которая прежде, сразу после спасения, принадлежала Джену.

Яркий луч заходящего солнца, проникающий в окно, словно луч прожектора, высвечивал низкую кровать с балдахином. Сгрудив на стол около двери порванные книги и шкатулку, Йанак аккуратно расправил расшитые полы своего яркого одеяния и улёгся на кровать.

— Хочу предупредить, — повернулся он к Сиваре и Джену, — вам может показаться, что я уснул, поэтому не беспокойте и не будите меня, иначе я потеряю контроль над птичкой и она упадёт в море, а мокрую её мне в воздух не поднять. Стойте рядом и слушайте — я буду рассказывать обо всём, что увижу. Долго удерживать её в полёте я не смогу. Проснусь я сам, без посторонней помощи. — И он откинулся на подушку.

Джен придвинул к кровати два кресла. Не сводя глаз с бумажной игрушки, которую Йанак положил себе на грудь, они устроились поудобнее и принялись ждать.

Слабый, потускневший рубиново-красный луч полз вверх по стене, по мере того как солнце клонилось к западу. Украсив стену гобеленами теней, каюту заполнил лиловый полумрак.

Йанак не шевелился. Он, очевидно, уже заснул, и маленькая птичка белым пятном плавно вздымалась и опускалась на груди в такт его ровному дыханию. Вдруг им почудилось какое-то лёгкое движение, казалось, она задышала! Да, они не ошиблись! Птичка вздрогнула, встрепенулась и, вытянув голову на длинной шее, уставилась на Джена с принцессой. С минуту она рассматривала их, затем кивнула и, вывернув шею, вперилась взглядом в Йанака. Спустя ещё мгновение она уже вертела головой во все стороны, как бы пробуя, на что способна, потом подняла крыло, сунула под него голову, словно прочищая пёрышки и распространяя при этом вокруг ужасный шорох сухой бумаги; затем она проверила одно крыло, несколько раз расправив его и сложив, подняла второе, с шелестом рассекла им воздух и, удовлетворённо кивнув, на секунду угомонилась. Наконец, расправив крылья, птица легко спланировала с груди Йанака и плавно проплыла по воздуху, слегка задев принцессу. Невольная попытка Джена уклониться привела птичку в игривое настроение, и, обогнув комнату, она коротко спикировала к его голове, но, вновь промахнувшись, развернулась и вылетела в открытую дверь.

Сивара с Джеком сорвались с места, бросившись следом, и правильно сделали — хлопая и шлёпая крыльями, птичка, трепыхаясь, билась о стены, пытаясь вырваться из узкого коридора. Джен быстро распахнул дверь; застыв на пороге, они с Сиварой долго следили за резвящейся над кораблём птахой. А та кружила, ныряя меж парусами: вот она поднялась и играючи спланировала по косой, задев рулевого — тот присел и поднял руки, закрывая от неё лицо, она же, хлопнув на прощанье бумажными крыльями, устремилась прочь от корабля, набирая высоту и паря в зареве уходящего за горизонт солнца.

Джен с Сиварой бросились к борту и, ухватившись за планшир, смотрели вслед, пока она не превратилась в пылинку, а затем и совсем не растаяла в вечерней заре.

Тогда они вернулись в каюту, где, по-прежнему недвижим, сладко посапывал Йанак. Но вот послышалось мягкое бормотание, и они склонились над морским чудищем, стараясь не пропустить ни слова, слетавшего с серповидных губ.

— Что он говорит?

— Весьма прекрасен сей полет. Хотел бы ввысь поднять большую птицу, да сил, боюсь, не хватит у меня. — Йанак блаженно улыбнулся. — Ветер попутный — лететь не трудно. Но даже эту маленькую птицу большой бы куклой я отяготил. Полет мой скоростной, высотный — обычным птицам далеко до нас!

Он ненадолго утих.

— Однако я забрался высоко. Здесь, кажется, восход. Я обгоняю солнце в его марше! Простые птицы не летают так! Прекрасно здесь! Похоже на зарю! Кабы я мог — я вечно любовался б! Друзья мои! Прекрасен мой полет! За взмахом — взмах, я догоняю солнце! Свобода в воздухе! Нет больше темноты! — Он снова замолчал. — И ничего… Лишь солнце и полет!

Джен посмотрел в окно — тёмное небо, усеянное звёздами.

— А здесь, похоже, близится закат, — дремотно Замурлыкал Йанак, — пусть солнце высоко, но я могу подняться выше, выше… — Он вдруг осёкся. — Но что я вижу». Далеко отсюда, — его голос стал взволнованным, тело судорожно дёрнулось, — там, далеко, я вижу корабли!